Часть 44 из 59 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А посуду убрать? – слышится противный голос за спиной.
Оборачиваюсь.
Женщина в белом халате медсестры строго смотрит на меня. На ней колпак, из-под которого выглядывают немытые волосы, на ногах у нее домашние тапочки.
С первого взгляда понятно – с ней лучше не спорить.
Убираю поднос с практически нетронутыми яствами.
– То-то же.
Не обращаю на женщину внимания. Выхожу из гостиницы – и прямиком к проводнику.
– О, Нинакин, – говорит проводник и предлагает пройти. – Принес еще бутылочку?
– Мне нужно встретить того, вчерашнего. Он мне не открывает. Пойдем со мной?
Раздается скрип крана, гул старой водопроводной трубы, и слышится, как льется вода.
– Ладно. Пойдем. Да ты не стой на пороге, проходи.
Проводник фыркает в соседней комнате, похоже, умывает лицо.
– Нинакин, а зачем тебе шаман?
– Не твое дело, – говорю так, чтобы он не смог меня услышать. – Меня, кстати, Борис зовут. Так что не надо меня псом, я человек.
– Очень приятно, Борис, а меня звать Амай. – Проводник протягивает мокрую руку.
Его не смущает, что я теперь знаю, как он меня называл. Как ни в чем не бывало пожимает мне ладонь и улыбается.
– Амай значит «медведь», – говорит он и вытирает пальцы об штаны.
– Ясно. А Борис значит Борис.
– Боб!
– Что?
– Буду звать тебя Боб.
– Не надо.
– Не спорь, Боб.
Амай смеется, а я ничего не отвечаю.
Непонятно, откуда у здешних желание как-то извратиться с моим именем. Все норовят что-то изменить. Да и на самом деле плевать. Этот придурок может звать меня как хочет, если только он отведет меня к шаману. Хоть фасолью, хоть горохом, хоть щавелем.
Амай достает из сундука одежду для меня.
Я спрашиваю, зачем мне все это? Какие-то национальные костюмы с неприятным запахом прелости, старости и пота.
– Мы на фестиваль фольклора?
– Надевай, Боб. Не на фестиваль. Далекой пойдем. Не замерзнешь в этом.
На улице лютый мороз, но нам идти-то всего ничего. От силы минут десять. Квартал.
– «Далекой» это в соседний двор?
Амай смеется.
Он говорит, что Сэлэмэ, так зовут нашего шамана, уже ушел из города. Теперь его надо искать.
– Чего ушел? Когда?
– Ночью ушел.
– Что ж ты мне вчера не сказал, когда я приходил к тебе?
Амай смотрит на меня с удивлением. Кажется, он действительно не помнит о деталях моего вчерашнего позднего визита.
– Что мне теперь делать? Где теперь искать твоего Сэлэмэ?
– Не волнуйся, Боб. Я отведу.
Он протягивает мне кафтан из оленьей шкуры.
Я переодеваюсь.
Пытаюсь справиться с непонятными завязками на груди.
– Не спеши. Сначала это надень.
Он показывает на меховые шорты. Или это трусы.
Амай натягивает странные панталоны поверх штанов, и я повторяю за ним.
– Теперь унты.
Обувь на удивление пришлась мне впору. На мой сорок пятый трудно подобрать удобные ботинки.
Вот унты мне сразу понравились. Настолько теплые, уютные и, надо отметить, красивые.
– Теперь кафтан и соку.
Надеваю кафтан.
Одежды украшены вышивкой.
Какие-то орнаменты, аппликации. Ленты и нитки. Лоскутки меха, полоски кожи.
Поверх кафтана натягиваю глухой меховой нагрудник.
Я двигаю руками и наблюдаю, как развевается бахрома. Чувствую себя индейцем.
– Козий мех, – поясняет Амай. – Чтоб от воды не промок.
Амай говорит, чтобы я оставил свою шапку и поверх надел вторую. Он говорит, что так будет теплее.
Я рассматриваю меховую шапку.
Не думаю, что, если под таким слоем меха будет надета моя тоненькая, это что-то изменит. Но спорить с Амаем не собираюсь. Ему виднее.
Амай подает мне толстый меховой шарф.
– Обмотай голову и шею.
Проводник берет сумку. Вторую протягивает мне.
– В путь.
Мы выходим на улицу.
* * *
Я шагаю вслед за своим проводником. Под ногами похрустывает снег, на мне бесконечные слои национальной одежды, а в голове роятся мысли. Я тянусь посмотреть на часы, но добраться до запястья под столькими слоями одежды не получается.
– Сколько сейчас? – спрашиваю у Амая.
На самом деле мне нет особой разницы, который сейчас час. Просто хочется убедиться, что на улице утро. В постоянной темноте теряешь счет времени, перестаешь замечать, когда заканчивается ночь и начинается день. Я шагаю и утверждаюсь в своем отношении к Северу. Ни за какое золото на свете не согласился бы жить здесь.
– Одиннадцать, – не оборачиваясь, говорит Амай и поправляет ружье.