— Что? — переспросила Колетт. — Но в головах других людей все смешалось и прокисло. Они прогнили изнутри, потому что думали о вещах, о таких вещах, о которых нормальные люди никогда не думают. А если у тебя гадкие, гнилые мысли, то ты не только окружен низкими сущностями, ты начинаешь привлекать их, понимаешь, они слетаются к тебе, как мухи к мусорному баку, начинают откладывать в тебе яйца и размножаться. И с самого детства я старалась думать о хорошем. Но как я могла? Моя голова была набита воспоминаниями. Я ничего не могла с ними поделать. А Морриса и его дружков привлекает не что иное, как запах крови. Они обожают его — некоторые духи, им словно медом намазано там, где столкнулись автомобили или какая-нибудь несчастная лошадь сломала ногу. Так что когда у тебя определенные мысли — мысли, от которых ты не можешь отделаться, — такие духи несутся к тебе на всех парах. И выгнать их никак нельзя. Разве что научиться пылесосить внутри головы. Так что если ты хочешь знать, почему мой духовный проводник — злодей, а не ангел или… — Не хочу, — отрезала Колетт. — Мне больше неинтересно. Мне уже все равно. Все, чего я хочу, — это очутиться дома и открыть бутылку вина. — …если ты хочешь знать, почему мой проводник — злодей, так это потому, что я — плохой человек, потому что в детстве меня окружали плохие люди. Они вынули из меня волю и вложили взамен свою. Я хотела сделать доброе дело, позаботиться о Марте, но ты не дала мне… — Так значит, я во всем виновата, ты к этому клонишь? — …и они тоже не дали бы мне, потому что сарай нужен им самим. Им нужна я, потому что лишь благодаря мне они существуют. Потому что благодаря мне они могут следовать избранному ими пути, Айткенсайд, и Киф Кэпстик, и Моррис, разумеется, и Боб Фокс, и Цыган Пит. Что поделать? Мы всего лишь люди, мы думаем, они будут играть по земным правилам. Но сильная сторона мира иного состоит в том, что в нем нет никаких правил. По крайней мере, доступных нашему пониманию. И в этом их преимущество. А самое главное, Колетт, то, что их больше, чем нас. Колетт свернула к дому. Была половина десятого, еще даже не совсем стемнело. — Поверить не могу, что мы дома так рано, — сказала Эл. — Ну, мы ведь сократили программу, нет? — Нельзя же было заставлять Кару выходить на сцену. Она так расстроилась. — Кара мне до смерти осточертела. Она размазня. — Ты хочешь знать, — сказала Эл, — почему мой духовный проводник — злодей, а не ангел. Это все равно что спросить, почему мой помощник — ты, а не какая-нибудь милая девушка. — Менеджер, — уточнила Колетт. Они вышли из машины. Под карликовыми елками, отделявшими их участок от соседского, рыдал, сидя на земле, Цыган Пол, духовный проводник миссис Этчеллс. — Цыган Пол! — воскликнула Эл. — Сколько лет, сколько зим! — Здравствуй, Элисон, дорогая, — прогнусавил он. — Вот я и остался совсем один в этом гадком мире. Включи кассету, когда войдешь в дом. Она оставила тебе пару сентиментальных пожеланий, если хочешь — послушай. — Конечно хочу! — крикнула Элисон. Ей показалось, что это крикнул кто-то другой, кто-то намного моложе. — Ой, Пол, — воскликнула она, — у тебя все блестки с куртки осыпались! Колетт достала портрет Эл из багажника. — Они правы, — сказала она. — Тебе надо сделать новую фотографию. Что толку бороться с реальностью? — Не знаю, — уклончиво ответила Эл. — Девочка моя дорогая, найди иголку и алую нитку, — попросил Пол, — дабы я заштопал свои яркие лохмотья и заступил на новую службу. — Ах, Цыган Пол, — спросила она, — неужели ты никогда не отдыхаешь? — Никогда, — ответил