– У меня тут на английский манер раздаточное окно, – похвалился Герман и указал на проем в стене, соединявший столовую с кухней. Это уже нововведение. У деда Людвига не было. – Шеф, у деда Людвига прислуга была! – раздался веселый девичий голос из того самого окна, о котором только что шла речь. И не одна! – согласился Герман. – Ты где прячешься, Рита? Давай садиться. Кати тут, Якоб и гость тоже, ждем только тебя. Рита проходит у нас практику, – пояснил он. – Она студентка юридического факультета. А вот и она! Раздался стук каблучков, пахнуло горьковатыми духами, и в комнату впорхнула девушка. Она внесла поднос с кофе, представилась и села. Практикантка, будущий юрист? Она больше походила на… На кого бы? Петр ощутил нечто похожее на мягкий толчок в грудь. Он поздоровался и… все время, пока сидел за столом, исподтишка разглядывал ее, изо всех сил стараясь сохранить равнодушную мину. Рита была в платье. В платье! Даже не в деловом костюме, не говоря уж о джинсах и леггинсах. В ней было что-то женственное, выпадавшее из спортивно нейтрального стиля унисекс, так широко принятого повсюду. В то же время, заботливо одетая девушка ни в чем не переборщила, не изменила хорошему вкусу. Она пользовалась косметикой, но в меру. Платье ее подчеркивало фигуру. Но не было вызывающе сексапильным, как и она сама. Как и ее милое лицо. Ласковые серые глаза. Шелковистые густые волосы до плеч цвета молочного шоколада. Полногрудая, юбка до колен, небольшие каблучки изящных туфелек… – Вот, нашел! – Синица, потерявший нить разговора, чуть не ахнул вслух, но вовремя удержался. Он понял вдруг, что за образ почудился ему сразу, как только он увидел эту девушку. Она вовсе не выглядела старомодно. Но это струящееся платье серо голубого цвета, туфли, маленькие камеи на шее и в ушах, все это странным образом гармонировало с интерьером. Словно она было неотъемлемой частью вполне современного детективного агентства Клинге в доме, принадлежащем братьям, чья семья занята юриспруденцией уже лет двести подряд. Часа полтора спустя Герман и Петр сидели в театре варьете за накрытым столиком, уплетая вышеупомянутые королевские креветки, обжаренные в чесночном соусе. Театр располагался недалеко. Друзья решили отправиться пешком. А посему по приходе они не только заказали сыр и зелень, а потом некошерное горячее, но и кьянти к нему, и в свое удовольствие, поглядывая на акробатов и танцоров на сцене, не спеша принялись болтать о том, о сем. Мелочь, а приятно: ни тебе мыслей о содержании алкоголя в крови за рулем, ни забот об истекшем времени на стоянке. Зал – небольшой, уютный, двухуровневый, был полон. Хорошо одетая публика охотно смеялась и аплодировала довольно незатейливому представлению. – Петер, – осведомился Герман, когда они обсудили его последний отпуск на Тенерифе и пони, которого он собрался купить племяннице, – что ты сам думаешь об этом деле? У тебя есть версии? – Версий сколько хочешь. Ее могли другие дети достать. Из зависти, например. Или от жадности. Отец хотел ей, верней, ее мужу, опосредованно, так сказать, оставить пивоварню. Это раз. Сегодня выяснилось, что она сама была.... как бы это поточнее… девушка вырвалась из провинции и шла как ледокол к своей цели. Она рано осталась сиротой, так как мать села и умерла в тюрьме. – Господи, ну и судьба! Голодное детство и позор. Ты сказал, к цели? Тут впору утопиться. Стоит ли удивляться, что…– ахнул Герман. – Но я тебя перебил! – Нет. Голодного детства не было. Зато все остальное.... Она выросла красавицей. Родила от кого-то ребенка. Перебралась в столичный город. Вроде еще, набрала денег без отдачи. Вполне возможно, что свадьба с последующим переездом в Германию не понравилась заимодавцам или отцу ребенка. Мы пока очень мало знаем! – пожал плечами Петр. – А жених? Или… Я не спросил: они успели… как это делается в Петербурге? Понимаешь, тут женятся по-разному. Некоторые только регистрируют брак, как положено по закону. Другие – еще венчаются. Раньше можно было только венчаться. Записывали в церковные книги, и все. Теперь нельзя. Юридическая ответственность наступает только при государственной регистрации и не иначе, – объяснил Клинге. – В Питере? Собственно, совершенно также. Только в советские времена венчались редко, а если – да, старались сделать это по-тихому. А сейчас – наоборот. Венчаются часто, даже напоказ и стремятся изо всех сил отпраздновать на широкую ногу свадьбу. Причем, желательно, на западный лад. Народ насмотрелся и делает «красиво». Тратят дикие деньги и нередко чудовищно безвкусно. Я все это не люблю, – Синица смешно наморщил нос и сделался похож на недовольного рыжего спаниеля. – А как было у твоих