– Ты меня познакомишь? Целых два кавалера, серенада! И вдруг – я. Меня зовут.... – Петер, ребята не понимают по-немецки. Они испанцы. Мы сегодня познакомились, – голос девушки звучал так, что не приходилось сомневаться. Она все еще больна. – Ой, тебе лучше не разговаривать. У меня паршивый английский. Но ничего. Так ты тут не скучала? Я рад. Сейчас я буду тебя кормить. Ты выздоравливай! Завтра продолжите общаться! С этими словами он вежливо, но решительно выставил молодых архитекторов, и они отправились к себе. А потом рассказал Рите обо всем, что узнал и увидел. Они поужинали и она уснула. На следующий день Петр снова отправился к деду. А Рита с испанцами решила осмотреть островок. Так и пошло. Монастырская жизнь, что делать! Он спал на кушетке, Рита – на двуспальном ложе. В девять они завтракали. Синица договорился за очень умеренную мзду, и им готовила горничная. Она на тяжелом деревянном подносе приносила обильный завтрак из монастырского хозяйства. Рита еще сопела и кашляла. Но аппетит у нее не пропал. Петр же всегда ценил хороший харч. И они уплетали за обе щеки яичницу, отличный творог с густой сметаной, румяные сырники или блины. К горячему чаю им полагался гречишный мед собственного сбора и два сорта варенья. Кофе они варили сами! Рита была в этом вопросе без претензий. Ей нравилось, когда Петр о ней заботился, священнодействуя с любимым напитком. Особенно, чудный запах свежесмолотых зерен. Но она вполне обходилась чем-то другим, если того требовали обстоятельства. Не то Петр. Что-что, а кофе! Одним словом, он, не слишком надеясь на сервис в монастыре, взял с собой все необходимое. А в первый же день приезда раздобыл плитку у вахтера. После кофе полагалась пауза. Петр устраивался в кресле. Рита – у него на коленях. Они подробно и с удовольствием обсуждали прошедший день. Планировали предстоящий. Делились предположениями. Думали, как и о чем тактично спросить деда, а где, наоборот, промолчать. Когда набраться терпения и подождать. А где, все-таки, продвинуться, хоть чуток вперед. Потом Петр уходил к Баумгартену. Старик для него изменил свой распорядок дня. В «странноприимник» он больше не ходил. Вовсе перестал молиться, чему с неудовольствием удивлялся свояк Мефодий. Не ходил и в церковь на службы, где он исправно бывал, если здоровье позволяло. Только процедурная сестра и через день врач нарушали ход их беседы. В конце недели ему следовало быть в больнице в Казани. Он об этом заранее предупредил Петра. Тому стало казаться, что старик к нему по-своему привязался. Он его ждал! – Петр Андреевич! – как-то начал он поутру, когда явился Синица на велике, одолженном у вальяжного Мефодия. Того трудно было представить на такой легкомысленной машине, но факт есть факт. И Петр, сделав несколько кругов по острову, прибыл точно в срок, как договорились, радуя пунктуальностью сердце строгого деда. – Вы знаете, что я серьезно болен, – старик явно волновался. – Я вам тут много порассказал. А вы слушали. Не перебивали. За это вам спасибо. Знаете, не каждому расскажешь! Но и не каждый выслушает. А уж поймет… Об этом нечего говорить! Так вот. Я старый человек. Я жил свою жизнь. В другое время рос. Родители мои… Они были люди, конечно, не этого века. Не этого и воспитания. Я, видите, мастер. Учился я меньше, чем хотел. Работал – много. У меня было, что помогает жить – руки. Было и что мешает – правила! Еще от отца. У нас дома… мы пели, играли на гармонике, рисовали. Еще мы писали дневники. Как только научились писать, нам мама дарила маленькую тетрадь. Для дневника. И як этому привык. В последние годы я там о нашей семье пишу. Ну, обо всем. О празднике тоже… Который зовут «Октоберфест». Не знаю, надо ли гордится… Ну, все равно! Постепенно речь его стала спокойней. Он немного помолчал, а затем кивнул. – Тут такого рода дело. Вы видите, я болен. Вот вы… хотите спросить. Я же вижу! Я сам хочу рассказать. Но не могу. Я в субботу уеду в Казань, а вам оставлю ключ. Тут на столе будет вас ждать вот эта толстенькая тетрадь. Он снял с шеи простую серебряную цепочку с незатейливым ключиком и отдал ее Петру. – Ну… я.. .