– Он жив! – взревел я. – Ничто не имеет значения, кроме того, что он жив! Наконец я спросил, арестован ли он тоже, но на фоне главной новости мне, честно говоря, было неважно, что мне ответят. Я уже прикинул, какой срок мы получим, и сколько лет нам будет, когда мы выйдем. Но мой спутник сдвинул шляпу на затылок и, придвинув своё лицо ближе к моему, вынудил меня пристально вглядеться. И я увидел, как вы уже догадались, лицо самого Раффлса, великолепно изменённое (хоть и не столь сильно, как его голос), и всё же я мог бы узнать его ещё на кладбище, если бы не был настолько подавлен. Жак Сайар сделала его жизнь невыносимой, и другого выхода не было. Раффлс подкупил доктора за тысячу фунтов, а доктор в свою очередь нашёл продажного «медбрата» и заплатил ему. Мне он почему-то не доверял и настаивал на моем увольнении, как на существенном предварительном условии его участия в заговоре. Затем последовали детали, которые вызывали попеременно то улыбку, то отвращение. В определённый отрезок времени он был сильно накачан разными снадобьями, и, по его собственным словам, «мёртв настолько, насколько нужно», но он оставил строгие указания, что никто, кроме медбрата и «моего преданного врача», не должен после смерти «прикасаться к телу». А на кладбище Кенсал Грин, согласно договорённости, были богохульственно преданы земле его книги, большею частью ради того и приобретённые. Раффлс взял на себя обязательство не доверять мне эту тайну и если бы не моё непредусмотренное появление на похоронах (которые он сам посетил для полного удовлетворения), я уверен, что он сдержал бы своё обещание. Объяснив всё это, он вполне удовлетворил моё любопытство, и я заметил, что мы повернули на Прад-стрит в Паддингтоне. – Мне показалось, что ты сказал Боу-Стрит! – обрадовался я. – Так ты решил сразу же направиться со мной в Ричмонд? – Могу и присоединиться к тебе, – сказал Раффлс, – хотя я планировал сначала обзавестись чемоданами, чтобы соответствовать образу вернувшегося из дальних краёв брата. Именно поэтому я не написал. Церемонию провели на день позже, чем я рассчитывал. Я собирался написать сегодня вечером. – Так что же нам делать? – спросил я с тревогой, когда он заплатил извозчику. – Следуя инструкции, я всем говорил, что ты вернёшься из колоний! – О, я потерял свой багаж по дороге, – сказал он, – или волна хлынула в мою каюту и испортила всё до нитки, или, на худой конец, у меня просто не было багажа. Мы решим это в поезде. Не тот дом Мой брат Ральф, который теперь жил со мной на окраине Хэма, вернулся из Австралии с необычайной чувствительностью глаз из-за длительного воздействия яркого света, поэтому вне дома ему необходимы были дымчатые очки. Он не был загорелым, как типичный колонист, кожа его была необычайно бледна, но оказалось, что большую часть путешествия он был прикован к постели, а его преждевременная седина служила достаточным доказательством того, что суровая жизнь в буше подорвала его изначально крепкое здоровье. Наша хозяйка, которая баловала моего брата с первого же дня, была очень обеспокоена его здоровьем и хотела позвать местного доктора, но Ральф наговорил о врачах гадостей и изрядно напугал добрую женщину, строго запретив ей пускать доктора даже на порог. Мне пришлось извиниться перед ней за болезненные предрассудки и суровые речи «этих колонистов», но её не понадобилось долго утешать, она быстро смягчилась. Она с первого взгляда влюбилась в моего брата и была готова сделать для него, что угодно. Именно благодаря нашей хозяйке я впервые в жизни назвал его Ральфом, поскольку она начала, подражая мне, обращаться к нему как к господину Раффлсу. – Нет, так не пойдёт, – сказал он мне тогда. – Это проблемное имя. – Это всё моя вина! Должно быть, она услышала это от меня, – укоряя себя, сообщил я. – Ты должен сказать ей, что Раффлс – это сокращение от Ральфа. – Но оно же длиннее. – Это сокращение, – настоял он, – и ты должен сказать ей об этом. С тех пор я так много слышал о господине Ральфе – о том, что он любит и чего не выносит, о его предпочтениях и пожеланиях, о том, что он милый джентльмен – что частенько и сам называл его «стариной Ральфом». Как я уже писал, это был идеальный коттедж и в нём наш усталый путешественник быстро окреп. Здешний воздух был не столь уж идеален – когда не шёл дождь, у нас был всё тот же знакомый лондонцам туман с