Про Клавдию мы уже знаем, она осталась вдовой и отцвела, не успев толком распуститься. Проворными умелыми руками, которые во всем были хороши – «и жать и ткать», она содержала свою комнатуху в чистоте, девчушка ее ходила в школу аккуратная с вышитым белым воротничком и вывязанными бантиками, утром завтракала крутым яичком и манной кашей с маминым вареньем, а после школы ее обязательно ждал обед. Этот обед… Как Танька побольше подросла, она уже сама суп разогревала. Иногда и сарделька еще к обеду была. И тоже каша. Ее мама в сундук прятала. У них был сундук – туда, между одеял и подушек ставили алюминиевый котелок. Гречка полдня теплая оставалась. Про всякие там кружки, спорт и языки какие разговоры? Клаве бы «юпочку» для Таньки да пальтецо справить, последить, не прохудились ли зимние ботинки… Но время шло и со временем тетя Ира, что обустраивалась и укоренялась в новой солидной жизни, за это потихоньку взялась. Ира своих не забывала. Отца уже не было в живых. Мать состарилась и начала болеть. У сестры жизнь не задалась. Как-то так получилось, что всем им не на кого было опереться, кроме нее. Ведь у Иры и муж, да не выпивоха и раздолбай как у иных – геолог, специалист по глубинному бурению. И сама-то она – работник министерства. Все было бы хорошо, только отчего-то у них не было детей… Ирка, сделавшаяся Ириной Федоровной, к племяннице приглядывалась. Пока малышатина бегала по двору и играла в салочки и классики, она покупала ей мороженое и шоколадки. Из командировок, становившихся все интересней, привозила нарядные платьица. Когда же Ирина поняла, что девочка растет способная, активная и пытливая, она решила перевести ее в другую школу. Танька хорошо успевала по всем предметам и быстро сделалась любимицей учителя английского языка. Значит, что? Английская школа – веяние времени, чего же лучше! Тут и вышла первая закавыка. Рядом с Клавиной коммуналкой таких спецшкол не нашлось. Маленькую девочку не отправишь одну на другой конец Москвы! Ирины Черемушки от Марьиной рощи тоже семь верст до небес и все лесом. Кто ж будет Таньку водить? Но Ира-то где работала? Правильно! В министерстве народного образования. Подруга, что занималась «по профилю», навела справки подробней. Может, они что пропустили? Но, нет! Ближайшая школа у метро Щербаковская находилась ни с чем не сообразно далеко. – Ир! Слышишь, Ирина Федоровна, – подруга полистала служебный справочник, мне, что пришло в голову… Тебе приспичило обязательно английскую? А если так: важно же что – учительский коллектив, дети из семей… ну, не все чтобы с Трубного завода. А сам язык… Давай, пусть английский она дома с репетитором. Ты это к чему? Математическую спецшколу я не хотела бы, у нас никто не… – Стой, почему? Там совсем рядом школа с углубленным изучением немецкого. Я знаю директора – это голова. И у нее там не так, что – «полы паркетные, а врачи анкетные». Учителя знают свое дело, в самой школе порядок. Ну как? Они раньше немного дальше были, а теперь новое здание построили и школу туда перевели. Так это всего несколько домов от твоей сестры. Я знаю район. У меня институтская подружка неподалеку жила. Вот с этого все и началось. Танька приступила. Ей поначалу было все непривычно. В новой школе спрашивали куда строже, ее отметки тут же поползли вниз. «Хорошистка» сделалась троечницей, а это было неприятно. Если раньше достаточно было с ее цепкой памятью быстренько пролистать учебник и решить простенькие примеры, теперь этого не хватало. Сами учебники другие, немецкий, соученики… Нетрудно блистать на общем сером фоне. Эти ребята и разговаривали иначе. Словно все были дети тети Иры… Она однажды прямо так и сказала. Ирина Федоровна, конечно, фыркнула, прикусила губу, чтобы не рассмеяться и покосилась, не слышала ли, борони боже, сестра. Но призадумалась. Она стала подсовывать Танюшке интересные книжки, чаще брать с собой в кино и в театр, нашла для нее кружки. И все понемногу наладилось. Девочка снова стала учиться хорошо. По окончании школы она выбрала Иняз, экзамены сдала с одной только четверкой по истории и… не прошла на дневной. Этого никто из них не ожидал. Пока Клава плакала, а выпускница упрямо мотала головой – не хочу даже думать о другом институте.. .