Прошлое мистера Шеридана 1 Когда они сдали папку нераскрытых убийств (подраздел «Изнасилования и удушения», 1969), Фокс заметил, что если до сей поры казалось, будто у Чабба отсутствует мотив, то теперь можно с определенностью сказать, что таковой у него имеется. Несколько застарелый, признал Фокс, но несомненный. И пожалуй, отсюда можно вывести, что это их общество имеет целью внести сумятицу в ряды чернокожих, подчинить себе и уничтожить. — Чабб становится интересным, — заключил Фокс. В этот миг на столе Аллейна зазвонил телефон. К большому своему удивлению, он услышал голос жены, никогда раньше в Ярд не звонившей. — Трой? Что-нибудь случилось? — В общем-то нет, прости, что потревожила, — быстро заговорила та, — но я решила, что лучше известить тебя сразу. Звонил твой Громобой. — Я ему нужен? — Как ни странно, не ты. Ему нужна я. — Да ну? — В голосе Аллейна появился металл. — Ишь чего захотел. И зачем же? Нет, погоди, я понял. Это по поводу портрета. — Он едет к нам. Сюда. Уже выехал. При полном параде. Сказал, что сможет уделить мне полтора часа. Я пыталась протестовать, но он только проревел в ответ, что мы успеем поговорить, когда он приедет, и повесил трубку. По-моему, я только что слышала, как подъехала его машина. — Вот же героическая личность! Я буду дома через полчаса, возможно, раньше. — В этом нет необходимости. Я позвонила не потому, что встревожена. Просто подумала, что тебе лучше знать. — Ты права, как никогда. Тащи его в студию и берись за дело. Я мигом. Аллейн плюхнул трубку на аппарат и сказал Фоксу: — Все поняли? Вызовите мне машину, Братец Лис, и постарайтесь послать весточку Фреду Гибсону. Я думаю, он висит у этого дуралея на хвосте, но вы все же попробуйте. Оставайтесь здесь и, если выяснится что-нибудь новое, дайте мне знать. Все, уехал. Свернув в тупичок, в конце которого стоял его дом, Аллейн увидел притулившийся к бордюру официальный автомобиль нгомбванского посольства с развевающимся на капоте флажком. За рулем сидел негр-водитель с каменной физиономией. Несколько поодаль, на другой стороне улицы, Аллейн без особого удивления заметил «неприметную», как ее именуют в полиции, машину, на сей раз это был доставочный фургончик. В водительском отделении восседали двое коротко подстриженных мужчин. Еще одного гибсоновского здоровяка Аллейн обнаружил за столиком паба на противоположной от дома стороне улицы. У входа в дом возвышался констебль, этот был в форме. Когда Аллейн вылез из полицейской машины, констебль с виноватым видом отдал ему честь. — Давно сторожите мое логово? — поинтересовался у него Аллейн. — Полчаса, сэр. Мистер Гибсон внутри, сэр. Он только что подъехал, просил меня сказать вам, сэр. — Да уж как же иначе, — бросил в ответ Аллейн и вошел в дом. Гибсон сидел в вестибюле. Увидев Аллейна он немного оживился и, казалось, даже смутился. Первое, что он услышал о новой выходке президента, сказал Гибсон, — это сообщение по рации, что к парадному входу посольства подан «роллс-ройс» посла с флажком на капоте. Его сержант переговорил с водителем, который сказал, что президент велел подать машину и собирается уезжать. Сержант отыскал по радио Гибсона, но пока тот мчался к посольству, президент вышел вместе с телохранителем, пресек потуги несчастного сержанта задержать его и, проревев водителю адрес, укатил. Гибсон и его молодцы устремились в погоню и, настигнув президента, заняли позиции, в которых Аллейн их и обнаружил. Когда они добрались сюда, президент со своим млинзи были уже в доме. — Где он сейчас? Фред, пару раз кашлянув, ответил: — Миссис Аллейн повела его в студию. Просила сообщить тебе об этом. «Студия», — сказала она. А он весьма саркастично отреагировал на мое присутствие. Похоже, ему смешно, — с негодованием закончил Гибсон. — А подозреваемый номер один? — Торчит у двери студии. Весьма сожалею, но я не могу убрать его оттуда, не приняв решительных мер. Миссис Аллейн, конечно, жаловаться не стала, но я бы с большим удовольствием сию же минуту сцапал его. — Хорошо, Фред. Пойду посмотрю, что можно сделать. Ты пока выпей чего-нибудь. Выпивка в гостиной. Перетащи, что тебе понравится, в кабинет и посиди там. — А-а, — устало отмахнулся Гибсон, — обойдусь и так. Студия помещалась в особом строении, стоявшем за домом. Ее построили для пользовавшегося необъяснимой славой викторианского члена академии. К нелепо пышному входу в павильон