он. — Я собираюсь работать с медиумом из Вулвергемптона, не знаешь никого, кто подбросил бы меня до М-шесть? — Твой племянник болтается где-то поблизости, — сообщила она. — Никогда не говори мне о Пите, он для меня потерян навсегда. Не хочу иметь ничего общего с его грязными делишками. Она стояла у машины, положив руку на крышу, и зачарованно внимала чему-то. — Что с тобой? — спросила Колетт. — Я слушала, — ответила она. — Миссис Этчеллс скончалась. Адмирал-драйв вспыхнула фонариками. Это соседи пошли ежевечерним дозором по заросшим купырем низинам, ведущим к каналу, искать несчастных бродяг и беженцев, устроившихся на ночлег. Колетт прослушала сообщения на автоответчике; несколько клиентов хотели договориться о встрече, холодный невыразительный голос Мэнди: «На каталке по коридору… не мучилась… слава богу… сказала, ближайший родственник — ты». Она записала сообщения; сделав глоток «Совиньон блан», Колетт побрела в гостиную, чтобы проверить, что делает Эл. Магнитофон был включен и издавал сипы и хрипы. — Хочешь выпить? — спросила Колетт. — Бренди. — В такую жару? Эл кивнула. — Миссис Э., — спросила она, — ну и как там? — Она что, может тебе отвечать? — удивилась Колетт. — Ну разумеется. — Она повторила: — Миссис Э., на что похож мир иной? — Олдершот. — Там как в Олдершоте? — Там как дома, вот как. Я только что выглянула из окна, и все идет своим чередом, здесь есть живые и мертвые, вот твоя мать бредет пошатываясь под ручку с солдатом, они идут к ней домой, чтобы заняться сама знаешь чем. — Но те дома снесли, миссис Этчеллс. Разве вы сами не видели, вы ведь живете неподалеку. Я заезжала в прошлом году, Колетт меня подбросила. Где раньше жила моя ма, теперь большой автомобильный салон. — Что ж, прости, — возразила миссис Этчеллс, — но на этой стороне их не снесли. На этой стороне все выглядит как всегда. Элисон почувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы. — И ванна по-прежнему стоит в саду, да? — И эркер внизу заделан картоном, с тех пор как Боб Фокс слишком сильно постучал в окно. — Так значит, все продолжается? Все как прежде? — Я не вижу никаких изменений. — Миссис Этчеллс, вы не могли бы посмотреть, что за домом? — Пожалуй, могу. — Молчание. Тяжелое дыхание миссис Этчеллс. Эл глянула на Колетт. Она плюхнулась на диван; она ничего не слышала. — Пустырь, — отрапортовала миссис Этчеллс. — Фургон стоит. — А сараи? — На месте. Покосились, того и гляди рухнут на кого-нибудь. — И автоприцеп? — Да, и автоприцеп. — И собачьи вольеры. — Да, и собачьи вольеры. Хотя собак я не вижу. От собак избавились, подумала Эл: почему? — Все как я помню, — сказала миссис Этчеллс, — хотя я не слишком часто ошивалась на заднем дворе у Эммелин Читэм, не самое безопасное место для одинокой старухи. — Миссис Этчеллс, послушайте, вы видите фургон? Припаркованный фургон? Можете вы заглянуть внутрь? — Минутку, — согласилась миссис Этчеллс. Опять тяжелое дыхание. Колетт принялась щелкать пультом от телевизора. — Окна грязные, — сообщила миссис Этчеллс. — Что вы видите? — Я вижу старое одеяло. В него что-то завернуто. — Она хихикнула. — Чтоб меня черти взяли, если из него не торчит чья-то рука. Мертвые все такие — хладнокровные. В них не остается ни на гран брезгливости или щепетильности. — Это моя рука? — спросила Эл. — Самой интересно, — отозвалась миссис Этчеллс. — Может быть, это пухленькая детская ручка? — И вот так каждое лето, — пожаловалась Колетт. — Сплошные повторы. — Не мучайте меня, миссис Э. — Нет, по мне, так это скорее рука взрослой женщины.