Девушку никто не знал. Но вот она подошла и негромко поздоровалась. В руках у нее был сверток, упакованный в серебристую бумагу так, что содержимого не было видно. Его она, глядя поверх голов окружающих, протянула Марте. На лицах Ленц отразилось сначала изумление, затем… – Лина! – ахнула мать и тут же прикусила язык. Зато заговорила сама Лина. Ее слова звучали отчетливо. Язык, насколько мог судить Синица, был безупречен, а манеры… Голова, слегка откинутая вперед, металл в грудном голосе и в то же время нескрываемое волнение, сдержанность и страшное возбуждение. Она была словно звенящая тетива. Голос иногда прерывался. Глаза… нет. Ни одной слезинки Лина нет проронила. – У меня горе. Чингиза Мамедова больше нет, – начала она.– Я не знаю, и никто пока не знает точно, что случилось. Я не хочу об этом сейчас думать. Этим его не вернешь. А он был полон жизни и планов на будущее. Ведь это был необычный человек. Сдержанный и волевой, он жил так, как считал нужным. Чингиз не был ангелом, вовсе нет. Он всю жизнь боролся за хорошую жизнь, как он ее понимал. А когда борешься, то бывают жертвы с обеих сторон. И вот как раз теперь он решил, исправить ошибки и помочь взрослым детям. А еще… Он впервые за всю свою долгую жизнь захотел иметь семью. Девушка замолчала. В руках у нее не было ничего. Но на плече, почти незаметная на черном строгом платье, висела сумочка. Такие дамы берут в театр. В ней уместился бы разве ключ, платочек да помада и все. Но еще для одной вещи места в ней все же нашлось. Лина глубоко вздохнула. Было видно, как трудно ей продолжать. Но вот она справилась с собой. Ее рука в перчатке скользнула в сумочку. – Я… сейчас скажу важное. Не спрашивайте, почему. Не знаю. Мне хочется сказать, и потому я скажу. Я – невеста Чингиза Мамедова. Мы скоро должны были пожениться. Мы с ним ждем дочь! А теперь… Она вскинула высоко руку. На солнце – гладкое, серебристого цвета с несколькими камешками в середине цветка – блеснуло кольцо. Кто-то из русских отчетливо шепнул «платина». Синица поморщился. Но все оторопели. Сделалось совсем тихо. – Я чувствую… я должна сказать людям, которые пришли его проводить. Да, я была его невестой. Ну а теперь… теперь я его жена! – в полной тишине ее голос звенел словно флажолет у струнного инструмента. Лина тем же странным слепым движением передала кольцо матери, медленно стянула перчатки одна за другой и, пока они скользнули на землю, левой снова взяла свое кольцо и надела его на правый безымянный палец. Она была очень хороша – тонкая, высокая, в черном, со светлыми волосами вокруг бледного лица. Ни грамма косметики, только блестящие широко раскрытые глаза с расширенными зрачками. Лина снова протянула руку назад, ни слова не говоря. Марта как сомнамбула вернула ей сверток, уверенная, что делает как надо, сама не зная почему. Одно движение и сверток раскрылся с легким сухом треском. Девушка извлекла из него темно лиловые длинные цветы. Это были оранжерейные петунии, траурного цвета. Крупные словно лилии, они издавали сильный аромат. В центре необыкновенного букета алел большой стрельчатый цветок. Девушка в полной тишине взяла цветы, опустила их на гроб и пошла прочь. Все молчали. После похорон всех пригласили в кафе у входа на кладбище. Петр, слава богу, здесь еще никого не хоронил. Значит, и на поминках тоже не был. Их всех, человек двадцать, рассадили за столы и официанты стали приносить еду и напитки. Это было скромное кафе над цветочным магазином, где продавались все необходимое от леек и лопат до обычных для кладбищ растений, цветов, венков и декоративных композиций. Люди негромко переговаривались. Распоряжалась Инга Баумгартен. А Марта спустя некоторое время подошла к Петру и села за его стол. Она снова