— Ты попросила меня, — произнесла предостерегающим тоном. — Обычно я этого не делаю. Обещаю, обычно я вовсе не смотрю в твоё сознание, — я посмотрела на Ника. — В сознания вас обоих. — О чем я думаю, док? — спросил Ник. Он сказал это небрежно, но я слышала там резкие нотки. Я встретилась с ним взглядом — скорее неохотно. И все же я сделала, как он просил. «… объясняет все, бл*дь, на самом деле… то странное дерьмо в допросной комнате, как она знала, где искать меня в Афганистане… тех бедных грёбаных детей, а я все не понимал, откуда она об этом знала. Тот самый подвал, в том самом доме, в том самом заброшенном участке… она привела нас туда. Я ни на секунду не повёлся на то дерьмо, якобы он сказал ей, где держит их… якобы записи допроса «пропали» именно в этой части беседы. Я знал, что что-то там есть… в ней всегда было что-то…» — Ты думаешь, что это многое объясняет, — сказала я, встречаясь с ним взглядом. — Афганистан. Беседа между мной и Блэком. Как я нашла тех детей в южном Сан-Франциско. Убийства на складах. Ту мою ложь о пропавших записях… и просто меня в целом, — я почувствовала, как к лицу приливает тепло, и пожала плечами. — Как я знала вещи, которых не должна знать. Как все это могло списываться на «интеллект» или «проницательность», как я притворялась… и ты был прав. Дело не в этом. Он уставился на меня. Его тёмные глаза выражали шок, вопреки всему, о чем он думал. «…Боже, она все это время читала мои мысли? Она знала, что я влюблён в неё? А я-то тут думал, что делаю большое признание…» — Нет, Ник… нет… Он резко вздрогнул, и я покраснела. Удерживая его взгляд, я покачала головой и сказала непреклонным тоном: — Я клянусь тебе, я не знала… я понятия не имела, — ощущая, как этот страх в животе обостряется при виде его настороженного лица, я перевела взгляд между ними. — Говорю вам… я могу это контролировать. И я не пользуюсь этим, чтобы вторгаться в личное пространство других людей. По любым причинам. Большую часть времени это более-менее закрыто. Я пользуюсь этим, только когда действительно нужно. Видя, как они оба уставились на меня с открытым неверием, я сглотнула, качая головой. — …Я не хочу, чтобы вы беспокоились из-за этого. Я не вторгалась в ваши мысли таким образом. Никогда. Даже когда вы в прошлом году арестовали меня. Я в упор посмотрела на Энджел, которая уставилась на меня широко раскрытыми глазами, разинув рот. — Вы мои друзья, — добавила я, и горло сдавило, когда эти слова отложились в сознании. Я молила Бога, чтобы не поставить эту дружбу под угрозу. — … Я люблю вас обоих. Я бы никогда так не поступила. Обещаю вам. Вы, ребята, всегда были строгим табу. Все мои друзья. Я пользовалась этим для работы. И когда думала, что мне может грозить опасность. Я пользовалась этим, когда это казалось этичным… Умолкнув, я посмотрела на Ника. Он отвёл взгляд, но я видела, как напрягся его подбородок. Я видела в его глазах более глубокое понимание, когда он уставился в стол. — Блэк такой как ты? — спросил Ник, все ещё глядя на стол. Я неохотно кивнула. — Да. — Насколько такой же как ты, док? — Намного сильнее меня, — призналась я. — Намного, намного сильнее. — Так почему ты рассказываешь нам это сейчас? — спросил Ник, поднимая на меня глаза. — Я так понимаю, это не просто спонтанное признание. Здесь нечто большее, верно? — его челюсть поджалась. — Что-то связанное с Блэком? Вздохнув, я кивнула, запуская пальцы в волосы и чувствуя, как в груди усиливается боль. — Я говорю это сейчас потому, что Блэк в опасности. Услышав фырканье Ника, я подняла взгляд. Он хмурился на меня. Вздохнув, я откинулась на спинку дивана. — Говорю тебе, ты неправильно его понял, Ник. Во многом, но особенно в части того, почему он уехал. Он уехал не потому, что хотел