Петр почувствовал, что проголодался. Он с удовольствием принялся за домашнюю стряпню и к радости хозяйки отдал дать салатам, за которыми последовал отличный тыквенный суп с кокосовым молоком и креветками, а потом речная форель с отварным картофелем. Говорили за столом по-немецки. Это порадовало Риту. Она приготовилась было скромно молчать и терпеливо улыбаться, в ожидании перевода, поскольку шла к аусзидлерам. Кто не знает, что эти поздние переселенцы из СССР дома говорят по-русски! И вот сюрприз – старая хозяйка с дочерью и зятем болтали на диалекте, который Рита вполне сносно понимала. А уж Лина только немного старше нее выросла тут. С ней, конечно, вообще не было проблем. Она недавно закончила ТУ, так называли для краткости Технический университет в Мюнхене студенты. И они тут же принялись обсуждать вдвоем студенческие дела. После ужина на некоторое время все разбрелись. Девушки остались на террасе. Марта с матерью принялись убирать со стола. Генрих, узнав, что Петр курит трубку, повел его взглянуть на дедовский доморощенный табак. – Покажи – покажи! – вслед им добавила Инга. – Дед их, смеси эти, любит, меняется с другими куряками, сам делает, а я ему кисеты вышиваю. Мама моя вышивала, бабушка вышивала… Дальше Петр не слышал. Они вошли в дедов закуток. Комнатка была небольшая. Но здесь умещалось многое множество разных полезных вещей. По стенам – шкафы и шкафчики с инструментами для тонкой работы, которым в подвале не место. Удобный стол. Складная узкая кушетка – пусть есть спальня с женой, а все не помешает! На книжных полках стояла библия в золоченом переплете и другие «божественные» книги. Над столом немного наискосок Петр увидел целую выставку кисетов! Вышитые крестом и гладью, изукрашенные цветной кожей и кисточками, они помещались в специальных ячейках под стеклом. Один из них лежал на самой столешнице. Пахло табаком и травами. – Вот, глядите, в шкапе, в ентом вон, в ящичках. Тут-то у него табакерки. И все до одной, чего не то там ни есть, а уж он бумажечки пришпандорил! – с уважительной насмешкой показывал комнату деда Генрих. А Петр не в первый раз подивился, как вполне пристойный складный немецкий сменился у него простецким неграмотным русским языком. Он знал уже этот любопытный феномен. Приехавшая из глубинки молодежь училась тут в школах и разговаривала, как прочие мюнхенцы. А русский – родительский и дедовский, переняла из села. В самом деле – каждый ящичек у старика был надписан. Воспользовавшись разрешением, он приоткрыл несколько и почитал разноцветные наклейки. Вы трубку курите? А… все одно. Возьмите мешочек! Он с собой носит. От ентих, комарей, хорошо! – Генрих протянул Петру небольшую упаковку. – Герр Ленц! – начал Синица. – Да ну, зовите вы меня – Генрих. А то, будто, шеф выволочку каку.. .а? Петр Андреич, дак, что? – Генрих, я, верно, уж всех спросил, остались вот только вы. Где сам-то дед? Где старый Баумгартен? Ганрих вздохнул. Он помолчал немного. Потом махнул рукой и с какой-то суровой уверенностью вымолвил. – Придет! – повернулся и увлек Петра назад в столовую. Рита встала. Слегка стемнело. Внизу во дворе загорелись фонари, утопленные прямо в землю. Она заметила, как их холодноватое таинственное свечение понравилось Синице. Вообще, интересно здесь! Эта 'вышитая' старушка, словно сошедшая с бабушкиной гравюры, пухленькая хозяюшка – ее дочь, наивная и уютная… И вдруг суперсовременная прохладная, платиновая какая-то, Лина! Прохладная? А внутри бушующий огонь… Но надо не забывать – он на работе. Итак, осмотримся. И вот хороший предлог. – Лина, а где комната 'для девочек'? – Рита встала и подошла поближе. Узнав, где в доме туалет для гостей, она взяла с собой сумочку и исчезла минут на десять. А вернувшись, пощебетала оживленно о разных разностях с Линой и попросила показать ей квартиру. Она заметила мимоходом, что подумывает себе подыскать что-то попросторней. Вернувшийся Петр с интересом услышал эту новость и несколько напрягся. Рита ищет жилье? Не иначе, съезжается со своим парнем. Эх, жаль. Спросить? – У вас что-то изменилось? Я хочу сказать, – начал он, – но нет, это нескромный вопрос! Последнее со стороны Петра была всего лишь военная хитрость. Он-то рассчитывал как раз на прямой ответ. Скажет сейчас – мы, мол, с моим другом ищем квартиру для двоих… Мама ему рассказывала, кстати, о подводных камнях, ожидающих человека в немецкой среде, если он не знает нюансов употребления слова «друг». Тут такая штука. «Мой друг» в исполнении женщины означает человека, с которым вместе живут. С