— Мне кажется, это улица с двусторонним движением, — огрызнулся я. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — пояснил я, — что я, в свою очередь, твое алиби. Ее глаза вспыхнули, а тело — напряглось. Она бросила взгляд направо — на скопление телекамер, фотоаппаратов и микрофонов. — Именно поэтому ты зашла в мой дом? — поинтересовался я. — Чтобы я мог тебя выгородить? Чтобы я совершенно честно расставил все по своим местам: «Пэтти была со мной бо?льшую часть вечера, укладывала меня спать, устраняла бардак, который я устроил, пела мне колыбельные и держала меня за руку»? Пэтти наклонила голову, словно пыталась получше меня рассмотреть. — Ты устал, — вздохнула она. — Перенапрягся. Говоришь то, во что сам не веришь. — Ну а теперь скажу то, во что верю, — разозлился я. — Недавно я следил за Рамоной Диллавоу. Обычная слежка в надежде на то, что, может быть, удастся обнаружить что-нибудь интересное. Угадай, Патрисия, что я обнаружил в ресторане «Тайсонс» на Раш-стрит? Я увидел, что Рамона Диллавоу ужинает там в компании с тобой. Пэтти на несколько секунд стала абсолютно неподвижной — как будто окаменела. Лишь облачка пара при дыхании вырывались изо рта. Щеки у нее побледнели — стали такого же цвета, как сахарная вата. — Я пыталась уговорить ее отдать маленькую черную книжку, — призналась она. — Хотела помочь тебе. Разве это преступление? — Нет, — ответил я. — Это не преступление. — Кто-нибудь еще видел меня с ней? — спросила она. — Только я. — Ты фотографировал? Я отрицательно покачал головой. Пэтти бросилась ко мне и схватила меня за руки. — Скажи правду — ты сделал какие-нибудь снимки смартфоном? Ты даже не знал бы, как им пользоваться, если бы не я, — горько усмехнулась она. — О господи, нет. — Я оттолкнул ее. — Но, может, мне следовало бы сделать пару снимков. — А может, и не следовало. — Она взяла себя в руки и начала говорить уже тише. — Может, пора уже начать разбираться, кто на твоей стороне, а кто — нет. Для выразительности она ткнула указательным пальцем мне в грудь. — А ты на моей стороне, да? Она снова посмотрела на меня. Глаза наполнились слезами, но выражение лица оставалось невозмутимым. — Ты — мой брат-близнец, — пробормотала она. — Ты — мой близкий родственник. Мы всегда держались друг за друга. Мы не рассказывали никому свои секреты. Не так ли, братик? Я покачал головой. — Это уже выходит за пределы родственных связей. — Ничто не выходит за пределы родственных связей. Ничто. — Ты убила ее, Пэтти? Теперь уже она отступила на шаг — всего лишь на маленький шаг, как будто для того, чтобы лучше видеть меня. — Вчера вечером я прихожу к тебе домой и обнаруживаю, что ты — в состоянии полного замешательства, а на полу валяется пустая бутылка от виски «Мэйкерс Марк» — в общем, все выглядело так, как будто ты недавно прошел через что-то ужасное, — и ты спрашиваешь меня, убила ли ее я? Я кивнул. — Именно об этом я и спрашиваю, — подтвердил я. — Неправильный вопрос, — возразила она. — Да? А какой вопрос правильный? Пэтти снова посмотрела направо — в сторону места преступления и толпы репортеров. — Правильный вопрос, — нравоучительным тоном сказала она, — следующий: сдала бы ты меня полиции, если бы это сделал я? Я начал было что-то говорить в ответ, но услышал, как кто-то произнес мою фамилию. Мы оба повернулись и увидели Ким Бинс — репортера. Она бежала к нам с диктофоном в руке. Пэтти придвинулась поближе ко мне. — Так вот знай, мой маленький братик, — прошептала она, — что я никогда-никогда не сдала бы тебя полиции. Повернувшись на каблуках вокруг своей оси, она оказалась ко мне спиной и пошла дальше вдоль по улице. 