– Вечером? Там, Платоша, начальство гуляет сегодня вечером. У мэра день рождение. Я уколы делала, так директор с мэром об этом по телефону трепались, кто приглашен, кто нет… – Да пусть! Они наверху. Там этот зал для ВИЦ ты знаешь. А мы с тобой внизу с народом. Поедим и потанцуем, а Ларочка? Нам они зачем? Начальство! Знаешь… Лет пять назад эти все… Он помолчал. Старый кадровик, образование – десять классов, армия, сверхсрочник, а потом кадры – он знал как облупленных «тутошних и теперешних» и крепко их не любил. Человек, чтивший иерархию, он их держал за выскочек, презирал на вороватость, а больше всего за наглость и хамоватую напористость. – Пойдем, девочка! Я… просьбу-то твою не забыл. Ну… покажу тебе там его! Издали глянешь, а ты решишь. Скажешь – добро, хорошо. Я с Полей уж договорился. Полина Дюжева – старшая сестра, отвечавшая за банк спермы, Долгову приходилась племянницей. Маленькая юркая сноровистая сорокалетняя хохотушка одна воспитывала сына. Она была у дядьки в неоплатном долгу. Ее сынок – веселый кудреватый балбес время проводил на стадионе. Футбол! Он был крепок как пенек, ел за двоих, а от его голоса в соседних домах дрожали стекла. И все ж таинственным образом Леха Дюжев сделался счастливым обладателем белого билета. Армия ему не грозила. История Лушиного отчета требует отдельного рассказа Луша Костина, приехав в Норильск, стала искать знакомых Ларисы. И без особых трудов нашла Платона Долгова. Казалось бы, удача. Однако сначала она была разочарована. Немолодой дядька был немногословен. Не слишком приветливый, он произвел на нее впечатление недалекого человека. Общался он нехотя и явно тяготился необходимостью отвечать на ее вопросы. Никогда бы ей его не разговорить. Помог случай. На его служебном столе Луша заметила программку Шапито и улыбнулась. Платон Макарыч, вы цирком интересуетесь? А в Норильске есть цирк? Здесь же холодно. В шатре не выступишь… И вдруг собеседник неожиданно оживился. Он заговорил про цирк, употребил несколько профессиональных словечек, заметил, что Луша могла бы на его взгляд… И тут она его прервала рассказам об училище, о цирковом прошлом, а Долгов совсем размяк. Выяснилось, что он из цирковой семьи, но на особый манер. Его отец был изобретатель, умелец. Он делал для цирковых уникальную аппаратуру. Такой человек в цирке ценится необычайно! Он может придумать номер – раз. От его умения и надежности часто зависит жизнь артистов – два. Он же и делает «чудеса»! Какой иллюзионист – кудесник без своих мастеров? Разве – бывает иногда, но редко – он мастерит сам себе. Он женился, ясное дело, на своей, дочери потомственного фокусника. Жена его работала у отца ассистенткой. И сам он вошел в династию «Дергач». Но вернемся к Долгову, что получил фамилию отца. Он ребенком начинал в номере «гуттаперчевых гимнастов». Мальчик подавал надежды и очень был увлечен. Но повредил сухожилие, да так, что с карьерой на манеже пришлось расстаться навсегда. Цирк Платон Макарыч, однако, продолжал любить. И они с Костиной быстро нашли общий язык. Сначала поговорили об униформе, потом о джигитовке, потом… Платон Макарыч, не время сейчас, но яс вашим папой очень познакомиться хочу! Я ж о нем слышала, это он «дракона» придумал! А в Сочи – ну помните, конечно, Сочинский цирк? Всегда ждали «дракона» и так его и называли – Долговский аттракцион. Долгов – сын полыценно засиял. Луша напомнила о знаменитый фокусе старой цирковой семьи Дергач. Их дети работали на трапеции. Отец с ассистенткой, выбегавшей на манеж в сияющем стеклярусом наряде с перьями на головке, собирал полные залы на «дракона». Ассистентка – гибкая эффектная женщина, танцевала, отвлекая внимание. А тем