уехать, — помедлив, я прислонилась лбом к ладони, чувствуя лёгкое головокружение от выпивки. — Есть люди, которые знают, что он из себя представляет. Люди, которые хотят использовать эту часть его… в качестве оружия, наверное, можно так сказать, — я посмотрела Нику в глаза. — Плохие люди, Ник. — Плохие люди? — повторил он, хмурясь. Я проигнорировала услышанную лёгкую нотку сарказма и кивнула. — Худшие. Торговцы людьми. Криминальные лорды. Убийцы. Садисты. Но есть ещё кое-что… много чего. Потребуется время, чтобы объяснить все… — я взглянула на Энджел, увидела по её глазам, что она вновь слушает, что она немного оправилась от изначального шока. — … Это связано с тем, что случилось со мной в Бангкоке. Я снова глубоко выдохнула, затем сделала глоток маргариты. Когда я заговорила в следующий раз, они меня не перебивали. Более того, ни один из них ещё долго не сказал ни слова. Глава 9 В движении «Мири…» — его присутствие омывает меня. Оно приносит насыщенный прилив жара, который я ощущаю каждым дюймом кожи. Его боль вторит эхом. Она становится громче, мягче… от интенсивности томления я едва могу думать, едва могу его выносить. Что-то в этом ощущается так, будто сводится ко мне. Что-то ощущается так, будто сводится исключительно к нему. Обе эти вещи причиняют мне боль. «Мири… пожалуйста. Пожалуйста… не злись на меня…» Он спит. Там, в его сне, холодно. Там холодно, хоть он и потеет под пуховым одеялом, укрывающим его кровать. Там холодно, и я все ещё молю Бога о том, чтобы я все ещё видела его будущее, а не настоящее. Я знаю, что он один. Я знаю, что они все глубже и глубже втягивают его в свою операцию — все больше и больше их извращённых ритуалов и культуры, которая окружает весь их бизнес… или культ… или что это вообще такое. Я знаю, что отчасти это ради того, чтобы погрузить Блэка в это, не столько внушить ему эту идеологию, сколько пропитать специфическими вибрациями. Я не совсем понимаю эту часть, но я знаю, что это как-то связано с тем, кто он такой, и как подобные ему люди впитывают информацию. Я также знаю, что он борется с ними. Я знаю, что ему больно бороться. Однако я больше не знаю, что происходит с ним, не считая того немногого, что он мне говорит, а этого становится все меньше с каждым днём. Я запуталась, что я видела через него, а в чем он действительно сознался с помощью слов. Я запуталась, но я стараюсь видеть его через проблески, видеть людей по ту сторону, дёргающих его за ниточки, пудрящих ему мозги. Я не вижу, чтобы они вновь насиловали его. Я даже не спрашиваю его, случилось ли это по-настоящему. И все же многое из увиденного вызывает у меня тошноту. Я чувствую, что его тоже тошнит от этого. Некоторое из этого напоминает ему о прошлом, о котором он хотел бы забыть. В какой-то мере для него это ещё хуже. Он думает, что местные видящие безумны, что с ними что-то не так. Он думает, что Счастливчик отравил их сознания, или же они просто не очень хорошо справляются, будучи отрезанными от собственного вида. Он говорит мне, что в другом мире все не так. Он говорит мне, что там они не все были животными, что некоторые были хорошими. Он ощущает ужас от увиденного, испытывает отвращение. «Мири, пожалуйста… — посылает он. — Пожалуйста… Прости меня…» Боль усиливается. Оба её вида. Часть этой боли ощущается старой. Часть — новой. Я снова вижу проблески его детства — маленький золотоглазый ребёнок, покрытый пылью, кровью и потом, босиком стоит в грязи, сверлит охранников взглядом, а маленькие челюсти стиснуты в знак неповиновения. Земляной пол. Колючая проволока. Заборы под напряжением. Белёные стены. Я вижу, как там ему тоже причиняют ему боль. Кажется, куда бы я ни взглянула, везде вижу, как люди причиняют ему боль. Бл*дь, это невыносимо. ***