ноября по март. Но здесь Ральф мог выйти подышать свежим воздухом не только по ночам, а велосипедные прогулки придали ему сил. Мы овладели ездой самостоятельно, и я никогда не забуду наши первые поездки через Ричмонд-Парк после полудня, по несравненной Рипли-роуд, когда мы уделяли этому целый день. Раффлс предпочёл велосипед Бистон Хамбер, меня вполне устраивал и Роял Санбим, но он настоял на том, чтобы шины у обоих были Данлоп. – Похоже, это самый популярный выбор здесь. Я изучил всю дорогу от Рипли до Кобэма и самые частые следы были оставлены шинами Данлоп. Надо учесть, что у каждой марки свой особый рисунок и наши следы не должны выделяться среди прочих. Шины Данлоп оставляют отпечаток, похожий на гремучую змею, а Палмер оставляет тонкий след, как от телеграфного провода, но, несомненно, змея нам больше подходит. Этот разговор состоялся зимой, когда в долине Темзы от Ричмонда и выше прокатилась волна краж со взломом. Писали, что воры всегда приезжали на велосипедах, но так ли это? Насколько мне известно, они иногда предпочитали ходить пешком, и мы с Раффлсом очень интересовались этой серией, а точнее, последовательностью успешных преступлений. Раффлс часто просил преданную ему домовладелицу читать ему свежие местные газеты, пока я был занят литературным трудом (а писал я много) в своей комнате. Мы даже сами выезжали ночью, пытаясь напасть на след воров, а по возвращении нас всегда ждал на боковой полке камина горячий кофе. Мы буквально сбились с ног, но густой ночной туман был как будто заодно с преступниками. Однако их успех был не столь частым, как говорили некоторые – особенно жертвы грабежей, которые потеряли больше ценностей, чем у них было. Часто уделом этих негодяев была неудача, а однажды – даже катастрофа, причём, по иронии судьбы, именно благодаря туману, который должен был им помогать. Я расскажу эту историю довольно подробно и, возможно, с некоторым удовольствием, в дальнейшем вы поймёте почему. Нужный нам дом стоял на возвышенности у реки, мимо его крыльца проходила довольно длинная дорожка, входящая в одни ворота участка и выходящая через другие. Между воротами полумесяцем рос кустарник, слева от входа располагалась оранжерея, а справа – тропинка к чёрному входу и служебным помещениям. Там же находилось и окно кладовой, о котором я расскажу подробнее позже. Дом был резиденцией богатого биржевого маклера, который носил часы на толстой цепочке и казался подходящей добычей. На месте биржевого маклера я бы нашёл здесь пару недостатков. Дом был вполне заурядный, хоть и неплохой, а по соседству обосновалось военно-тренировочное заведение. Похожие учреждения часто открывают за городом. Юноши ходят в бриджах, курят трубки, за исключением субботних вечеров, когда они провожают друг друга домой с последними поездами. Мы не собирались шпионить за этими юнцами, но их повседневная жизнь и обычаи попали в поле нашего зрения. Собрав всю информацию, мы выбрали ночь, когда юнцы с наибольшей вероятностью будут спать. Ночь, которую мы выбрали, была на редкость туманной даже для долины Темзы. Раффлс перед выходом смазывал вазелином свой Бистон Хамбер, а наша дорогая хозяйка сдувала с нас обоих пылинки и молилась, чтобы мы не встретились с этими ужасными грабителями, не отрицая, впрочем, что вознаграждение за их поимку пригодилось бы любому, не говоря уже о чести и славе, которая ждёт героев. Мы обещали ей, что поделимся гонораром в случае нашего успеха, но только если она не выдаст никому нашу идею отследить их по велосипедам. Было около полуночи, когда мы проехали через Кингстон до Сурбитона, погнав на велосипедах по полям Хэма, утопая в мрачном тумане, словно души на берегу Ахерона, пока не проехали по Теддингтонскому Мосту. Я часто задаюсь вопросом, почему окно кладовой является самой уязвимой точкой девяти домов из десяти. Выбранный нами дом был почти десятым, потому что на нужном нам окне оказались решётки, но не совсем правильные. Единственные решётки, которые могли остановить Раффлса – те, которые вделаны в камень снаружи. Те, что закреплены внутри, просто привинчиваются к дереву, и вы сможете отвинтить столько прутьев, сколько необходимо, если этим озаботитесь, и у вас есть на это время. На зарешёченных окнах обычно нет серьёзных запоров. И это окно не стало исключением из этого глупого правила, и лёгкий толчок ножом сделал своё дело. Я