— Нет, зачем же, — возразил Аллейн. — Если всплывет что-нибудь сверхсекретное и конфиденциальное, мы тебя сами выставим. А так ты лишь украсишь наше общество, не правда ли, мистер Уипплстоун? Мистер Уипплстоун разразился речью о том, какое удовольствие он испытывает, каждый вечер созерцая «Трой» над своим камином, и сколько радости ему доставляет возможность созерцать саму художницу у ее собственного очага. Он немного запутался, но все же вышел из положения с честью. — Но когда же, — спросил он в завершение речи, — мы перейдем к вашей задней мысли? — В общем, уже пора, — ответил Аллейн. — Это отнимет некоторое время. По предложению Трой они перебрались вместе с портвейном в ее стоящую отдельно от дома студию и уселись перед широким окном, выходящим на окутанный сумерками лондонский парк. — Я хочу выдоить из вас кое-какие сведения, — сказал Аллейн. — Вы ведь были чем-то вроде эксперта по Нгомбване? — По Нгомбване? Я! Это слишком сильно сказано, мой дорогой. Я провел там три года в молодости. — Мне казалось, что совсем недавно, когда она получила независимость… — Да, меня посылали туда. На переходный период — думаю, главным образом потому, что я знаю язык. До некоторой степени я сделал его чем-то вроде моей специальности. — Вы и теперь его помните? — Опять-таки до некоторой степени. Да, пожалуй. Помню. — Он вгляделся в Аллейна поверх стакана. — Вы, случаем, не перебрались в Специальную службу? — Превосходный образчик мгновенной дедукции. Нет, не перебрался. Но можно сказать, что меня неофициально подключили к ней на какое-то время. — На время предстоящего визита? — Да, пропади он пропадом. Соображения безопасности. — Понимаю. Работа трудная. Кстати, вы же должны были в одно время с президентом учиться в… — начал мистер Уипплстоун, но сам себя перебил: — Значит, наверху решили, что вы сможете привнести в отношения с ним личную нотку. — Как быстро вы делаете выводы! — заметила Трой, и мистер Уипплстоун благодарно хмыкнул. — Я с ним виделся три недели назад, — сказал Аллейн. — В Нгомбване? — Да. Давил на него как только мог. — Что-нибудь выдавили? — Ничего стоящего. Хотя нет, не так. Он обещал не противиться нашим мерам предосторожности, однако, что он при этом имел в виду, остается тайной. Я бы сказал, что мы с ним еще хлебнем горя. — Итак? — Мистер Уипплстоун, откинувшись на спинку кресла, принялся раскачивать на ленточке монокль — жест, как понял Аллейн, вошедший в привычку у человека, полжизни проведшего за столом переговоров. — Итак, мой дорогой Родерик? — Вы согласны помочь мне? — Определенно. — Я был бы очень вам благодарен, если бы вы — как это теперь говорится? — накачали меня общими сведениями о Нгомбване. Вашими личными впечатлениями. Например, много ли людей, по-вашему, имеют причины желать смерти Громобоя? — Громобоя? — Таково, как их превосходительство не уставали напоминать мне, было его школьное прозвище. — Что ж, оно ему подходит. В общем и целом я бы остановился на цифре двести, это самое малое. — О господи! — воскликнула Трой. — А не могли бы вы, — спросил Аллейн, — назвать несколько имен? — Честно говоря, нет. Конкретных имен назвать не могу. Но опять-таки если говорить вообще, это обычная история во всех африканских государствах, ставших недавно независимыми. Прежде всего речь идет о нгомбванских политических противниках президента, которых ему удалось одолеть, — те, что уцелели, либо сидят по тюрьмам, либо обосновались в нашей стране и дожидаются его свержения или смерти в результате успешного покушения. — Специальная служба тешит себя надеждой, что в ее распоряжении имеется практически полный список этих людей. — Не сомневаюсь, — сухо откликнулся мистер Уипплстоун. — Мы тоже ею тешились, пока в один прекрасный день на Мартинике некий, решительно никому не известный, обладатель поддельного британского паспорта не выпалил в президента из револьвера, однако промахнулся и затем с куда большим успехом выстрелил себе в голову. Никакого досье на этого человека не имелось, так что личность его остается неустановленной и поныне. — Я напомнил Громобою об этом случае. Мистер Уипплстоун не без лукавства сообщил Трой: — А знаете, он информирован гораздо лучше моего. Как по-вашему, чего он от меня добивается? — Понятия не имею. Но продолжайте. Я по крайней мере совсем ничего не знаю. — Так вот. Среди его африканских врагов имеются и экстремисты, которым была не по вкусу его умеренность в начальную пору и особенно нежелание единым махом вышвырнуть из страны всех европейских советников и официальных