ним все серьезно. Хоть не обязательно давно. Если же отношения только начались… он подумал, что пожалуй, не знает, как нужно тогда сказать. Есть слово – «выйти». Мы еще только несколько раз вместе «вышли»! Раньше о таких в Москве говорили – они «встречаются». Да, пожалуй. Но вот если у тебя с кем-то дружеские отношения, не флирт, не роман – ничего похожего, то о мужчине следует сказать – один из моих друзей, хоть и это не особенно точно. Пока такого рода мысли мелькали в голове рыжего усатого владельца «Ирбиса», ничего не подозревавшая практикантка, придумавшая коварный ход, чтобы разведать обстановку, слегка смешалась. Она собиралась записать телефон ответственного за дом, будто бы желая навести справки, и вытащила ручку. Вопрос Синицы застал ее врасплох. В нем за небрежностью оно услышала волнение и тоже.... Что это, черт возьми, с ней? Рита взглянула на Петра и собралась ответить. Про ручку она забыла. Та соскользнула со стола и откатилась к дверям. Петр не успел помочь, и она быстро встала, пошарила под столом, прошла в угол террасы и обнаружила свою пропажу за большущим расписным горшком с акацией. Рита подняла ручку, еще раз глянула в угол и вернулась к столу. Вдруг она смешно заморгала, засуетилась в поисках платка и… чихнула. Все заулыбались. Посыпались пожелания здоровья, пока девушка, добыв наконец, платок, вытирала разом заслезившиеся глаза. Генрих почти не принимал участие в общем разговоре. Это был крупный немного рыхлый мужчина с малоподвижным лицом. Он с аппетитом ел, неторопливо и с удовольствием пил светлое и молчал. За него время от времени говорила теща. – Генрих наш совсем… знаете, господин Синица, он такой обстоятельный, ну как ему жизнь менять, не мальчик, поди уже! Кто же думал… Чингиз Эминыч был нестарый человек… А вот теперь… Генрих согласно кивал. Он вздохнул, подумал и положил себе еще молодой картошки с белым соусом. – Грех жаловаться, – продолжала тем временем говорливая бабушка Ленц, -хозяин моих не обидел. Он им, дочке нашей, всего оставил. Такой был человек! Нет, ну кто бы мог подумать, никого не забыл. Он ей пенсию назначил… – Ренту! – открыл рот Генрих и недовольно покосился на Ингу. – Кака така пенсия? – Вот, обиделся за жену. Чай, не старушка, – засмеялась теща и хлопнула Генриха по плечу. -Ай, молодец! Тут и Марта появилась из кухни, спросить, подавать ли чай. При последних словах матери по ее лицу пробежала тень. Рита посмотрела на нее. Какие разные женщины в этой семье, – снова невольно подумала она. Подтянутая седая Инга, и впрямь, слово сошла со старого портрета. Ее платье, отделанное шитьем, с вышитым крестом передником было не баварского стиля. Она сама шила. И знаток понял бы, что в этой семье сохранились еще традиции далеких предков откуда-то, похоже, из Австрии. Она бегло говорила по-русски, но с акцентом. И даже в прежней жизни пересыпала свою русскую речь немецкими словами как крупной солью – грибы. Марта была в юбке и шелковой белой блузке. Поверх нее была надета безрукавка палевого цвета. Светлые волосы заботливо уложены. Ресницы и губы подкрашены много ярче, чем у Лины. Но также же, как и у нее, растерянность и печаль в глазах. – Хотя, что это я? – спохватилась Рита, – Растерянность у Лины? Конечно, нет. – Фроляйн Рита, не хотите ли кофе? – Рита задумалась и потому не услышала этих слов Марты. Лина мягко взяла ее за руку. – Мама спрашивает… Рита, что ты будешь пить? Я сейчас принесу пироги. Они пьют чай. Но мы привезли хорошую кофе-машину от… – она запнулась. – Какой прекрасный костюм, – невпопад ответила Рита, – и очень тебе идет. Я… извини. А что ты будешь? Давай я с тобой. Мне все равно. – Тогда мы выпьем кофе. А мой костюм… Это мы… с мужем в Париже в «Галерее Лафайет»… вместе выбирали, – с усилием вымолвила Лина и вскинула голову, невидящим взглядом устремившись куда-то вдаль. – И это тоже он – посмотри! – она коснулась шеи, указав Рите на затейливую косичкой цепочку с маленьким крестиком.