— Кейт тебя в чем-то обвинила, — высказывает предположение он. — Эми при этом присутствовала, она все слышала, а потому превратилась для тебя в такую же угрозу, как и Кейт. Тебе пришлось убить обеих. Лично я выстрелил бы в первую очередь в Кейт. Она ведь была вооружена. А ты дал ей возможность выхватить свой пистолет и выстрелить. Это было ошибкой. Но люди склонны совершать ошибки, не так ли? — Все произошло совсем не так, — говорю я. — Я думал, что ты ничего не помнишь, Харни. — Не может быть, чтобы произошло именно так. Он наклоняется и говорит мне почти прямо в ухо. — Кейт тебя раскусила. Она поняла, чем ты занимался. — И чем же я занимался, Виз? Он тихонько хихикает с таким видом, как будто мы оба знаем ответ на этот вопрос. — Ты торговал своим значком полицейского, — говорит он. — Ты занимался «крышеванием». И тебя вот-вот должны были уличить. — Нет, — говорю я. Визневски выпрямляется и вздыхает. — Нет? — переспрашивает он. — Нет, — повторяю я. — А мы ведь так и не смогли найти смартфон Кейт. Тебе это известно. — Да, известно. — А твой смартфон был разбит вдребезги и валялся на ковре. Я бросаю взгляд на фотографии с места преступления. На них видно, что рядом с кроватью — там, где я находился, когда получил пулю в голову, — лежит мой смартфон. Его дисплей разбит, да и корпус треснул — едва не развалился на две части. — Мне известно и это, — соглашаюсь я. — Как же так получилось? Ты что, выбросил ее смартфон в окно? И зачем ты разбил свой смартфон? Полагал, что уничтожишь доказательства? — Доказательства чего? — недоумеваю я. — Ты, должно быть, впал в отчаяние и стал действовать безрассудно, Харни. Тебе следовало знать, что мы в конце концов восстановим все СМС. Даже если телефоны уничтожены физически. Это называется «технологии». Я качаю головой, но внутри меня что-то опускается. — СМС? — переспрашиваю я. Визневски хихикает: — Как будто ты не знаешь. — Я не знаю. Я не пом… — Ну, ты точно знаешь, что следователь, расследующий убийства, полагает, что перестрелка произошла приблизительно в десять часов вечера, не так ли? — Да, — говорю я. — Правильно. — Так вот, взгляни-ка на обмен эсэмэсками между тобой и детективом Кейт Фентон за несколько минут до перестрелки. Визневски кладет передо мной лист бумаги с распечатанным журналом текстовых сообщений, сгенерированным компьютером. В журнале содержится информация о времени, отправителе, получателе и содержании сообщения. Я нахожу глазами «21:49» — время того дня, когда произошла перестрелка. Кейт, мне: «Мне нужно с тобой поговорить». Мой ответ: «Не сейчас». Кейт: «Я у входной двери открой». Мой ответ: «Ты у двери квартиры Эми?» Кейт: «Да открой дверь прямо сейчас». Мой ответ: «Зачем мне это». И, наконец, последнее адресованное мне сообщение Кейт: «Потому что она знает о тебе идиот. Она знает и я знаю». Я бросаю листок на стол и вскакиваю со стула. Визневски на всякий случай делает шаг назад. — Нет, — закипаю я. — Невозможно. Такого… просто не может быть. Убийственные лазерные лучи пронизывают мой мозг. Все переворачивается вверх дном, смешиваясь в невообразимую кучу — слова, факты, отрывочные воспоминания — и улетая в черную дыру… — Все еще думаешь, что перестрелка началась на почве ревности? — ухмыляется Визневски. — А вот мне так не кажется. Я полагаю, что Эми Лентини тебя раскусила. Да и Кейт тоже. — Нет… нет. Я чувствую, что в прямом смысле слова валюсь на пол. В переносном же смысле чувствую, как все выскальзывает из рук. Мне очень нужно, чтобы ко мне вернулась память. Очень-очень нужно. «Дело не в том, что вы не можете вспомнить, Билли, — сказала мне тогда женщина-психиатр. — Что бы тогда ни произошло… Вы не хотите вспоминать». — Билли Харни, — сообщает Визневски, — вы арестованы. Прошлое 54 Я вышел из дома Рамоны Диллавоу, который теперь стал местом преступления — местом совершения жестокого убийства, сопряженного с пытками. Пока я находился в доме, отбиваясь от вопросов Виза и переглядываясь со своей сестрой, прибыли представители прессы. Они собирались кучками возле дома, возились со своими фотоаппаратами и телекамерами и забрасывали вопросами всех, кто, по их мнению, мог обладать какой-то информацией. Сложно упрекать их в том, что они толпятся здесь: распорядительнице особняка-борделя навечно заткнули рот в ту самую неделю, когда должно было начаться судебное разбирательство относительно секс-клуба. Пэтти, выскользнувшая наружу раньше меня, быстро пошла по тротуару мимо орды репортеров к своему автомобилю. Я ускорил шаг и окликнул ее. Она никак не отреагировала. Я пошел еще быстрее. Она ведь не перейдет на бег: это выглядело бы слишком странно, особенно на виду у репортеров. В конце концов я ее догнал. Схватил ее за руку и подтолкнул к дорожке, ведущей к другому дому — за полквартала от места преступления. Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, взгляд ее был пристальным. Она слегка приоткрыла рот, из которого при дыхании вырывался парок, похожий на дым. — Стало быть, женщина с маленькой черной книжкой уже вне игры, — сказала она. В голосе чувствовалось обвинение в мой адрес. — Да, ты права. Ты хочешь мне что-то сказать, Пэтти? Она слегка прищурилась и сжала челюсти. — Когда я увидела тебя вчера вечером, ты пребывал в полном смятении, — проговорила она. — Пьяный и расстроенный. Плакал в комнате дочери. А ведь ты отнюдь не плакса, Билли. — А что ты там вчера делала? — спросил я. — Зачем ты пришла ко мне домой вчера вечером? Что — просто случайно оказалась рядом и зашла? Она кивнула — не в знак согласия, а просто давая понять, что услышала мои слова и задумалась над ними. — Тебе следовало бы радоваться, что я побывала у тебя, — сказала она. — Почему? — Потому что я — твое алиби, — ответила она. — Я могу подтвердить, что ты вчера вечером был дома. И что ты не убивал Рамону Диллавоу. Я отступил на шаг: — Что? — Люди будут думать именно так, — нахмурилась она. — Не будь наивным, Билли. Все в курсе твоей возни по поводу маленькой черной книжки, и вдруг женщину, у которой хранилась книжка, обнаруживают мертвой. Я видела, как смотрел на тебя Визневски. Он думает, что убийца — ты. Меня бросило в жар. — Значит, ты — мое алиби? — переспросил я. Она кивнула: — Именно так.