не знаю, не знаю, не знаю! К маме на завод пойду! Ирина Федоровна все продумала и организовала. Вот что, мои дорогие! Отметки передаем на вечерний, я все узнала – там берут. А про завод забудь. Будешь работать секретаршей на кафедре немецкого в МИЭМЕ. Я договорилась. И в ответ на слабый писк огорошенных родных: как это – на вечерний? Что за зверь – МИЭМ? Ой, я не умею секретаршей… Ой, боюсь! Следовали спокойные ответы. МИЭМ – тоже учебный институт. Там несколько корпусов. Твой – на Павелецкой. Мой начальник их курирует ион… Словом, там тебя берут. Вечерний – в твоем же институте. Там необходимо работать. И по специальности. А не умеешь? Научишься! Ты через месяц приступаешь. И с понедельника на курсы машинописи пойдешь! Долго ли коротко ли, но дело и тут пошло. Да так успешно, что по окончании института Таню, к тому времени проработавшую больше пяти лет на кафедре, взяли туда же на работу. Что было по тем временам редкостной удачей и для выпускницы университета. А уж для «вечерницы» неисполнимая мечта! И она начала работать. Что такое немецкий в техническом вузе? Лекций нет. Только семинарские занятия. В советские времена не учили говорить. С кем и когда? Студенты переводили тексты по специальности, сдавали так называемые «тысячи» – определенное количество печатных знаков по профилю. Кроме того были еще «тысячи» газетные. К примеру, суконный текст тогдашних наших – для немцев или же гэдээровских изданий. Студенты блондинистую глазастую Таньку любили. Молодая, веселая, она влетала в аудиторию и, тараторя что-то на языке, чего они большей частью не понимали. Зато – хорошенькая! Они заглядывались на нее и косились откровенно на аппетитные округлости, а той хитрили, чтобы она подошла поближе, если ей летом случалось явиться в открытой блузочке. Редкостная удача понемногу превращалась в рутину. Зав кафедрой писала диссертацию. Надо было помогать. Сотрудники ворчали. А Татьяне доставалась больше других – она хорошо печатала. Это было в докомпьютерную эру доблестью довольно редкой. Ведь рукописи тогда и впрямь все писали от руки, а потом отдавали машинисткам. Личная жизнь… Ну, за ней давно ухаживал один парень Виктор. Хороший инженер, подходящий человек и замуж уже пора… Как вдруг случилось с ней во второй раз необычное. Позвонила тетя Ира и вызвала срочно с работы в министерство. Господи! Танька не верила своим ушам! Можно отправиться в ГДР на полгода работать в какой-то тамошней конторе, где нужен человек, знающий два языка. Есть чиновник – большой бонза. У него огромный архив, который следует упорядочить. Требуется помощница. – Что? Как? Почему от нас? Почему я? -вопросы кипели, вырывались белым клубящимся паром из Танькиных розовых губ сердечком и… – Никаких подробностей! – отрезала Ирина Федоровна и сухо спросила, глядя необычно серьезно в серые в крапинку как перепелиное яичко глаза племянницы. – Таня, если ты ХОЧЕШЬ, я дам тебе список документов. Как соберешь, начнем оформлять. Подумай хорошенько. Место на кафедре за тобой останется. Командировка – это деньги. Но главное – неоценимый опыт и впечатления, которых ты тут… – Да тетя Ирочка же! Конечно, хочу! Я перепугалась… нет, растерялась просто! Кто ж такое ожидал? И Витька, ты знаешь, он… все же полгода, это долго… – А ты очень влюблена? – тетя Ира подняла бровь. – Поговори с ним! – Я… да, поговорю. Можно, я список этот пока погляжу, вдруг я все-таки для такого дела не гожусь? На этом месте эмоционального диалога Ирина Федоровна звонко рассмеялась и долго не могла остановиться. – Мать моя – женщина! Да если бы ты им могла не подойти, кто бы с тобой разговаривал, моя дорогая? А теперь – брысь! У меня полно работы. И точно. Через час у шефа назначен был междусобойчик. Надо было проследить за помощниками. Она и для него набросала небольшую речь, и для себя – остроумный тост в