совсем притихла и не принимала участия в разговоре. Только один раз подала голос и она. Рита намеренно нейтральным тоном заговорила о наследовании вообще, о том, как сложно бывает в семьях, когда надо делить имущество. Остальные вяло поддержали эту тему. Сама Рита вставляла междометия тоже без эмоций. Как вдруг она обратилась к Петру, глядя на него, словно они сидели только вдвоем. – Петер, у господина Мамедова в сейфе было завещание. И мне пришло в голову… Теперь, после того, что госпожа Лина Ленц нам рассказала, оно, возможно, устарело? Там было же… В этот момент Марта, словно проснувшись, подняла голову. – Завещание… Лина только позавчера с нами поговорила. Мы не знали. Теперь она каждый день другая. Я ее вот сегодня не узнала… Что я хотела-то? – растеряно спросила она. – Вы хотели нам объяснить про завещание, – напомнил Петр. – Завещание? Да, верно, Чингиз сделал потом другое. Он оставил все, как было для детей, для меня и моего папы. Но остальное… Весь его капитал теперь Лине! Лине и девочке. Ох, да! Пивоварня – это тоже, как раньше, – вымолвила она и замолчала. Если человек не стар и не болен и вдруг внезапно умирает, жизнь его ближних может обратиться в полный хаос. Нечто подобное вполне можно было ожидать теперь. Чингиз – одинокий волк, бессемейный, не очень общительный чудак, живущий давно в Германии почти без языка. Строго говоря, без близких и без друзей… Он дела держал под своим контролем. У него были подчиненные, посредники, служащие, домашняя обслуга. Был еще Эрик на особом положении. Эрик? Тот сидел в Петербурге. Его держали там дела, а, в первую очередь, маленькая Кира. Эрик… А кроме него? Чингиза-то больше не было, а самые разные дела. Например, где документы? Как, кому и сколько следует теперь платить? Где вообще деньги? Ну хорошо, слава богу – дом и участок его. За них плату не потребуют. Пока. Хоть расходу и обслуживанию, налоги. Ну, ладно, сейчас еще не до этого. Но ведь есть вещи… да вот, хотя бы, похороны! На что и где хоронить? Как только первое оцепенение прошло, море вопросов всплыло и принялось бурлить в голове бедняги Марты. Она искренне горевала. Ее жизнь несколько лет была устроена так удобно! Она и ее семья жили как за каменной стеной. И вот теперь, потрясенная неожиданным поворотом, Марта отчаянно искала, на что бы опереться. Так хочется не думать… А, вот! Будет кто спрашивать… Она работала у хозяина. Он полюбил ее дочь. Они собрались пожениться. Вдруг он внезапно умер! Ее дочь – наследница огромного состояния. У нее – Марты будет внучка. Они – вся семья отныне и навсегда не будут иметь финансовых забот! И все! – Рита, это же… я должен сперва переварить. Вы понимаете, Лина эта! Вы ее еще не видели. Не говорили с ней. Но и то производит впечатление, правда? Ее внешность, голос, что и как она говорила! – взволнованно начал Петр, когда они простились и остались, наконец, одни. – Петер, красавица, одетая как принцесса, всюду, не только в таких необычных обстоятельствах производит… – кивнула девушка, но он не дал ей договорить. – Красавица? Это была девчонка похожая на мальчишку. Вы бы ее на улице не приметили среди тинейджеров. С хвостиком на боку и в шортах! На велосипеде! Да у нее, верно, кольцо в губе и татуировка на… Тут Петр глянул на Риту и слегка попридержал коней, не став уточнять, где, по его мнению, могла бы быть татуировка у дочери Марты с Генрихом. – Но это еще не все. Молодая женщина Лина, она теперь наша клиентка, работодательница моя и вашего шефа Клинге. Мы – ее детективы! Это она… – возбужденно возвысил голос Синица и… замолчал. Синица начал работать сам Петр проснулся очень рано с чувством бодрости и ожидания чего-то хорошего. Раньше он бегал, не обязательно по утрам, но исправно и