– Первый его подарок. Он услышал, как я маме говорила. Мне к Рождеству хочется… А еще… Глаза Лины наполнились слезами. Чтобы ее отвлечь, Рита быстро проговорила. – Знаешь, я в этом немного понимаю, мой дед был ювелир. Это же византийское плетение! – Да, Чингиз мне как раз у ювелира специально заказал. Ясно, это куда дороже магазина. Он никогда… Ой, не в этом, конечно, дело. Снова позвали к столу. Девушки стали помогать Инге. После случайного замечания о цепочке мысли Рита приняли другое направление. Ей пришло в голову, что за колоссальный соблазн для девчонки, дочки уборщицы и дворника – ведь так? – так вот, что это за соблазн был для нее очутиться в таком доме. В этом особняке, где жил восточный миллионер, что однажды и на нее посмотрел глазами мужчины… Эта Лина могла ведь вырасти вульгарной продажной девкой. Он покупает, она продает! Не учиться, а пить и гулять. Даже внешне – обвеситься побрякушками, словно новогодняя елка. Цветные большущие камни, толстые золотые цепи… Он бы не отказал. А на ней кроме скромного византийского украшения только обручальное кольцо и крошечные серьги матового золота в тон крестику. Если сравнить, даже ее мать… Да, Мать! Рита всмотрелась. Не в пример дочке мать охотно носила массивное золото. Все, что было на ней надето, отличалось солидностью. Если знать, что это натуральные вещи… Девушка подвинулась ближе, она передала Генриху сливки и печенье и незаметно бросила внимательный взгляд на Марту. Золотая цепь из крупных звеньев. Жемчужное ожерелье с увесистым золотым замочком. Главное… Не может быть! Точно. Жемчуг – не речной, не выращенный на плантациях. Он, пусть, не из Индийского океана – такие колье теперь носят разве члены королевского дома. Но натуральный и очень дорогой. К нему – серьги – это гарнитур. А еще часы… Дай-ка, спрошу. – Марта, вы знаете, мне кажется, у моей мамы похожие часы. Можно взглянуть? Марта охотно протянула руку. Она с удовольствием глянула на запястье, а потом отстегнула браслет и подала его гостье. – Пожалуйста! У меня разные есть, но эти – самые любимые. На ладонь Рита легла изящная вещица, которой не было, конечно, у ее мамы. Но она знала их по каталогам. Должна была знать. Одна из ее практик – страхование ювелирных изделий… Словом, часы Картье, корпус золотой, циферблат, усыпанный мелкими бриллиантами… А на правой руке Марты Ленц еще браслет из золота двух цветов. Да и сумка… Рита заметила сумку цвета беж и решила, что это Лины. Хоть потом усомнилась – не ее стиль! И точно – она принадлежала Марте. Эта сумка от Луи Вюиттон, большущая, похожая на кошелку – Рита таких терпеть не могла, их подделывали все, кому не лень, изготовляя даже из клеенки – стоила тысячи две! Как здорово она зарабатывает, домоправительница Чингиза. Пусть даже дети уж выросли, но… Нет, надо разобраться! Стало прохладно. Гости и хозяева перешли в столовую. Инга ловко собрала на резной поднос посуду. Она принесла вино и печенье и спросила, кому еще что подать. Завязался негромкий разговор о житье бытье. Снова вспомнили про квартиры. Рита оглядела комнату, похвалила обстановку и спросила. – Я смотрю, в этой комнате тоже хорошая жизнь для кошек. Все есть! Полочки, гнездышко с матрасом. На террасе внизу – кошачья дверца. Под лестницей внизу – туалет. Все как положено. А где же кот? Синица, который все это тоже краем глаза видел, впервые подумал, где же, в самом деле, кот? Это не у Мамедова, чтобы ему так долго гулять в большом саду. Да, есть место – палисадничек. Но там не видно. В Мюнхене кошки не гуляют 'сами по себе'. Хоть, вообще говоря, какое им дело до кота… Воцарилось молчание. Чудно… Петр несколько удивился. Кстати, Рита, тоже не отвечает. Она перевела разговор. Почему бы? Никто сегодня не хочет отвечать. И точно! Его самого, было, заинтересовало, где дед. Но на вопрос и о нем члены семьи отвечали уклончиво. Дед не здоров. Он стал нелюдимым и неразговорчивым. У него характер изменился. Ну, не хотят говорить! Вдруг неожиданно подал голос Генрих. Он слегка осоловел, устал сидеть, привстал и, похрустев пальцами, неожиданно заговорил на русском. – Тесно тут. Будем квартиру искать, – веско обронил он и добавил с довольным видом. – Купим! У нас с матерью в банке накапало. Рента еще. Залог внесем и сразу въедем. Это ж каждый хозяин согласится. Я у ребят спрашивал. Можно хоть и на прежней работе, там две квартиры продавались. И я себе чего не то, а найду. А нет, водителем пойду. Да вот, пиццу развозить, а чо? – Папа, не беспокойся, – вступила негромко Лина в разговор. – Мы это все не спеша решим. Нам бы сейчас с дедом… – добавила она, и тут же замолчала. Пора было прощаться. Посмотрели, какая ближайшая электричка – они ходят каждые двадцать минут, недолго ждать. Потом еще столько же до города. С Ритой ему оставалось побыть не больше часа, – с досадой прикинул Петр. Он вздохнул. Но с минуту подумав, приободрился. Ну, нет. Что он, мальчик? Он ее проводит. В конце концов, уже довольно поздно. Спросит небрежно, не сторожит ли ее ревнивый друг перед домом с пистолетом? И тут… – Синица усмехнулся, – она возьмет, и ответит – да! Хотя… Как-то не похоже.