стихах. Ожидался зам министра, ему вручили медаль. Следовало поздравить. Через несколько месяцев бумаги были собраны и отправлены «куда следует». Произошло и еще одно знаменательное событие. Танька и Виктор Афанасьев подали документы в ЗАГС. Было решено расписаться до поездки. Но колесо Фортуны скрипнуло, сдвинулось и… пришло распоряжение ускорить отъезд. Свадьбу пришлось отложить. Да, это был другой мир! Социалистическая Германия вовсе не походила на рай. Никакого изобилия! Все очень скромно, чтобы не сказать бедно. И все-таки, это был не СССР! Модно одетые раскованные молодые ребята, открыто целующиеся на улицах. Кафе и бары, куда не надо было стоять в очередях. Модная же музыка без особых гонений и ограничений… Это было непривычно и необычно. И продукты! Тоже скромно, без особого разнообразия, но опять-таки нет очередей за вполне приличного качества мясом и пресловутой, особенно популярной в родном отечестве колбасой… Таня очень много работала. Она быстро убедилась, что ее понимают, только словарный запас оставлял желать лучшего. Ну, ничего. Особенно здорово помогало, что говорила она отныне на работе только по-немецки. Русских тут не было! На русском были только документы, которые следовало разбирать, каталогизировать и, следуя указаниям ее начальника, отдавать на уничтожение, либо распределить по соответствующим скоросшивателям и папкам. Ссыльные, пленные, интернированные, дети ссыльных, умершие, отправленные назад на родину и нет… Боже, она старалась не вникать, как только поняла, что это будет за работа. Таня Вишневская так никогда и не узнала, как случилась, что в качестве «русской» – посредницы выбрали ее. Кто-то решил, что нужен «невовлеченный», нейтральный человек? Что неплохо убить сразу двух зайцев – устроить стажировку для преподавателя немецкого и получить для деликатного дела носителя языка? Примерно так. Вышло почти случайно – при дружеской встрече на «высшем» уровне зашел такой разговор. Дальше по нисходящей решали, кому сделать большое одолжение. Все же надо было работать – лентяй из детей сановников не годился. Надо было и знать немецкий, что сделалось среди избранного потомства теперь немодным. Ну вот и… Очень способная, с отличным музыкальным слухом, прилежная и приветливая, Таня понравилась пожилому господину Бауеру. Встретил он ее вежливо, но с холодком. И сначала помалкивал, приглядывался. Затем помаленьку стал расспрашивать – о ней самой, рассказывать – о себе и Конторе. Она охотно отвечала и впитывала как губка язык, не стесняясь иногда переспросить, записать новое слово, попросить привести вместо непонятного синоним, а нет, так объяснить его смысл. Она умудрялась все это делать в меру, чтобы не мешать работе, не утомить шефа и просто не надоесть. Вскоре оказалось, что шеф ждет вопросов, а если она молчит, рассеянно снимает очки, ерзает и смотрит на помощницу с недоумением и укором. На работе – сотрудники между собой говорили обычно: «в бюро» – царила дисциплина и спокойная доброжелательность. В обед они собирались в особой комнате, похожей на столовую и на кухню сразу. Там была плита, чтобы еду разогреть. Стояла общая посуда. Можно было и кое-что купить – приезжал буфетчик на смешной маленькой расписной машинке с надписью – «бротцайт». Надпись Танька сначала не поняла. Она многого тут не понимала и не только из-за языка. Всюду полно специфики. Начнешь в лоб переводить, получишь чушь. На этот раз спрашивать не хотелось. Брот это хлеб. Цайт – время. Время хлеба, получается? Но позже прояснилось. Ближе всего, пожалуй, туристско-военное слово «перекус». Ну, они и перекусывали. Чаще, впрочем, приносили еду из дому и садились все за длинным столом, покрытым голубой клеенкой в мелкий цветочек, за которой дома народ давился в очередях. Сотрудники открывали свои коробочки с едой и болтали, она больше слушала. Они рассказывали о домашних делах, о детях – все были много старше. Старше? Когда кому двадцать пять, даже чужие тридцать выглядят солидно. А тридцать пять? И вместе с тем: ну что это за возраст для