старательно. А в Мюнхене, где этому никто не дивился, по его чистым улицам с ухоженными деревьями и цветниками – особенно охотно. В последнее время он перестал делать это регулярно. Зато устраивал себе тренировку мускулатуры по другому – ходил дома в клуб в боксерскую секцию и там выучил эффективный комплекс упражнений. В маминой квартире была терраса. На улице солнечно, вот он там на толстом ковре сейчас и займется. А заодно, подумает. Есть ведь о чем подумать… Со дна смерти Мамедова прошло-пролетело несколько недель. Детективы прилежно работали. Герман выделил двух человек. Это были ноги и уши. И они бегали: выясняли связи покойного, по своим каналам разузнавали о его финансах. Был он здоров или нет. И кто наследует – вопрос совсем не простой, не смотря на завещание. Синица договорился с Клинге. Теперь ему в повседневной работе будет помогать его практикантка., что сопровождала его на кладбище. Эта… черт знает отчего, но он про себя называл ее – шелковистая – Рита! Ладно. Никто же не узнает, значит, почему нет, собственно. Она уже заканчивает «уни». Так они тут между собой называют альма матер. Этот знаменитый, из лучших в стране Людвиг-Максимилианс-университет. Она знает город гораздо лучше него. Так же как язык, законодательство, ходы и выходы. Он себя убеждал так старательно, словно это была не практикантка из детективного агентства, вполне подходящая ассистентка, а просто хорошенькая знакомая. Она мне нравится! Вот я и… Чего уж перед самим собой? Я оправдываюсь. И это потому, что вместо того, чтобы просто пригласить девушку в ресторан или куда еще… Нет, но мне же, правда, нужен тут человек для дела. Если б Клинге возразил или предложил мне своего парня, как там его, Якоба, я бы и заткнулся. Что ж я самоедствую? Надо собираться. И за работу. Тут деловая жизнь куда раньше начинается. Не то, что в Москве. Петр испытывал еще и приятное, слегка подзабытое чувство охотничьего азарта. Все же, обычно бегали и разыскивали следы ребята. А он руководил, анализировал, раздавал задания и обобщал результаты. Синица осознал, что соскучился по такой работе, с которой когда-то начинал. И то сказать, новая ситуация – расследование в другой стране, где он ориентировался хорошо и знал прилично язык, а его молодцы и молодицы – не называть же Лушеньку молодцом – нет, требовала взяться за это самому. Вот и ладно. Он продумает, что уже знает о гибели Ларисы. Что в целом нарыли Лушаня и Олег. Как это все связано с ее отцом Чингизом. Да связано ли еще? И тут с Чингизом с помощью Риты, где понадобится, он и попробует сам. Вот, например, хорошо, что Рита – студентка, девушке, с Линой проще найти общий язык, чем ему. С другой стороны – если Лина станет сказки рассказывать, так он, Петр, не зная деталей, пожалуй, не заметит. Другое дело здешняя жительница Рита. Если человек умалчивает, это, порой, совсем не значит, что он в чем-то виноват. Стесняется, возможно. Кого-то покрывает. Честно путает – память плохая. Хоть это настораживает. Проверить, во всяком случае, надо. Совсем другой коленкор, когда человек сознательно врет, искажает конкретные факты, в которых невозможно ошибиться. Так вот. Ему, Синице, совсем нетрудно соврать. Он в Мюнхене о чем-то знает, о чем-то нет. Другое дело Рита! Да просто веселее вдвоем. Если, конечно, такая привлекательная помощница не станет делу мешать… Петр решил всюду побывать и посмотреть самому. Он внимательно выслушал все, что смогли ему сообщить у Клинге. Подумал над результатами из Питера и Москвы и наметил себе план. Первым делом он захотел познакомиться со всей семьей Ленц и договорился о встрече. Марта с Генрихом жили пока у стариков. Петр связался с Линой по телефону и условился, когда он сможет туда зайти. Он попросил, чтобы