надеюсь на хорошую оценку от критиков за все те ценные советы, которыми я делюсь с домовладельцами. Во всяком случае, я бы непременно обратил на них внимание, будь я богатым биржевым маклером, живущим в пригороде у реки. Стоит упомянуть, что мы спрятали наши велосипеды в полукруге кустарника перед домом, и что Раффлс очень изобретательно оснастил наши фонари тёмными задвижками, что позволило нам не выключать их. Было достаточно отвинтить прутья решётки только снизу, а затем отогнуть их в стороны. Ни один из нас не прибавил веса с годами и через несколько минут мы уже протиснулись в проделанную брешь и спрыгнули на пол. Это был не совсем бесшумный процесс, но оказавшись в кладовой, мы стали тихи как мышки, совсем не слепые мышки. Там был газовый рожок, но не стоило его зажигать. В эти ночи Раффлс был обеспечен гораздо лучшим освещением, чем газовое, и если бы не его аморальное назначение, я бы порекомендовал всем и каждому его изобретение – потайной фонарь. Чрезвычайно удобно – электрический фонарь, который Раффлс оснастил скользящей задвижкой. Я держал фонарь для него, пока он откручивал шурупы, а теперь он поднёс его к замочной скважине, в которой ключ был с другой стороны. Мы остановились на минуту, чтобы подумать над дальнейшими действиями, и надели наши маски. Никто не писал о том, что все ограбления в долине Темзы были совершены замаскированными злодеями, но лишь потому, что до этой ночи нас в них никто не видел. С момента своего тайного возвращения в этот мир Раффлс настаивал на маскировке при любом возможном случае. Этой ночью маски чуть было не стоили нам свободы, как вы ещё узнаете. Существует специальные щипцы для поворота ключа с другой стороны двери, но этот инструмент не так прост в использовании. Раффлс чаще предпочитал острый нож и филёнку двери. Филёнку проще прорезать, поскольку это самое тонкое место – выбирать нужно угол, который ближе всего к ключу, а острый нож практически не создаёт шума. Но это требует времени, и я даже помню, как несколько раз менял руку, держащую фонарь, прежде чем отверстие стало достаточно большим, чтобы Раффлс смог просунуть в него кисть. У него в то время был девиз, который я, возможно, упоминал раньше, но дело в том, что я лишь один раз описал кражу со взломом, в которой принял участие, сам того не ведая. Даже самый внимательный читатель сих летописей не может утверждать, что помнит описания взлома многих дверей, поскольку я не считал нужным говорить о них прежде. Я, однако, взломал огромное количество дверей вместе с Раффлсом, и в решающий момент он всегда шептал «Победа или Уормвуд-Скрабс, Банни!», или вместо Уормвуд-Скрабс он мог назвать другую тюрьму – Портленд Билл. На этот раз не прозвучало ни то, ни другое, поскольку слово «победа» замерло на его побелевших губах, вкусивших горечь первого поражения. – Мою руку держат! – выдохнул Раффлс, и белки его расширенных от удивления глаз стали хорошо видны, что случалось редко. В тот же самый момент я услышал шарканье ног и низкие возбуждённые молодые голоса по ту сторону двери, затем вокруг запястья Раффлса пробился слабый свет. – Молодчина, Бифи! – Держи его крепче! – Это наш Бифи! – Бифи схватил его! – Схватил… я… схватил! Свободной рукой Раффлс поймал моё плечо. – Они не отпустят меня, – прошептал он еле слышно. – Мне конец. – Стреляй через дверь, – настаивал я и, возможно, выстрелил бы сам, если бы был вооружён. Но револьвера у меня никогда не было. Раффлс предпочитал монополизировать этот риск. – Я не могу… это те юнцы… мы вошли не в тот дом! – зашептал он. – Чёртов туман… он сгубил меня. Уходи отсюда, Банни, пока ещё есть шанс. Не думай обо мне. Пришёл мой черед, старина. Он крепко сжал моё плечо, прощаясь со мной. Я передал ему электрический фонарик, прежде чем покинул его, дрожа с головы до пят, но без единого слова. Уйти? Его черёд?! Да, я выйду, но только, чтобы войти снова, потому что это был мой черед… мой… не его. Разве Раффлс оставил бы меня, схваченного за руку через отверстие в двери? Я должен был сделать то, что он сделал бы на моём месте. Первым делом я нырнул головой вперёд в окно кладовой и приземлился снаружи на четвереньки. Но даже когда я встал и стряхнул щебень с ладоней и колен, у меня не было ни малейшего понятия, как поступить дальше. И всё же я был уже на полпути к входной двери, когда вспомнил о жуткой чёрной