После всего того, что довелось повидать старику за свою долгую жизнь, вряд ли можно было рассчитывать на сохранение здравого рассудка». Прежде чем вернуться домой, Борис предлагает заглянуть в кафе. Ему хочется продлить общение с отцом. Он готов выслушивать любые странности, лишь бы Михаил Григорьевич побыл сейчас рядом. – Мы не заслуживаем кафе, – мотает головой старик. – Домой. И это будет наша справедливость, – говорит его командный голос. Борис не отвечает. Он привык к дурацкой фразе «и это будет справедливость». Она ничего не значит. Просто фигура речи обезумевшего старика. Они молча идут к дому. «Знай, первыми, кто пострадал от моего проклятия, были какая-то незнакомая женщина и твой дедушка Михаил Григорьевич. Произошло это так нелепо и так неожиданно, что я даже не сразу понял, в чем дело. Я просто стоял в магазине. Никого не трогал. Вдруг наглая женщина протискивается вперед меня. С виду состоятельная. В модном платье. Смотрит на всех свысока. Я делаю ей замечание. Прошу встать в конец очереди и уважать остальных покупателей. Она начинает бурчать что-то нелестное в мой адрес. Я про себя подумал… только лишь подумал: «Да чтоб ты сдохла, корова. Чтоб у тебя закончились все твои наворованные деньги». И ее настигла карма. Женщина прорвалась к кассиру. Достала кошелек, чтобы расплатиться, но денег у нее не оказалось. Все куда-то пропало. Исчезло, испарилось. Она начала кричать. Обвинять очередь, что ее обокрали. Стала размахивать руками и грозить, что всех посадит в тюрьму. Тогда я не понимал, но все, что с ней произошло, это моя вина. Я лишь наслаждался зрелищем, злорадствовал. Так ей, корове, и надо. В это же самое время умер мой отец. Мгновенно. Раз, и нет человека. Когда я вернулся домой, твой дедушка лежал мертвый. В тот момент я счел его смерть ужасным совпадением. Но знаешь что… Сынок, это я загнал старика в могилу. Зло возвращается в двойном размере. Если бы не возраст, если бы Михаил Григорьевич был хотя бы чуть-чуть моложе… Он бы, скорее всего, сперва заболел и, возможно, еще немного прожил бы». – Михаил Григорьевич, я отойду за продуктами, – говорит Борис и придерживает для отца дверь. – Я мигом. У нас хлеб закончился. Может, вам купить чего-нибудь вкусненького? – Пшел вон. Старик проходит внутрь. Дверь захлопывается. Борис старается поскорее выбросить из головы весь странный и нелепый разговор с отцом. Он все еще находится в смятении. Отец впервые говорил с ним без пренебрежения. Впервые в его голосе слышалось что-то помимо презрения. Он не спеша шагает к магазину и пытается разобраться в услышанном. «Сынок, представляешь, последние слова, которые сказал мне твой дедушка… его прощальные слова были: «Пшел вон». Пшел вон. Больше нам с ним не было суждено поговорить. Когда я вернулся, нашел Михаила Григорьевича на полу возле разожженного камина. Он лежал, прижимая стопку документов к груди. Похоже, он знал, что его дни сочтены. Чувствовал. Он хотел уничтожить секретные документы, но не успел донести их до огня. Умер. И знаешь что… сегодня мне, признаться, его ничуть не жаль. Мы с ним квиты. Я кое-что понял. Не сразу. Чуть позже я понял, за что тогда на шумной улице извинялся старик. Моя мама, твоя бабушка, умерла по его вине. Из-за действия проклятия. Но просил он прощения у меня не за это. Я объясню. От действия моего проклятия умер отец. Выходит, я тогда больше всех на свете любил Михаила Григорьевича. А он в то же время, выходит, совершенно не любил своего сына. Иначе я бы не прожил так долго. Вот за что извинялся старик. Он просил прощения за то, что ни капли не любил меня. Не любил своего собственного родного сына». Борис смотрит на мертвого Михаила Григорьевича. Он ищет в себе хоть что-то, что бы помогло справиться с грустью от смерти отца. Он должен взять себя в руки, как всегда учил его Михаил Григорьевич. Парень действует рационально. Сперва он умывает лицо. Убирает продукты в холодильник, чтобы они не испортились. Проходит на кухню. Раскладывает и накрывает льняным полотенцем свежую выпечку. Затем Борис идет в спальню. Убирает с кровати покрывало и подушку. Бережно складывает их на табуретку в углу. Привязывает ручку двери, чтобы она оставалась открытой. И только потом он переносит покойника на кровать. «Сынок, твой дедушка был совсем неоднозначный человек. И я тоже не ангел, совершил много плохого, поэтому не берусь его судить. Но знай, вряд ли ты бы отыскал на планете еще одного столь жестокого и равнодушного ко всему человека, каким был Михаил Григорьевич. Хотя сейчас я могу сказать, что даже благодарен ему. Признателен, что он оказался настолько толстошкурым. Прояви он хоть каплю любви, был бы я тогда как минимум инвалидом». * * * «Знай, зло возвращается с двойной силой». Вика достает блокнот. Ей нужно остановиться. Успокоиться и разобраться во всем. Понять, сходит ли она с ума. И Вика справится. Она намерена записывать. Хочет пометить кратко для себя, чего ждать и как правильно управлять проклятием. Девушка больше не сомневается в правдивости истории. Как ни крути, поверить в существование идеи, пусть и сумасшедшей, проще, чем предположить собственную ненормальность. Она прячется в подъезде соседнего дома. Здесь ей никто не помешает. Вика заходит в лифт, нажимает кнопку верхнего этажа. Сначала у нее появляется мысль спрятаться в самом лифте, зажать кнопку «стоп» и укрыться в кабинке, пока не разберется с записями. Но она решает, что это не лучшая идея. Последний этаж. Двери лифта разъезжаются. Четыре квартиры, две из которых объединены общим тамбуром, и лестничный пролет наверх. Вика поднимается по ступенькам. Лучше укрыться на крыше. Там уж точно ее никто не найдет.