– Если желаешь, я сам тебе расскажу. – Молчать! Полковник, кажется, нашелся что ответить. – Я открою тебе секрет, гражданин Чукча. Самое страшное в смерти – это не сама смерть. Нет. Куда страшнее ее ожидание. Ожидание казни. Ожидание неминуемого, неотвратимого. Справедливо? Чукча, кажется, догадался, почувствовал по голосу, что Михаил Григорьевич врет. Полковник совсем не поэтому не убил его. Он не собирался подольше мучить, полковник просто не смог казнить. – Если желаешь, комиссар, я тебе тоже кое-что расскажу. Объясню, что на самом деле означает твое слово «справедливость». Михаил Григорьевич больше не слушает, что говорит арестованный. Он ведет Чукчу обратно в камеру. Пленник твердит что-то о потустороннем мире, о шаманах, о том, что за все придется платить. Михаил Григорьевич не обращает внимания на болтовню, машинально подталкивает в спину осужденного и мечтает поскорее вернуться в свой кабинет. Допросы лучше любых таблеток снотворного, лучше любых рюмок водки. Полковник представляет, как его уставшая спина прислонится к мягкой обивке дивана. Чукча не умолкает. Треплется о каких-то своих духах, о мести мертвых, но полковник погружен в собственные мысли и ему нет никакого дела до непонятной пустой болтовни. – Духи отомстят, комиссар. От них нет и не будет спасения. Даже после смерти. Это и будет твоей истинной справедливостью. В ответ Михаил Григорьевич потягивается. Он и не пытается скрыть зевок, громко и протяжно рычит «ыа». Чукча говорит, что он уже знает, что произойдет в скором будущем с Михаилом Григорьевичем. Говорит, что у полковника есть еще шанс одуматься. – У тебя еще есть шанс, комиссар. Знаю точно, есть. Чукча продолжает что-то объяснять о проклятиях, о шаманах, о последнем шансе для полковника. Говорит, что был должен предупредить Михаила Григорьевича, таковы условия, и предупредил. – Благодарю за заботу, гражданин Чукча. Буду иметь в виду. – Но я знаю и то, комиссар, что ты не воспользуешься своим шансом. Слишком поздно для зверя. До полумертвого человека внутри монстра не докричится ни один из духов. – Что ты несешь? – Мне не обрести покой, пока духи не научат тебя, что значит истинная справедливость. Смерть лишь начало. Берегись. Полковник игнорирует слова арестованного. Пусть себе бубнит. Каких только угроз и проклятий Михаил Григорьевич не наслушался за свою жизнь. Он и гореть в аду должен, и из-под земли его достанут, и «мои дружки тебя найдут» и вместе со всей семьей прирежут, и «сам, гнида, однажды на моем месте окажешься». Всякого наслушался. Так что удивить опытного полковника какими-то шаманскими проклятиями не выйдет. Михаил Григорьевич останавливается и просит открыть камеру. – Одного заключенного благополучно госпитализировали, а этот подождет до завтра, – говорит он охраннику. – Понятно? – Так точно! Охранник проворачивает ключ и распахивает камеру. – Профессор истекает кровью. Помогите ему, пожалуйста, – Чукча обращается к солдату. – Заткни пасть! – Рядовой зашвыривает Чукчу в камеру и закрывает за ним дверь. Арестованный кричит, чтобы солдат сходил и сам проверил. Просит проявить человечность. Но на его крики никто не обращает внимания. Чукча слышит, как за дверью полковник объясняет солдату, что сегодня в срочном порядке пришлось взять у осужденных анализы. – Не слушай его! Комиссар врет! Полковник говорит, что один точно болен, а у второго пока диагноз не подтвердился. Не определен, поэтому он оставляет арестованного до завтра в этой камере. – В лазарете нет лишних мест для симулянтов. Полечится, как только получим подтверждение. Все ясно? – Так точно, товарищ полковник государственной безопасности! Михаил Григорьевич опять кривится от того, что его называют полковником. Непросто свыкнуться с понижением. Но, как бы там его ни называли, окружающие продолжают относиться к нему с уважением. Уважение, подкрепленное страхом. Полковник возвращается к себе в кабинет. Сейчас он отмоет следы крови. Сейчас он умоет свое сонное лицо. Возможно, что-нибудь перекусит и наконец приляжет поспать. После работы так сильно клонит в сон. На душе умиротворение. Михаил Григорьевич идет. Уставший, но удовлетворенный. Сапоги стучат по полу. И никто его не потревожит. Никто не посмеет догнать и спросить полковника, почему Чукчу привели из другого крыла здания. Никто не поинтересуется, что за такой загадочный анализ понадобилось сдавать ночью. Никто не задумается над тем, почему так быстро прошло медицинское обследование и какого еще подтверждения нужно ждать. И тот факт, что он сам, он, Михаил Григорьевич, полковник государственной безопасности, объясняется в темном коридоре перед солдатом, отчитывается перед рядовым охранником, ни у кого не вызовет подозрений. Нет. Никто не посмеет даже в мыслях дать оценку поступкам начальника. * * * Больничная палата. Димка лежит с закрытыми глазами. Он не спит, ему плохо. В таком состоянии он ни с кем не хочет видеться. Он хочет, чтобы все оставили его в покое. Вика это прекрасно знает, но заставить себя встать со стула и выйти в коридор не может. Она смотрит на бледные ввалившиеся щеки брата. Как же все-таки он похож на маму. Те же черты, тот же нос. Ей всегда говорили, что она копия мамы, а Димка похож на отца. Но сейчас она видит, что это не так. – Пойдем, дочь, – шепчет папа. Он трогает Вику за плечо и старается успокоить. Девушка не отвечает. Она уверена, что отец зовет ее уйти только для того, чтобы самому не находиться в палате. Он намерен использовать дочь как щит, как маскировку для своих истинных мотивов. Он не в силах выносить страдания Димки, хочет удрать. Не дождется. Вике нет дела до того, что сейчас чувствует неудачник-отец. Вика не смотрит на него, но видит в своем воображении, как подрагивают брови на нелепом лице папы, как его рот растягивается в горькой притворной улыбке. Делает вид, что беспокоится о своих детях. Но это не им, это ему сейчас надо, чтобы его утешали. Нет. Она не намерена подыгрывать и изображать, что все будет хорошо. Она не станет притворяться, лишь бы поддержать хмурого родителя. Вика не верит в хороший исход. Девушка не думает, что ее брат поправится. Не нужно успокаивать. Вика уже взрослая, и она готова принять правду, какой бы страшной та ни была. Если бы девушка была уверена в том, что Димка ее не слышит, она бы сейчас сказала правду. Сказала бы, что мысленно уже попрощалась со своим младшим братиком. Отец не отстает. Настаивает, что им нужно уйти. Тянет дочь за рукав. Вика одергивает руку. Она хочет сказать все, что думает.