маске на своём лице и мгновенно сорвал её, прежде чем дверь распахнулась, и я взбежал по ступеням. – Он побежал в соседний сад, – набрав полную грудь воздуха, закричал я кучке пижам, из которых торчали снизу босые ноги, а сверху – молодые лица. – Кто? Кто? – загомонили они, расступаясь передо мной. – Какой-то парень, который выпрыгнул из вашего окна головой вперёд. – Ещё один ворюга, другой ворюга, – хором завыли ангелочки. – Я ехал мимо на велосипеде… увидел свет… почему… что это там у вас? Разумеется, это была рука Раффлса, но теперь я был по другую сторону, среди них. Красномордый тучный мальчишка одной рукой обхватил запястье, а другой – ладонь, коленями он упирался в дверь. Другой мальчишка всем своим видом демонстрировал желание содействовать, но у него это никак не получалось, трое или четверо других приплясывали вокруг в пижамах. В конце концов, их было не больше четверых на одного. Я кричал громче, чем следовало, чтобы Раффлс услышал меня и приободрился. Но до сих пор я не могу объяснить охватившее меня вдохновение, которое не нуждается в доказательствах. – Не кричите так громко, – взмолились мальчишки вполголоса, – а то ещё разбудите тех, что наверху, это наша операция. – Вы, я смотрю, уже одного поймали, – начал я. – Отлично, если хотите, вы можете схватить и другого. Я видел, что он поранился. – За ним, за ним! – возбуждённо закричали они. – По-моему, он перелез через стену. – Быстрее, ребята, быстрее! За этим последовала небольшая давка в дверях. – Не оставляйте меня одного! – выдохнул краснолицый герой, который держал Раффлса. – Нам нужно схватить обоих, Бифи! – Это так, но… – Слушай, – вмешался я. – Я останусь с тобой. Мой друг ждёт снаружи, я и его приведу. – Спасибо, – пропыхтел доблестный Бифи. Мы остались наедине. Моё сердце отбивало барабанную дробь. – Как ты услышал их? – спросил я, изучая его взглядом. – Мы спустились сюда выпить… поиграть в Нап… вон там. Бифи кивнул в сторону открытой двери, и краем глаза я уловил блеск стаканов в свете камина, но это всё, что можно было разглядеть отсюда. – Передохни немного, я подержу его, – сказал я, весь дрожа. – Нет, я сам. – Тогда мне придётся настоять на этом. И прежде чем он успел ответить, я схватил его шею так сильно, что он даже пикнуть не мог, мои пальцы глубоко впились в его горячую плоть. Нет, я совсем не горжусь тем, что сделал. Мои действия были предельно подлыми. Но я не собирался смотреть, как Раффлса арестуют, моим единственным желанием было спасти его, и даже сейчас, стоит мне подумать, как далеко я мог бы зайти, чтобы оно исполнилось, меня бросает в дрожь. Как бы то ни было, я давил и дёргал, пока сначала одна рука юноши не потянулась ко мне, а затем и другая, но очень слабо. И как вы думаете, что произошло в этот момент? Измученная белая рука Раффлса с глубокой ссадиной на запястье, розовея от возвращающейся крови, уже протянулась вверх и повернула ключ в замке, не упустив ни секунды. – Банни, успокойся! И только сейчас я увидел, что уши Бифи посинели. Раффлс уже искал что-то в своём кармане. «А теперь дай ему сделать вдох», – сказал он, накрыв рот несчастного юноши носовым платком. Пустой флакон был в другой его руке и первые же несколько хриплых вдохов, которые совершил бедняга, мгновенно усыпили его. Это было настоящим злодейством, особенно с моей стороны, потому что он потерял сознание слишком быстро, и я был тому причиной. Я начал с того, что не горжусь этим поступком, но в полной мере я осознал его подлый характер именно потому, что написал об этом. В тот день я увидел в себе то, чего раньше не замечал. Но вы можете быть уверены, что я никогда не сделаю что-либо подобное впредь. У меня не было ни малейшего желания задушить этого невинного парня (я не зашёл слишком далеко тогда), я хотел лишь вытащить Раффлса из самого безнадёжного положения, в которое он когда-либо попадал. И, в конце концов, это лучше, чем удар сзади. В общем, я не изменю здесь ни слова и не буду больше скулить о содеянном. Мы положили отважного паренька в кладовую, заперли его и сквозь дыру в филёнке бросили туда же ключ. Пора было подумать о себе, и снова эта адская маска, которую так любил Раффлс, чуть не погубила нас. Мы достигли лестницы, когда нас окликнул голос не снаружи, а изнутри, и у меня была секунда на то, чтобы сорвать проклятую маску с лица Раффлса, прежде чем он обернулся.