женщины? С нашей – теперешней точки зрения. А для мужчины даже тогда в середине восьмидесятых? Ему исполнись тридцать четыре года за месяц до Танькиного появления у него на рабочем месте. Он был женат. Жена дома воспитывала детей. Старшему Гюнтеру было уже пять, дочке Софи два годика. Семья жила в домике под Дрезденом, доставшемся жене от родителей. И она, парикмахер на дому, даже сохранила прежнюю клиентуру. Все было хорошо. Надежная работа у Штефана, Катарина – любящая мать и преданная жена, верующая, усердная прихожанка Евангелической общины. И вдруг… На пятницу выпал свободный праздничный день и вместе с выходными, которые здесь называли одним словом – «вохененде», что значит – конец недели. Их получилось аж три. И в «конторе» устроили поездку на природу для сотрудников. Такие вещи там были приняты. Народ их любил, если не было между собой очень уж скверных отношений. Все принялись готовиться, обсуждать предстоящую погоду, что взять с собой, и с удовольствием распределять, кому что купить. И погода не подвела – весенний день, еще не очень теплый, выдался на редкость солнечным. Небольшой белый с синим, речной уютный кораблик пыхтел по реке, не спеша, двигаясь вдоль зазеленевших берегов. Он приветствовал коротким гудком встречные суда, а компания пассажиров, смеясь, тоже махала им руками. Вода искрилась. Народ надел темные очки, а куртки снял. Тут носили брюки и джинсы куда чаще, чем в Москве. Танька тоже охотно джинсы надевала. Но она и платья любила, и сарафанчики, а больше всего – короткие детские такие расклешенные юбки с кофточками и маечками. В них она выглядела совсем уж молодой. И не то что за студентку из своего же института, но спокойно за старшеклассницу бы сошла. Благо старшеклассницы с их боевой раскраской не стремились выглядеть помоложе… И она так упаковалась, чтобы к любому повороту быть готовой. Белая блузка из шитья с темно красным, отделанным таким же шитьем сарафаном для солнечной погоды. Куртка ветровка, тонкий спортивный свитер с черными брючками – если похолодает. У нее был купленный здесь алый рюкзачок из плащевой ткани. Невесомый, прочный, вместительный, он складывался в малюсенькую сумку на молнии. В него все великолепно уместилось! Еда – было и у нее свое задание, она приготовила салат – косметичка, носочки, шапочка… И поутру, когда еще прохладно и у реки дует свежий ветерок, Таня – белый верх черный низ – в куртке и кедах, на голове бейсболка с широким козырьком – ничем не выделялась из большой группы оживленно гомонящих сотрудников. Но вот все расселись, поездка началась, день брал свои права, солнце стало пригревать сильней. А когда позавтракали, оказалось, что шеф взял с собой аккордеон… К Таниному удивлению этот инструмент был в Германии очень популярен. Впрочем, она много чего узнала – позже… Не только про аккордеон и блины. Шефа стали просить поиграть. Он, не ломаясь, расстегнул красиво инкрустированный футляр, сверкнул перламутр, зазвучала музыка и… все запели! Они пели, стройно и музыкально, поющие хорошо знали слова, она с удовольствием слушала и думала, что музыка и пение занимают тут куда больше места, чем дома. Поют дети – сами без принуждения, часто. Поет молодежь и вот взрослые поют и играют. Ей нравилось! Сидели все сначала в закрытом салоне. Но ближе к полудню, конечно, высыпали на палубу. Танька решила – пора. Она незаметно удалилась со своим рюкзачком в комнату «для девочек» и переоделась. А когда снова появилась… Невыразительный хвостик превратился в шелковистую белокурую волну до плеч с челкой до красиво изогнутых бровей. Она подкрасилась, чего обычно не делала на работе. Сияющие большие глаза улыбались. Белая открытая блузка с короткими рукавами оттеняла золотистую кожу, а яркий сарафан подчеркивал талию и удачно открывал стройные загорелые ножки в плетеных сандалиях с лакированными ноготками, похожими на спелые ягоды. Превращение всегда скромно, по-деловому и корректно одетой сотрудницы было так разительно, что народ остолбенел. Кто-то зааплодировал. Другие подхватили.