клиентов? – поинтересовался собеседник. – Насколько мне рассказали, хорошо. Парень же вырос здесь. И он все организовал по-мюнхенски. Для здешнего человека там не было ничего из ряда вон. Но празднично, весело и торжественно. С пролеткой, оркестром, в красивом особняке. Они сначала побывали на регистрации, а уж потом… Нет, все-таки, какая злая судьба! – стукнул по столу кулаком Петр. – Эта красавица – взгляни только на фото, как хороша! – была, верно, холодная и бесчувственная стерва. Точно мы этого никогда уже не узнаем. Но незаконнорожденный ребенок, мать в тюрьме, и в двадцать пять лет на своей свадьбе умереть от анафилактического шока… Ты подумай – это тебе не Мюнхен. Там в сентябре прохладно. И.... какие пчелы и осы, собственно, в центре города, а? Но погоди… – Ну да! Мы же хотели о женихе, – напомнил Герман. – Вот именно. Мне сначала такое в голову не пришло. Это он выступал как потерпевший. Он нашел моего друга биолога – любителя пчеловода. Хотел что-нибудь понять. Был потрясен. Но потом… видишь, я свою Дюймовочку Лушу послал в Питер. И она там письма этой Ларисы нашла, компьютер обследовала. Вот тут-то выяснилось постепенно, что она была за человек. Для жениха, понимаешь, такой приятный сюрприз… Тут я и подумал, а что если он на самом деле об этом раньше догадался? Или его кто специально просветил? Что касается материальной заинтересованности… Я хочу встретится с Чингизом и узнать из первых рук, как там было. Кто наследует. Что уже принадлежало Ларисе, а что ему. – А Чингиз был на похоронах? – Нет. Ни на свадьбе, ни на похоронах. Так получилось. Он был в Австралии по делам. Они решили, что молодые приедут в Мюнхен. И будет вторая серия. Его семья тоже тут ждала. Наступил антракт. Вечер выдался очень теплый. Народ высыпал на улицу. Многие закурили. Синица достал было свою трубку, но раздумал. Это все же было целое дело – набить ее, раскурить, потом. Ну, откровенно говоря, потом всласть повоображать. Пуская красивые колечки и любуясь отличной обкуренной трубкой на этот раз вишневого дерева, одной из его любовно лелеемой коллекции. Нет. Лучше после спектакля. Покурим потом. Они закатятся в клуб. И тогда уж… Но вот идея! Он попробует позвонить Чингизу. И если застанет, договорится увидеться. Конечно! Чего тянуть? – Герман! Я решил позвонить Мамедову. Мой Михаил ему рассказал, кто я такой. Я спрошу, как он смотрит на то, чтоб встретиться. Заодно ты будешь в курсе дела! Давай отойдем в сторонку, где потише, – проговорил Синица и, заглянув, в записную книжку, набрал номер. Послышались длинные гудки. Трубку долго не брали. Петр терпеливо ждал. – Ты звонишь домой или на мобильный? – Домой. Мы ж еще не знакомы. Сейчас вечер. На мобильный… Можно человека застать в ситуации, когда ему это будет неприятно. Лучше для первого раза обычный телефон. Нет дома, так нет! Завтра позвоню. В трубке раздался перезвон и заговорил автомат. Абонент временно недоступен. Переключаю вас на его помощников, – мелодично и бесстрастно отрапортовал он. В этот момент звонки прервались. Сначала Синица решил, что он ошибся. Голос, прерывавшийся от рыданий, что-то невнятно бормотал. В голове Петра Андреевича пронеслось мгновенно – Чингиз-то, вроде, один… а это кто? Подруга? Хотя, в доме еще живут эти Ленц! Женщина говорила бегло по-немецки, но язык звучал суховато. Не мюнхенский диалект. В то же время и образованный здешний народ «звучит» иначе. Тот, что владеет «высоким немецким языком». Наши, наверно. Ну, надо представиться: – Меня зовут Петр Синица, – начал он. – Я приехал из Москвы по делам. Мне бы хотелось поговорить с господином Мамедовым. У нас общие друзья… Договорить ему не пришлось. В трубке раздались всхлипывания. Женщина, пролепетав, «из Москвы», перешла на русский, но снова расплакалась. Наконец она с усилием проговорила: – Простите. У нас беда. Мне трудно, я… лучше дочка. Она вам все объяснит. После короткой паузы вступил другой голос, молодой, решительный, очень напряженный. На этот раз собеседница, неплохо владевшая русским языком, говорила с таким акцентом, что не было сомнений – он для нее если и родной, то второй. – Здравствуйте. С вами говорит Лина Ленц. Слушаю вас. Ах, это вы… Вы же приехали по просьбе брата. И вы хотели… Я помню, мы виделись. Мне придется… я должна… мне очень жаль, но Чингиз Эминыч не сможет с вами поговорить. Дело в том, что.. .