— Конечно. Это его привилегия, он чрезвычайно ею дорожит. — Ради всего святого! — Кроме того, я запру дверь. Аллейн почувствовал, что того и гляди расхохочется. Все трое молча добрели до своего временного кабинета. Войдя в комнату, мистер Уипплстоун провел ладонью по редким волосам, упал в кресло и устало вымолвил: — Он солгал. — Президент, сэр? — спросил Фокс таким голосом, словно услышал нечто скандальное. — Насчет копейщика? — Нет-нет-нет-нет! Когда сказал, что никого конкретно не подозревает. — Ну-ка, ну-ка, — встрепенулся Аллейн. — Объясните нам. Почему? — По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете президента. Разве вы не заметили то, что заметил я? — Он человек чести, — сказал Аллейн, — и очень преданный друг. Я уверен, что ему было нелегко солгать мне. Да, я думаю, он испытывал неловкость. Думаю, что он подозревает кого-то. По-моему, он что-то скрывает. — Как вы думаете, что? Аллейн засунул руки в карманы и прошелся по комнате. Его фрак, фрачные ордена на груди и общее выражение природной элегантности составляли странный контраст с одетым в повседневный костюм инспектором Фоксом, сержантом в полицейской форме и даже мистером Уипплстоуном в его потертом смокинге и кашне. — У меня нет ничего, — наконец сказал он, — за что я мог бы поручиться. Давайте пока ограничимся фактами, хорошо? Сэм, не могли бы вы, пока мы еще здесь, коротко пересказать нам их разговоры на представлении в бальной зале? Я знаю, вы написали отчет, я чертовски вам благодарен и, можете мне поверить, внимательно изучу каждое слово. Я просто надеюсь, что нам удастся немного продвинуться прямо сейчас. Да, и перескажите нам, что именно сказал слуга по поводу показаний вашего дворецкого. Начните с момента его появления в библиотеке. — Я попробую, — отвечал мистер Уипплстоун. — Хорошо. Слуга. Сначала президент велел ему рассказать, что он делал за несколько минут до убийства и сразу после него. Насколько я могу перевести его слова, они звучали так: «Я скажу то, что должен сказать». — Это, в сущности, означает: «Я скажу правду»? — Правильно, но может означать и иное: «Я скажу то, что мне приказали сказать». — То есть вы полагаете, что его уже припугнули? — Возможно. Не знаю. Затем он сказал, что столкнулся в темноте с другим лакеем. — С Чаббом? — Ну да, — со вздохом ответил мистер Уипплстоун. — А Чабб уверяет, что этот человек на него напал. — Вот именно. Так вы мне сказали. — Вы думаете, что нгомбванец солгал? — Я думаю, что он мог умолчать о нападении. — Понятно. А другой — копьеносец, млинзи или как его? Он что-нибудь рассказывал? Мистер Уипплстоун поколебался. — Нет, — сказал он наконец. — Нет, тут другая история. Он сказал, мне кажется, это я помню точно, что принес страшную — в смысле повергающую в трепет, — ужасную, если угодно, клятву верности президенту и потому, если бы был виновен, никогда не смог бы объявить себя перед президентом ни в чем не повинным, тем более рядом с телом своей жертвы. — Выходит, президент почти точно перевел мне его слова. — Да. И по-моему, это правда. Однако я надеюсь, мой дорогой Аллейн, вы не сочтете меня наглецом, если я скажу вам, что президент — человек в общем и целом простой и потому не учитывает, а возможно, и не замечает никаких расплывчатостей и двусмысленностей, способных бросить тень на его людей. Впрочем, вы, разумеется, знаете его лучше, чем я. — Вы полагаете? — поднял бровь Аллейн. — Возможно. Хотя время от времени он меня озадачивает. Все очень непросто, можете мне поверить. — В нем есть что-то удивительно располагающее. Вы ведь, кажется, говорили, что были очень близки с ним в школе. — Он постоянно твердит, что я его лучший друг. Когда-то это действительно