лиц. То есть вам предстоит иметь дело еще и с кучей неприемлющих белых людей террористов, когда-то выступавших за независимость, но теперь готовых произвести полный поворот кругом и уничтожить правительство, которое они сами помогали создать. Число их последователей неизвестно, однако число это, безусловно, не малое. Но, дорогой мой, вы же и сами все это знаете. — В последнее время он высылает все больше белых, не так ли? Хочется ему того или не хочется. — Его вынуждают к этому крайние элементы. — Итак, — подытожил Аллейн, — картина возникает знакомая и, видимо, неизбежная. Национализация всех иностранных предприятий и присвоение собственности, находившейся в руках европейских и азиатских колонистов. В среде которых мы обнаруживаем людей, охваченных самым ярым негодованием. — Именно так. И у них есть все основания негодовать. Многие оказались разорены. Весь их образ жизни разрушен, а ни к какому иному они приспособиться не могут. Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос. — И должен сказать, — добавил он, — хоть вам и без меня это известно, среди них попадаются очень неприятные личности. — А зачем он сюда приезжает? — спросила Трой. — Я о Громобое. — Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле насущные потребности его развивающейся страны. — Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий. — Вы сказали «официально», мистер Уипплстоун? — переспросила Трой. — Я так сказал, миссис Аллейн? Да. Да, из относительно надежных источников просочились слухи, что президент надеется провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев, потративших огромные средства на их разработку. — Совсем весело! — откомментировал Аллейн. — Я не хочу, конечно, сказать, — мирно продолжил мистер Уипплстоун, — что лорд Карали, или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их ближайших помощников способны организовать гибельное для президента покушение. — И на том спасибо! — Однако за спинами этих августейших особ теснится множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих месторождениях работал. — Среди которых вполне может обнаружиться какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей, обладающих более или менее очевидными мотивами, — продолжал Аллейн, — существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего, — фанатики. Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой снится черный насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка которых то и дело слетают фразочки вроде «черная образина, черномазая сволочь, надо б черней, да некуда, вот отдам тебя черному человеку». Черный значит плохой. И точка. — А для Черных Пантер точно так же звучит слово «белый», верно? — вставила Трой. — Это война образов. Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох, вновь занялся портвейном. — Хотел бы я знать, — пробормотал Аллейн, — какая доля этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя. — На тебя он, во всяком случае, не распространяется, — сказала Трой и, не услышав ответа, спросила: — Я права? — Мой дорогой Аллейн, насколько я понял, по отношению к вам он продемонстрировал самые дружеские чувства. — О да! Да, конечно. Они из него били фонтаном. И знаете, мне чрезвычайно неприятна мысль о том, что струи могли послужить завесой для куда менее приязненных чувств. Глупо, не правда ли? — Строить предположения касательно отношений, не являющихся четко обозначенными, значит совершать большую ошибку, — объявил мистер Уипплстоун. — А где вы видели другие отношения? — Да, пожалуй, нигде. Мы, разумеется, делаем что можем посредством договоров и соглашений, но, вероятно, вы правы. — Он старался, — сказал Аллейн. — Поначалу он старался создать своего рода многорасовое общество. Он считал его жизнеспособным. — Вы с ним касались этой темы? — спросила Трой. — Ни единым словом. Да ее и не следовало касаться. Мое задание было и без того слишком щекотливым. Знаете, у меня создалось впечатление, что его роскошное гостеприимство по крайней мере отчасти вдохновлялось желанием… ну, скомпенсировать перехлесты нового режима. — Очень может быть, — согласился мистер Уипплстоун. — Хоть наверняка и не скажешь. Аллейн вынул из нагрудного кармана несколько сложенных листков бумаги. — Специальная служба передала мне список коммерческих и профессиональных фирм, а также отдельных личностей, изгнанных из Нгомбваны, с примечаниями относительно тех их прошлых обстоятельств, которые могут выглядеть хотя бы в малой мере подозрительными. Он опустил взгляд на листки.