— Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет. — Тогда где же они? Те двое? — Эй вы! Чабб! — сказал Гомец. — Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею. — Я тебя самого сейчас… — взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к Шеридану. Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким: — Чабб! — Сэр! — Вы забываетесь. — Сэр. — Миссис Чабб, — сказал Аллейн, — все, что я сказал вам сегодня утром, я говорил совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо… — Лучше останься, Мин, — вставил Чабб. — …или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется. — Я остаюсь, — сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села. Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал: — В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты? — Они внизу, — сказал Аллейн. Гомец вскочил, выкрикнул что-то — по-португальски, решил Аллейн, — замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец едва ли не с облегчением спросил: — Вы их арестовали? — Нет. — Я хочу их увидеть, — шипел Гомец. — Я очень хочу их увидеть. — Сейчас увидите, — пообещал Аллейн. Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери. Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем. — Ну что же, спустимся вниз? — предложил Аллейн и первым вышел на лестницу. 3 С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии. Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота. Аллейн занял позицию рядом с Фоксом. — Входите, мистер Гомец, — сказал он. Гомец застыл на пороге. «Похож на настороженного зверя, — подумал Аллейн, — который, прижав уши, озирает чужую территорию». Не поворачивая головы, он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь. Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил: — Ну? Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову — и увидел. Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее неподвижную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца. Сделав несколько шагов, Гомец вошел в нишу. Стоявший у печи полицейский кашлянул и выпятил челюсть. Гомец оглядел тела, обошел рабочий стол и заглянул в упаковочный ящик. Он вел себя словно посетитель музея. Единственным, что слышалось в комнате, были звуки его легких шагов по деревянному полу да безучастное жужжание мух. Наконец, повернувшись к нише спиной, Гомец ткнул в Аллейна пальцем и сказал: — Вы! Чего вы надеялись этим добиться? Думали, что я забьюсь в нервном припадке? Испугаюсь настолько, что ляпну что-нибудь, из чего вам удастся состряпать признание? О нет, друг мой! Не я раздавил этих червей. Покажите мне человека, сделавшего это, и я расцелую его в обе щеки, как брата, однако я к этому руки не приложил и ничего иного вам доказать не удастся. Гомец умолк. Казалось, его бьет озноб. Он дернулся к выходу и только тут увидел, что дверь охраняется. И тогда он взвизгнул: — Прикройте их чем-нибудь! Они непристойны! — И отошел к окну, повернувшись к комнате спиной. Аллейн взглянул на Фокса, и тот ушел наверх. Томпсон еле слышным шепотом сказал: — Можно вас на секунду, мистер Аллейн? Они вышли в прихожую. Томпсон извлек из кармана конверт и вытряс себе на ладонь его содержимое — два плоских, круглых, чуть вогнутых предмета размером со старый шестипенсовик. У одного имелся на нижней поверхности круглый пупырышек, у другого — углубление. Оба были покороблены, к обоим прилипли еле заметные кусочки какого-то сгоревшего материала. — В печке? — спросил Аллейн. — Совершенно верно, сэр. — Хорошо. Давайте их сюда. Он уложил кругляши обратно в конверт, сунул его в карман и перевел взгляд на лестницу, вверху которой стоял в ожидании Фокс. — Следующий, — сказал он и подумал: «Как в очереди у дантиста». Следующим был полковник. Он сошел вниз размеренной поступью, расправив плечи, задрав подбородок и нащупывая каблуками ступени. Перед тем как войти в мастерскую, он подкрутил кверху кончики воображаемых усов. После театральной выходки Гомеца полковник, осматривающий Санскритов, показался почти бесстрастным. Он замер на месте, несколько секунд разглядывал их, сохраняя молчание, и с выражением, почти неотличимым от достоинства, произнес: — Какой позор! — Позор? — переспросил Аллейн. — Их убили. — Определенно. — Тела надлежит прикрыть. Отвратительное безобразие. — И, словно бы спохватившись, прибавил: — Меня от них тошнит. Лицо его и впрямь заметно меняло окраску. Кокбурн-Монфор повернулся к Санскритам спиной и присоединился к стоящему у окна Гомецу. — Я категорическим образом протестую, — заявил он, успешно справившись с этой фразой, — против манеры, в которой проводится расследование. Я требую, чтобы меня выпустили отсюда. — Увы, вам обоим придется немного подождать, — сказал Аллейн, увидев, что Гомец качнулся в сторону двери. — Какое вы имеете право удерживать меня здесь? Вы не имеете ни малейшего права. — Что ж, — мирно откликнулся Аллейн, — если вам угодно жаловаться, мы, разумеется, зафиксируем ваши протесты, что, как я вижу, инспектор Фокс и без того уже делает, и если вы настаиваете на том, чтобы покинуть эту комнату, вы сможете покинуть ее через минуту. Хотя, разумеется, в этом случае нам придется попросить вас поехать с нами в Ярд. А пока приведите сюда Чабба, мистер Фокс. Реакция Чабба при всей ее скудости была, пожалуй, классической. Он вошел, по-солдатски печатая шаг, отчего следовавший по пятам за ним Фокс стал вдруг напоминать старшину с полковой гауптвахты, произвел четкий разворот налево, увидел мисс Санскрит, остановился, вытянулся в струнку, неверящим тоном спросил: «Кто это сделал?» — и упал в обморок, навзничь, как и положено хорошему солдату. Полковник, видимо вознамерившийся посоперничать с Чаббом по части предсказуемости реакций, сердито всхрапнул и пробубнил: — Жалкое зрелище! Чабб пришел в себя почти мгновенно. Один из констеблей подал ему стакан воды. Его подвели к единственному в комнате креслу, стоящему спиной к нише. — Прошу прощения, сэр, — пробормотал Чабб, обращаясь не к Аллейну, а к полковнику. Тут глаза его вспыхнули и впились в Гомеца. — Это ваших рук дело! — сказал он, покрываясь испариной и дрожа. — Так ведь? Вы сказали, что все устроите, и исполнили обещание. Устроили.