так и было. И знаете, у него очень светлая голова. С изучением юриспруденции он управлялся так, что любо-дорого было смотреть. В одном вы правы, — задумчиво проговорил Аллейн, — то, во что ему не хочется верить, он отбрасывает не задумываясь. — И он, разумеется, не желает верить, что один из его людей совершил преступление? — подсказал мистер Уипплстоун. Фокс утвердительно хмыкнул. — Нет. Похоже, что нет — не желает. — Аллейн сердито потер пальцем нос. — И все же мне кажется, — продолжал он, — что мы удим рыбу не в том пруду. И уж во всяком случае, в очень мутной воде. — Вы не будете возражать, — спросил мистер Уипплстоун, — если я задам вам прямой вопрос? — Ничего не могу сказать. Сначала я должен его услышать. — Согласен. Тогда так. Вы считаете, что жертвой покушения должен был стать президент? — Да. — И думаете, что оно повторится? — Думаю, еще одна попытка более чем вероятна. Более чем, — удрученно произнес Аллейн. Повисло долгое молчание. — Чем мы займемся дальше, мистер Аллейн? — осведомился Фокс. — Будь я проклят, если знаю. Ночь, можно считать, закончилась. Нам приказали убираться отсюда, это сомнений не вызывает. Вот и давайте убираться. Надо известить об этом Фреда Гибсона, не так ли? Мистер Гибсон нимало не огорчился, услышав, что их изгоняют из посольства. Это избавляло его от попыток решения несостоятельной, да, собственно, и нерешаемой задачи и позволяло сосредоточиться на привычном деле — организации мер безопасности вне посольства и во всех тех местах, куда президенту взбредет в голову отправиться, пока не завершится его визит. Когда Аллейн сообщил ему, что появления президента на публике будут сокращены, если не отменены вообще, коллега выразил сдержанное, но глубочайшее удовлетворение. — Можно сказать, — говорил он теперь, — что какую-то пользу из всей этой каши мы все-таки извлекли. И Гибсон сообщил, что удалось найти гильзу от «люгера». На земле, под окном уборной. Впрочем, пулю так и не обнаружили. — Хотя не думаю, — с досадливым удовлетворением сказал Гибсон, — что нам стоит лить по этому поводу слезы. Взгляните-ка. Он открыл большую бледную ладонь. Аллейн и Фокс склонились над ней. — Пыж? — изумился Фокс. — Ну и ну! Постойте-ка. Это что же получается? — Да, Фред, — выпрямился Аллейн. — Я совсем не уверен, что ты потерпел неудачу. Они покинули посольство. Когда Аллейн добрался до дома, Трой еще не спала. Она окликнула мужа, избавляя от стараний не разбудить ее. Он вошел в спальню. Трой сидела на кровати, обхватив руками колени. — Прием получился не особо удачный, — сказал он. — Прости, голубка. — Тебе удалось?.. — Нет. Трой, мне пришлось отправить тебя домой, ничего не сказав. У меня не было на это времени. Ты сильно испугалась? — Да я, по сути дела, почти ничего и не видела. Хотя… да… видела, конечно, но как-то странно, все казалось мне… нереальным. И только на миг — на секунду-другую. В определенном смысле я не поверила своим глазам. — Ну и хорошо. — Все так метались вокруг. — Что верно, то верно. — А ты очень умело выпроводил нас оттуда. — Правда? — Да. Но послушай… — Трой на миг прикусила губу и спросила, стараясь произносить слова побыстрее: — Это было копье, правда? Его закололи? Аллейн кивнул и, протянув руку, отвел с ее глаз прядь немного растрепанных темных волос. — Значит, — сказала Трой, — ты арестовал это великолепное создание? — Громобой утверждает, что великолепное создание ничего дурного не сделало. Да мы и не вправе распоряжаться внутри посольства. Диковинное получается дело. Хочешь послушать? — Не сейчас. Ты бы поспал. — Ты бы тоже. Я залезу в ванну. С добрым утром, любовь моя. О, совсем забыл! Я принес тебе подарок от Громобоя! — Мне? Какой?