временем на арене фокусник в индийской чалме с изумрудным камнем, словно глаз гигантской змеи, на круглом столике извлекал из воздуха светящийся изнутри золотой шар. Вступала музыка, и шарик начинал расти. Струнные пели – он, светясь все ярче, вращаясь и меняя форму, превращался мало-помалу в огромное яйцо. Медные подхватили – яйцо налилось алым цветом. И, наконец, раздалась барабанная дробь! Яйцо к тому времени принялось слегка потрескивать. Из него полетели искры, прожектора скрестились на куполе. В этот момент грянули литавры. Яйцо раскололось. Прямо под купол вымахнул трехглавый дракон. Три его головы, развернувшись, одновременно выдохнули пламя, а в зале раздался рев! – Лушенька, они у меня на покое – мама с папой. Как они будут рады! Такая девушка молоденькая, да из своих, а папу знает. Помнит его прошлую славу. Они старые альбомы покажут… знаете, а я сейчас сразу позвоню… вы к нам надолго? После этого все пошло как по маслу. Долгов немного подивился – цирковая девочка пошла в детективы. Порадовался – толковая и хорошенькая. А о Ларисе погоревал. – Лушенька… я человек незамысловатый. Она очень красивая женщина была. Со мной… дружила. Какая там с ее стороны любовь? Я не ишак – я же понимал. А все ж… она совсем одна на свете была. А к мужикам как-то у нее… вот веришь ли, не веришь, я человек опытный, тертый! Не лежала у ней душа к мужикам! Меня спросить… никого она не любила. Платон Макарович, я все последнее время Ларисой занимаюсь. Я вам не только верю, но именно так сама думаю. Странная холодная девушка. Странная холодная горькая у нее судьба. Хоть не сказать, что ей всегда не везло. – Верно! – хлопнул по столу ладонью Долгов и окончательно перешел с Костиной на ты. – Вот ты смотри, она что не задумает, получала! Деньги у нее были. Одно время… я знал про ее отца – так он, как дочь выросла, платить было перестал. Но Ларка не пропала! Работа у ней была такая, что девочка всегда на виду. Красавица… Захотела в Питер, так помогли… А перед тем Кирочка и все такое! – Тут у нас есть центр «Надежда»… – начал Платон Макарыч и замолчал. – Видите, я как раз на это натолкнулась. Мне надо понять, разобраться, кто мог ей смерти желать. Я с вами хитрить не буду. Мы отрабатываем версию за версией. Вы знаете про отца Лары? Он очень богатый человек. И у него есть еще дети, мальчики. Может, причина – борьба за наследство? Мой шеф занимается отцом. Еще один сотрудник – этими братьями. Моя задача узнать про Кирочку. Кто ее отец? Почему нигде про него ни слова? Никаких алиментов? И вот еще. В Питер многие хотят. Только.. .А она не сбежала? Ну, словом… расскажите, пожалуйста, что знаете. Ларисе вы не сможете навредить! – А девочке? – засомневался Долгов. – Я думаю… надеюсь, тут будет все в порядке. Они успели оформить брак. И муж Эрик… ну, тот, что теперь, вдовец, сейчас собирает документы, чтобы ребенка удочерить. Он увезет ее в Мюнхен, если все получится. Эрик, кажется, порядочный парень. Он по профессии пивовар. Теперь у него будет даже своя пивоварня! Я была у него в Питере. Знаете, Платон Макарыч, малышка его зовет папой! – Ну, раз так –да я и сам думаю… Тут юридически все равно. Потом, Лара так и так письменно отказалась! – пробормотал себе под нос негромко Долгов.