все были дома, и предупредил, что приведет помощницу. Синица был готов к каким – то возражениям – люди реагируют по разному на расспросы. Особенно если свежа еще утрата. Но выбитые из колеи старшие Ленц, похоже, были даже рады обо всем происшедшим поговорить, да еще со своим из бывшего Союза. Кроме того, Лина держала всех теперь в ежовых рукавицах. Кто ее информировал о Петре? Где она наводила справки? Как бы то ни было, приняв решение и удостоверившись на свой лад, что «Ирбис» и его владелец достойны доверия, она предоставила Петру Андреевичу Синице свободу действий и, с достойной удивления последовательностью, выполняла неукоснительно все его указания. Их ждали к ужину. Пуллах – пригород Мюнхена сделался городом недавно. Впервые попавший сюда москвич решил бы, что это дачное место. Вдоль нешироких улиц, по которым раза два в полчаса проплывали толстые бокастые автобусы, занимая их почти целиком, тянулись особняки. К вечеру жители возвращались уже домой. Движение оживилось. Петр поглядывал на машины, паркующиеся у вилл, но больше на приусадебные сады. Он сравнивал их с маминым загородным домом, вдыхал запах свежестриженного газона и цветущей лаванды и посмеивался над Ритой, неизменно пугавшейся радостного собачьего лая, которым хвостатые члены семейств, встречали хозяев и их железных коней. Рита бывала часто тут у друзей. Она уверенно провела Петра мимо разноэтажных домов и домиков из дерева и кирпича самой разной архитектуры, мимо небольшой ратуши и довольно солидной церкви и направилась к площади с магазином, за которым виднелся одно в округе многоквартирное сооружение, явно выпадавшее из общего стиля. Прямо у железнодорожного полотна высились здания большущей и известной на всю страну фирмы «Линде». Ее управление выстроило для обслуживающего персонала несколько домов, в одном из которых которых посчастливилось снять квартиру старикам Ленц. Да не просто так. Руководство и профсоюз «Линде» решили две квартиры предоставить пенсионерам-ветеранам. А дед и был ветеран. Настали же в этой, так много воевавшей и терпевшей сокрушительные поражения стране, такие удивительные времена, что здесь перестали спрашивать, а на какой стороне ты воевал, ветеран? Петр позвонил. Отворила дверь Лина. Синица с большим интересом ждал встречи с ней и гадал, кто его ждет в этот раз. Девушка – девочка, скорее, мальчик в джинсах с хвостом на боку и пирсингом? Холодная властная красавица, одетая как британская принцесса? Лина снова их удивила. Она выглядела не по возрасту взрослой. Уверенная в себе уместно и дорого одетая молодая женщина была в светлых свободных брюках и васильково синем блузоне, открывавшем руки и шею. На этот раз ее лицо было умело подкрашено. Лина вежливо улыбнулась и сказала все нужные слова. Но глаза ее словно не принимали в этом участия. Петр, внимательно вглядевшись, не сомневался, что ее мысли были отсюда далеко. Мама Марты Инга встретила их приветливо и повела сразу к столу, где уже ждали ее дочь с мужем, что теперь жили у них. Гостей усадили на обширной террасе, увитой плющом и уставленной вазонами с цветами. Инга была сухонькая подтянутая совершенно седая кареглазая женщина с на редкость хорошо сохранившейся густой старательно уложенной шевелюрой. Ее блестящие волосы слегка отливали синевой. Марта удалась не в нее. В ней не было ни следа материнской строгости. Обычно хлопотливая, улыбчивая жизнерадостная женщина с миловидным лицом и живыми голубыми глазами тихо сидела в углу и чуть что принималась плакать, если никто не видел. Сейчас она постаралась взять себя в руки. Гости! – Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста. У нас как раз все готово, только вас ждали, – радушно проговорила она и принялась их угощать.