Только бы не проспать казнь. Михаил Григорьевич ставит будильник на одиннадцать тридцать. Он хочет проснуться пораньше. Хочет успеть прийти в себя после сна, хочет выпить чашечку чая, прежде чем отправится на спектакль. Он бы выпил свои положенные сто граммов, ведь он сегодня еще не принимал. Но лучше оставит напоследок, чтобы отметить. Размышляя о скорой мести, полковник не замечает, как проваливается в сон. В глубокий, черный, полный храпа тревожный сон. Будильник зазвонил. Полковник, кажется, и глаза прикрыть не успел, а навязчивый треск призывает проснуться. Михаил Григорьевич не отдохнул. Он лишь еще больше устал, и шея затекла от неудобного подлокотника. Он кряхтя встает. Поправляет прическу, застегивает верхнюю пуговку, поправляет ремень. Начальник не должен появляться в растрепанном виде перед своими подчиненными. Его начищенные до блеска сапоги спускают его тело на нижний этаж, проносят через подвал, мимо белой, ровно выложенной и местами отколовшейся квадратной настенной плитки. Михаил Григорьевич выходит через заднюю дверь во двор. Чуть не опоздал. Осужденных уже выстроили в ряд, лицом к красной кирпичной стене. За спиной у приговоренных готовятся солдаты и ходит, не находя себе места, младший лейтенант Науменко. Михаил Григорьевич смеется. Он не может сдержать улыбки, когда замечает, как Науменко нервно грызет ногти. Младший лейтенант с надеждой посматривает на своего начальника. А вдруг полковник передумает и назначит вместо него другого? Зря он на что-то надеется. Полковник не станет подходить. Не будет подбадривать и тем более не освободит от приказа. Нет. Михаил Григорьевич сейчас борется со своим желанием подойти и позлорадствовать, сказать что-нибудь гадкое, колкое. Стрелковое подразделение готово. Солдаты выстроились смертоносной полосой. В подразделении верят, что не все патроны боевые. Кому-то достанутся холостые. Это должно облегчить совесть рядовому. Наивные. Михаил Григорьевич давным-давно отдал приказ не выдавать холостые. Какая разница, если солдат не знает об отмене? Пусть и дальше фантазирует, что это не его, а выстрел соседа лишает жизни преступника. Да и в целях экономии. К тому же не придется лично добивать. Но сегодня расстрелом руководит Науменко. И в случае чего именно он будет добивать из табельного уцелевших. Поэтому сегодня подразделение щедро одарено холостыми патронами. Надо признать, младший лейтенант держится молодцом. Полковник помнит, как впервые руководил казнью. Помнит, как его рвало каждые пять минут. А этот держится. К стене выводят недавно доставленных. Этапированные выстраиваются в ряд, загораживая собой оставшуюся часть стены. С такой плотностью людей намеренно промахнуться будет сложнее, чем попасть. – Готовьсь! – командует Науменко. Младший лейтенант, похоже, хочет поскорее закончить. Он не может и дальше выносить эту паузу. Ему плохо. Он выглядит так, словно это его к стенке поставили. Полковник наблюдает, затаив дыхание. – Михаил Григорьевич! – окликает начальника помощник. Он запыхался, похоже, бежал. В руках у него почта с пометкой «срочно». – Михаил Григорьевич. Вот. Возьмите-с. Доставили-с. Срочное, – говорит он и ловит ртом воздух. Помощник торопливо вручает пакет и, опершись руками о колени, пытается отдышаться. Полковник кривится. Он не хочет распечатывать конверт. Он догадывается, что там может оказаться. Но он должен. Пальцы лениво разрывают упаковку, и Михаил Григорьевич принимается читать. На странице проклятый приказ «повременить с казнью». Опять эти бюрократы не могут разобраться. Михаил Григорьевич старается скрыть, но его лицо выдает досаду и раздражение. – Цельсь! – продолжает Науменко. – Что там? – спрашивает помощник, надеясь услышать о помиловании осужденных. – Ничего. – Но… – Отставить! Ты мне еще ничего не доставил. Ты еще несешь сообщение через весь коридор мне в кабинет. – Но… – Я сказал отставить! Отставить разговоры! – одергивает помощника Михаил Григорьевич. Он не позволит какой-то там бумажке сорвать его месть. – Пли! – кричит Науменко. Раздается оглушительный залп. Тысяча людей синхронно издают предсмертный стон и падают на землю. Науменко смотрит своим немигающим взглядом куда-то в стену, на которой растекаются следы кровавых брызг. Но не все падают замертво. Есть раненые. Есть работа для руководителя казни. Науменко проходит вдоль окровавленных тел. Он рассматривает. Наставляет оружие. Он стреляет, если видит раненого. Его стеклянные глаза, его каменное лицо, его дрожащая рука – все, как представлял полковник. Это ли не истинная справедливость? Михаил Григорьевич ждет, когда младший лейтенант отдаст приказ проехать по телам машинами. Когда казнят такое количество людей разом, нужно внимательно следить, чтобы никто не уцелел. Грузовик с откидными бортами проезжает взад-вперед по трупам. Полковник видит, как у Науменко остатки человечности растворяются в смятении и неподдельном ужасе, граничащими с сумасшествием. И вот наступил долгожданный момент. Сейчас он, Михаил Григорьевич, полковник государственной безопасности, подойдет к своему подчиненному. Постучит наглеца по плечу и скажет, что пришло срочное письмо. Все осужденные реабилитированы. – Младший лейтенант! – Полковник делает озадаченный вид. – Только что прислали. – Он трясет документами перед лицом Науменко. – Они!.. Господи, все они… – Полковник делает вид, что он жутко раздосадован, переживает и скорбит. – Они… Реабилитированы. Они все.