– Ладно, – он серьезно без улыбки взглянул на девушку, – я уж решил. Ты к нам придешь, а я обдумаю, чтобы без ошибок. Ты запишешь с моих слов, я прочту и подпишу. Человек умер. Дело серьезное. А ты мне тоже, знаешь, копию паспорта и удостоверения из агентства, что скажешь? Платон Макарыч глянул на Костину выжидательно и встретил прямой светившийся уважением ответный взгляд. – Что я скажу? Один друг у нее, бедняги, был! Через пару дней Петр Андреевич Синица получил от своей помощницы Костиной следующий письменный рапорт: Резюме: в центре «Надежда» вели учет доноров. Это была легальная акция на нелегальном правовом поле. У центра имелось финансирование на научные цели. Они проводили самостоятельную работу. Лариса решилась на искусственное оплодотворение. Но хотела знать донора. Его и выбрал Долгов. С помощью Платона Макарыча «Надежда» вела учет. А потому он знал всех. Донором стал местный холостяк тридцати семи лет, владелец рыбных промыслов и банка «Ресурсы» Константин Бережной. Долгов навел справки. Этот богатый человек был неглуп, кончил в Свердловске институт с красным дипломом и очень следил за своим здоровьем. Он был пловец, баскетболист и гонщик на мотоцикле. Даже подруг он выбирал – спортсменок! Костя, парнишка из обычной семьи – отец военный инженер, а мать врач, в студенческие времена, и несколько лет спустя они вовсе не купался в золоте. Донорам хорошо платили. К тому же… ну, что скрывать! Новое, экзотическое дело звучало интересно. План кампании был такой. Лариса рожает ребенка, А когда ему исполнится годик, обращается к его отцу и кается. Она ему скажет: Она, де, медсестра в больнице. В «Надежде» тоже подрабатывала. Поэтому она знает, кто у ней донор. Что дивится, между своими-то… Вышло все случайно. Она просто хотела здорового малыша без отклонений, а среди сильно пьющего мужского населения Норильска такое маловероятно. Вы, мол, Константин Иванович, и без меня знаете, что к чему. А у меня такая судьба! Я – сирота. И я хочу своему ребенку другого детства. Я вас не думала беспокоить. Но, чувствую, что одна не справлюсь. Я себя переоценила. А вы, если сомневаетесь, так сделаем генетическую экспертизу. Сейчас с этим нет проблем! И все у нее снова срослось без сучка и без задоринки. Здоровая девочка росла, ни в чем не нуждаясь. Лариса оказалась заботливой, хоть и холодноватой матерью. Долгов их навещал и поддерживал, а он много чего мог. В назначенный срок она связалась с Бережным и тот – человек рациональный, пожалуй, похожий на нее, спокойно выслушал эту историю, внимательно оглядел молодую красавицу, подержал румяную черноглазую Киру на руках и… немедленно организовал экспертизу. А убедившись, что малышка – его биологическая дочь, он назначил Ларисе постоянное содержание и взял с нее расписку, что она не имеет к нему отныне и впредь никаких имущественных претензий. Затем он пригласил ее в ресторан, проводил домой и остался ночевать. Эту последовательность действий он стал время от времени повторять с методичностью хорошо организованного человека. Прошел год. Костя – заядлый рыбок, вышел в море с друзьями на баркасе. Поднялся ветер, начало штормить, несколько случайностей… беда грянула и подкосила этого до сих пор удачливого парня. Его смыло волной, ударило о баркас, да так, что выжить он выжил, но остался парализованным на всю жизнь. Сразу вслед за этим крупные и мелкие щуки принялись растаскивать бережновское добро. Особенно свирепствовал его двоюродный брат. Родители Константина, замученные претензиями заимодавцев, стали уже бояться лишиться квартиры и средств на уход за беспомощным сыном. Но так далеко, к счастью, дело не зашло. Судебным решением Бережному и прямым наследникам следовало получить четверть его капитала. И тут Долгов оценил опасность ситуации. – Я им помог, – пояснил Платон Макарыч. – Родители знали про ребенка. Это были люди старого закала. Они плохо разбирались в новой реальности. И мы, обсудив с ними положение дел, решили так. Лариса молодая. У нее своя жизнь. Пусть пройдет время. Утрясется как-то, Кирочка подрастет – познакомятся. Сейчас – лучше нет. Пусть у врагов, которые