55 — Здравствуйте, Билли Харни. — Здравствуйте, Ким Бинс, — сказал я, глядя, как Пэтти идет по улице, унося ноги от женщины-репортера, которая только что подошла ко мне. Я развернулся к Ким — красивой женщине, которая когда-то работала телерепортером, а теперь готовила материалы для интернет-газеты «Чикаго-П-П». Ее пышные курчавые волосы были слегка «укрощены» шерстяной повязкой, закрывавшей лоб и уши. Длинное черное шерстяное пальто в такую холодную погоду было застегнуто до самого подбородка. — Итак, — завела она разговор, — Рамона Диллавоу убита. Какие-нибудь комментарии на этот счет? — Она выставила вперед диктофон. — Только самые общие сведения, — попытался отделаться я. — Ой, не надо так говорить. Скажите что-нибудь такое, что бы я смогла записать. Событие огромной важности. На этой неделе — судебное разбирательство десятилетия, а одного из ключевых свидетелей только что убили. Говорят, что ее пытали. Я посмотрел на Ким. — Только самые общие сведения, — повторил я. — Выключите свою дурацкую штуку. — С вами не очень-то интересно. Однако она подчинилась, выключила записывающее устройство и запихнула его себе в карман. — Мне очень понравились ваши фотографии всех крупных игроков, заходящих один за другим в особняк-бордель и выходящих из него, — забросил удочку я. — Где вы их взяли? Снимки продолжали появляться в рубрике, которую вела Ким. Член совета района из западной части Чикаго. Выборный окружной администратор, отвечающий за состояние улиц и канализацию. Высокопоставленный управленец одной из крупных технических компаний Чикаго. «Позорное шествие» — так называла это в своих статьях Ким. На всех фотографиях запечатленные люди неизменно подходили к особняку с таким видом, как будто сильно стеснялись и хотели остаться незамеченными: голова опущена, взгляд — настороженный. Особняк, по-видимому, приносил баснословный доход, пока не появился я и не испортил им «вечеринку». Интенсивность публикаций постепенно снижалась: поначалу Ким выкладывала что-то новенькое ежедневно, а теперь — раз в неделю. Каждую неделю в день, когда на сайте должна была появиться очередная фотография, люди во всем Чикаго — да и во всей стране — с нетерпением заходили на страничку «Чикаго-П-П», чтобы узнать, кто еще из «очень важных людей» поднимался, случалось, вверх по ступенькам печально известного особняка-борделя. Ким изобразила жеманную улыбку: — Вообще-то вроде я начала задавать вопросы. Вам ведь известно, что я обязана держать источник информации в тайне. — Пресловутая Первая поправка,[55] — с пониманием отметил я. — Да. Но кое-что я вам все же скажу, — смилостивилась она. — От фотографии, которая появится на этой неделе, у вас глаза станут круглыми. Возможно. Лично мне было наплевать, но, в принципе, подобные фотографии явно приковывали к себе внимание всего Чикаго. Ким мастерски держала в напряжении своих читателей, растягивая историю насколько возможно, чтобы достичь максимального эффекта — а заодно и прославиться. — Итак, Билли, как, по-вашему, отразится смерть Рамоны на данном уголовном деле? Я пожал плечами. — Она в любом случае не собиралась давать показания. Она не сообщила нам абсолютно ничего — ни одного слова. Тут же обратилась за помощью к адвокатам и держала рот на замке. Еще одна пресловутая поправка — Пятая.[56] Ким нахмурилась — такое впечатление, что она мне не верила. Видимо, по ее мнению, я что-то утаивал. — Я слышала другое, — сообщила она. — Прокуроры пообещали ей иммунитет, если она даст показания. Вы ведь знаете прыткую женщину-следователя, которой прокурор штата поручила заниматься данным делом? Ту самую, которую они притащили сюда из штата Висконсин после того, как она разоблачила сенатора. Эми Лентини. Что-то внутри меня зашевелилось. — Ну и что она? — Я слышала, что она обещала Рамоне полностью снять с нее обвинения, если она отдаст маленькую черную книжку. Полный иммунитет. Я посмотрел на Ким ничего не выражающим взглядом. По крайней мере, я надеялся, что мой взгляд ничего не выражал. Однако в действительности то, что она только что сказала, было для меня новостью. Я об этом слышал впервые. — Говорят, что вся эта возня — уголовное дело — зациклилась на маленькой черной книжке, — продолжала Ким. — Якобы женщина-прокурор — Лентини — побеседовала отдельно с каждым из арестованных, даже с мэром, и поклялась, что снимет обвинения, если они расскажут о маленькой черной книжке.