вели накрытые тентом ступеньки. Тент поддерживали гипсовые кариатиды, от которых Трой не захотела избавиться, найдя их забавными. Теперь между кариатидами стоял, разительно с ними не сочетаясь, огромный млинзи, производивший в своем темном костюме ненамного менее сильное впечатление, чем в львиной шкуре и браслетах. Он держал правую руку согнутой и полностью перекрывал проход. — Добрый вечер, — сказал Аллейн. — Добрый вечер, сэр, — откликнулся млинзи. — Я — собираюсь — войти — внутрь, — раздельно произнес Аллейн. Поскольку никакой реакции не последовало, он повторил фразу, постучав себя по груди и ткнув пальцем в дверь. Млинзи выкатил глаза, по-военному четко развернулся, стукнул в дверь и вошел в студию. На его зычный бас ответил другой, еще более зычный, затем послышался голос Трой: — А, это Рори. Млинзи отступил в сторону, и Аллейн, уже начавший побаиваться, что потеряет контроль над собой, вошел внутрь. Возвышение для натурщика находилось в дальнем конце студии. С ширмы, которую Трой использовала в качестве задника, свисала львиная шкура. Перед ней, расставив ноги и разведя руки, возвышался Громобой — при всех регалиях, сверкающий орденами, золотыми аксельбантами и оружием. Трой, скрытая четырехфутовым холстом, возилась с палитрой. На полу валялись два наспех сделанных углем наброска. В зубах художница сжимала кисть. Она обернулась и несколько раз с силой кивнула мужу. — Хо-хо! — воскликнул Громобой. — Рори, голубчик, прости, я не могу отсюда сойти. Как видишь, мы работаем. Уходи! — рявкнул он млинзи и добавил что-то резкое на родном языке. Охранник вышел. — Я приношу тебе извинения за него, — величественно произнес Громобой. — Со вчерашней ночи он нервно относится к моему благополучию. Я позволил ему поехать со мной. — У него, похоже, рука не в порядке. — Да. Ему сломали ключицу. — Вчера? — Да. Тот, кто напал на него, кем бы он ни был. — Врач его осматривал? — О да. Врач, обслуживающий посольство. Доктор Гомба. Хороший человек. Прошел подготовку в госпитале Святого Луки. — Он что-нибудь сказал о причинах перелома? — Удар, нанесенный, скорее всего, ребром ладони, поскольку никаких признаков применения оружия не обнаружилось. Это, собственно, не перелом — трещина. — А что говорит об этом сам млинзи? — Он слегка расширил свое, довольно скудное, описание вчерашних событий. Говорит, что кто-то ударил его по основанию шеи и вырвал из рук копье. Кто это был, он не имеет понятия. Я должен извиниться, — учтиво прибавил Громобой, — за то, что явился к вам, не договорившись заранее. Срок моего пребывания в Лондоне сократился, а я уверен, что никто, кроме твоей жены, не сможет написать моего портрета, и мне не терпится его получить. Поэтому я, как мы выражались в «Давидсоне», плюнул на китайские церемонии, взял да и приехал. Трой уже держала кисть не в зубах, а в руке. — Если хочешь, останься, милый, — сказала она мужу, награждая его одной из редких своих улыбок, все еще пронимавших его до самого сердца. — Если не помешаю, — откликнулся Аллейн, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучала ирония. Трой покачала головой. — Нет-нет-нет, — любезно промолвил Громобой. — Ничего, кроме удовольствия, нам твое общество не доставит. Не считая того, — прибавил он с раскатистым смехом, — что я не смогу тебе отвечать. Я прав, маэстро? — спросил он у Трой, которая ему не ответила. — Не знаю женского рода для слова «маэстро», — пожаловался он. — Нельзя же сказать «маэстра» или «маэстрица». Это было бы дурным вкусом. Трой издала какой-то шелестящий звук. Аллейн уселся в видавшее виды кресло. — Раз уж я здесь и пока не стал помехой вашей работе… — начал он. — Мне, — перебил его Громобой, — ничто не может помешать. — И отлично. Я вот подумал, не сможет ли ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух особах из числа вчерашних гостей? — Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, — как бы в скобках заметил Громобой, обращаясь к Трой, — с этими его «превосходительствами». — И опять к Аллейну: — Я уже рассказал твоей жене о «Давидсоне». — Я имею в виду брата и сестру Санскритов. Громобой по-прежнему улыбался, но губы его сомкнулись. — Я бы немного изменил позу, — сказал он. — Нет, — откликнулась Трой. — Не двигайтесь. Ее рука уже летала над холстом. — Санскриты, — повторил Аллейн. — Оба очень толстые. — А! Да. Я знаю эту пару. — У них есть связи с Нгомбваной?