тут же обнаружились у беспомощного отныне Кости, не будет повода бояться претензий еще одной, неожиданно обнаружившейся наследницы. Распоряжение о ежемесячной выплате прекратили, чтоб не оставлять следов. Лариса переехала в Петербург. На ее счет положили крупную сумму, которой должно было хватить на жизнь на несколько лет. – Да! Опять полно интересного. Но не за что ухватиться! – Петр проголодался. Поесть? Это дело. И надо переключится. Опыт показывает, это всегда полезно для работы. Нужны другие эмоции! Похороны Похороны Мамедова удивили народ, как и другие его дела. Для человека его нрава, образа жизни, бессемейного бирюка пришло довольно много людей. Хотя, с другой стороны, понять это обстоятельство было можно. Народ был связан с покойным исключительно по работе. Петр пришел на похороны вместе с Ритой. Он, стоя в сторонке, мурлыкал себе под нос нечто в рифму. Она прислушивалась, невольно поглядывала на него, но напрасно. Вот если б кто понимал по-русски на этом кладбище в центре города, где давно уж почти не хоронят, так как нет места, то услыхал бы такие стихи: – Мистер Твистер, Бывший министр, Мистер Твистер, Миллионер, Владелец заводов, Газет, пароходов, Вернулся в гостиницу «Англетер». Нет, не то! А дальше как? А, вот: Владелец заводов, газет, пароходов, Приехал – ту-ту-ту – в СССР! – Да ну. Не особенно подходит. Да и забыл. Вот, честное слово, память-то у меня хорошая, как же там в середине? Петр думал о том, что покойный и здесь много чего имел. Пришли те, кто работал в его двух пивоварнях, имел с ним торговые дела, сотрудничал так и сяк. Конечно, все они тут. Он присмотрелся и показал на них глазами Рите. Она поняла и незаметно придвинулась поближе. Немцы тихонько переговаривались. Чувствовалось, они друг друга мало знают. А вот в группке слева – сразу видно, что наши. Это из его русского магазина. Он продал сеть. Но оставил себе один, получше. Пришли трое: директор, бухгалтер и зав по перевозкам, азербайджанец Ахмед. Они держались особняком. Петр, одетый скромно, с шарфиком на шее и в джинсах, не выделялся совершенно. Он подошел поближе. – Чингиз, чудак! Кто бы мог подумать, распорядился обо всем заранее. Здоровый был мужик. И вот же… Ты посмотри – какие похороны. Да на этот, как его, манер… Евангелисты хоронят. Я не пойму, он же, мусульманин? Хрен его знает, во что он верил, может, и ни во что. Но если говорить про обычаи, кто ж еще? – сказал Ахмед. – Евангелисты – это Лука, Фома, Матфей и Иоанн. Ты хочешь сказать – протестанты, дядя Ахмед, – поправила молодая бухгалтер, неплохо ориентировавшаяся в Мюнхене и окрестностях. – А вообще, правда. Я тоже ни шиша не пойму. Совсем был не такой человек. И вот же. Предусмотрел! Отдельно в первом ряду вместо родственников стояли трое – Генрих с Мартой и ее мать. Больше никого. – А где дед? – мелькнуло в голове у Петра, но тут же и забылась. В группе провожающих произошло какое-то движение. Люди расступились. Пронесся легкий ропот. Головы повернулись. И тут же стало тихо. К ним шла молодая женщина в черном. Все теперь смотрели только на нее. Петр ее не знал. Она была стройная, довольно высокая в туфлях на каблуках. Черная шляпа с полями и перьями и перчатки до локтей отделяли ее от этого кладбища, группы людей в партикулярном платье и, пусть кладбищенской, но обыденной обстановки неяркого осеннего дня и негромких разговоров, как вступление симфонического оркестра отделяет концерт от легкого прибоя ожидания в зале. – Кто это? – услышал Петр. Это спросил директор магазина. И сейчас же на немецком тот же вопрос прошелестел среди остальных. Их было человек тридцать. И потому получилось, будто порыв ветра задел крону дерева.