он умер. Да, несколько дней назад. Родители тут пока не живут. Но в доме есть дела. Вы их застали случайно Им тяжело… Нет, мы… пока не знаем… Он… был здоров. Ни на что не жаловался. И вдруг… Это случилось дома. Может… нет, у него было здоровое сердце. Мы… Ну, вы понимаете. Вы… Если не ошибаюсь, Петр Андреевич Синица? Я записала. Оставьте мне, пожалуйста, еще раз свой телефон. И мой…– ах, у вас высветился? Ну, конечно. Да, я… Вы юрист? Ну, да. Мне Эрик рассказывал. Конечно! Но сейчас… Да… мне надо к маме. Простите… Я позвоню. Пока Петр говорил по телефону, Герман, стоял в стороне. Он ничего не слышал. Не спеша листавший программку молодой человек уже двинулся к театру, чтобы не пропустить звонок. И тут его нагнал Петр. – Эй! Что стряслось? Ты позвонил, а он не в настроении? – Герман сразу почуял неладное. – Помнишь, я хотел… – начал Петр. – Ты хотел договориться о встрече. И что? – Не с кем теперь договариваться. События развиваются с устрашающей скоростью. Я не очень верю с такие случайности, но… В общем, Чингиз Мамедов умер. Тело уже увезли! Новое задание Некоторое время спустя после внезапной смерти отца Ларисы Синица и Герман сидели в ресторанчике за кофе на площади с труднопроизносимым для славянина названием – «Леэль» и беседовали. Это было симпатичное место. Площади как таковой тут не наблюдалось, одно название. Об этом Петр сначала как раз и заговорил. – Ты что, Петер, улыбаешься в свои рыжие усы и молчишь? О чем думаешь? -поинтересовался Клинге. – Да так… Знаешь, слово – «Lehel» надо произнести так, чтобы букву посередине было почти не слышно. Именно, почти. Но и сама же она тоже – 'почти', эта площадь которой, вообще-то, нет. Ну вот. А, чепуха. – Слушай, я голову теперь ломаю. Я как узнал, что полиция… – Ты хочешь сказать, КРИПО. – Да, да! Криминальная полиция. Как стало ясно, что открыто уголовное дело, первый вопрос у меня возник, есть ли у него завещание. То есть, кто наследует? – Нет, это потом. Он же… я тебе рассказывал. Бакинец. Но давным-давно не живет в Баку. И последние лет десять все реже туда наезжает. Дети его – кто где. Я до тебя понятия не имел, что у него за паспорт. Видишь ли, он… его возраст – немножко за шестьдесят. Город Баку был столицей Азербайджана в составе Советского Союза. И там люди, подобные Мамедову, предприимчивые ребята, стремившиеся деньги заработать, преследовались всерьез. Мой друг сказал, что тот однажды сбежал. Тюрьмы боялся. В общем, я бы не очень удивился, если б оказалось, что… – Он остался советским гражданином? Нет, брат. Такое маловероятно. Он же ездил по всему миру. – Ах! Бывают всякие чудеса. А у миллионеров… Ну, да мы теперь знаем, что к чему. Оказалось, завещание себе в сейфе лежало, чин чинарем. Кто бы мог подумать! Вот если бы не было завещания, тогда в законные сроки соответствующую часть тоже получили дети, хотя… – Погоди. Давай по порядку. Ты выяснил, что Мамедов имел здесь гражданство. – Это было несложно. Ничего незаконного нет для детектива наводить некоторые справки. Этот гусь Мамедов был очень предусмотрительный человек. На него тут не нашлось никакого компромата. А серьезные деньги, наоборот, нашлись. И он- не складывая все в одну корзину – все больше и больше в Германии инвестировал. В последние годы – в пивоварение и продажу. У него не возникло никаких трудностей с натурализацией. Он подал заявление даже раньше, чем перебрался сюда совсем, – заметил Клинге. – Хорошо. Едем дальше, – подхватил Петр, – уголовное дело заведено. Мамедов умер от угара. Перед этом он выпил вина со снотворным. Добровольно! Хорошего вина. – Почему ты думаешь – добровольно? – Никаких следов насилия на теле не нашли. А само снотворное – вовсе не яд, но довольно сильное средство. Ну, он выпил и спустя некоторое время мирно заснул. И все! Патанатом это тут же установил. Я думаю, если бы не бдительные Ленц, дело могло бы сойти. – А ты? Не стал бы сомневаться? – Герман с интересом посмотрел на приятеля. – Я б непременно засомневался. Другое дело, мои возможности ограниченны. Ты меня знаешь. Я парень упрямый как бульдог. Но в этом случае… КРИПО работает? Ну и пусть себе. В конце концов, им и карты в руки. Я еще немножко побуду, наверно, и в Москву. – Как, умываешь руки? – Клинге заметил несвойственное Синице выражение неуверенности на его лице. – Видишь ли, у меня нет финансовых проблем. Я Эрику вызвался помочь на свой страх и риск. Однако, все относительно. Одно дело, воспользоваться твоей помощью для определенных сведений. Другое – полноценное расследование в Мюнхене еще одного убийства. Пригласить для этого целое агентство в твоем лице мне не по плечу. К тому же, голодные сироты тут не плачут. Мое чувство справедливости и сострадания не особенно… Телефон зашевелился. Сначала он зажужжал. Петр удивился. У него их было два. Один только для деловых контактов со специальной защитой, не позволявшей запеленговать местонахождение аппарата. Он извлек телефон. В это время жужжание сменилось кряхтением.