или… Мефодий вам объяснит, – начал Степан Францевич и снова заволновался. – Обещайте! Кто знает, может, я останусь в больнице. Тогда вы ко мне приезжайте. Приедете? Мне хочется знать… Ну, я вас позже спрошу! На следующий день Петр и Рита решили прийти вдвоем. Баумгартена она больше не боялась. Прошла уже почти целая неделя. Она наслушалась рассказов о нем, а раза два, выздоровев, подсматривала за «своим парнем», как она стала мысленно называть Синицу и стариком, когда те выходили на прогулку. Эту коварную акцию спланировал Петр. Он показал Рите, когда и где прятаться. Синица выгуливал деда регулярно. Для этого у него имелся складной стул на колесиках. Петр катал его по саду. И Рита просто пришла пораньше и устроилась между густым кустарником и кирпичной стеной, огораживающей сад. Очень удобно! Петр делал круги по дорожке. Значит, он поворачивался спиной. Можно было сколько хочешь на них любоваться, а потом выбраться и уйти к себе. Обычно дед уже ждал Петра. Иногда он выходил на крыльцо. А иногда сидел в комнате, приоткрыв дверь, чтобы Синица не ждал, пока ему отопрут. На этот раз дверь была закрыта. На ней… – Петер, листок! – кивнула девушка. – Там что-то написано, видишь? Эх, мне надо выучить русский. Не черта не понимаю и это… – Постой. Я должен… Ох ты, понятно, же, что в любой момент… Но все равно не ждешь. Все равно врасплох застанет… – Что? Он…? – Нет, он жив. Ему стало ночью плохо. Он вызвал сестру, а та – скорую из Казани. Баумгартен в больнице. Но… ты подумай! Он не забыл ее попросить меня об этом предупредить! Эта записка, что тут висит. Она же мне! Петр и Рита принялись совещаться между собой, затем отправились советоваться с Мефодием и медсестрой. Любой, связались с больницей, узнали ее адрес и, наконец, решили обдумать все случившееся дома. Мефодий – племянник деда Степана, человек средних лет с окладистой бородой, солидный, с брюшком и лысиной, говорил низким голосом с длинными паузами. Он объяснил, что положение серьезное. Старику дали морфий. Поговорить с ним нельзя. Племянник жил неподалеку. Сам он собрался навестить дядю завтра и обязался ездить к нему впредь через день. Он сказал, что поговорит с врачами. И сообщит, конечно, семье. – Я, вернее, мы приехали уговорить его вернуться! Но я вижу…– огорченно начал Синица. – Что вы, надежды нет никакой! Куда уж там – переезд! Я думаю… Они, семейные его… жена-то захочет сюда приехать. Он раньше не разрешал! Дядя Степан, знаете… он упертый, не хотел и все. А, что теперь говорить, это все равно поздно. – А у меня к вам дело. Дядя-то! Он дал мне поручение. У вас есть ключик? – Мефодий внимательно глянул на Петра. Петр не сразу понял, о чем он. Ключик? Да, от ящичка. – Ох, из-за всего, что произошло, совсем забыл… Вот он, на цепочке, я ее сразу надел и не снимаю. Мефодий с интересом взглянул на ключ, протянул было руку, но отдернул. – Маленький какой! Ну и коробочка небольшая. Зайдем к нему, мы ж рядом. Это быстро, – озабочено добавил он. Когда они вошли к Баумгартену, в квартире был порядок. Только на столе стояла недопитая чашка чая, рядом лежало свежее вафельное полотенце. – Вот, видите, Петр Андреевич. Дядя Степан хотел вам свои записи передать, на столе оставить. Он думал – если станет хуже, так в больницу поедет. Но сам! А вышло.. .то что вышло. Я вам сейчас… это такой ящичек. Дядька любил, знаете, по дереву работать. Раньше! И сделал, вот. Ну, шкатулкой у нас бабушка называла. Сейчас так не говорят. И… это ключ от нее. Сейчас я вам принесу. Мефодий вышел в другую комнату. Раздался скрип его шагов и шорох открываемой дверцы. Спустя минуту он появился. На его лице было растерянное выражение. Рот слегка приоткрылся. – Петр Анреевич! Не знаю, что и думать. Все обыскал. Нету! – с этими словами он машинально снова отдал ключик Петру. Синица бурчал себе под нос какую-то банальность, вроде того, что человек, мол, предполагает… а Бог… Да! Он хотел обратно плыть по реке, не спеша, потом… может, в Казани поболтаться. Получить удовольствие от жизни. Снять номер в лучшей гостинице или наоборот, позвонить в Москву и попросить ребят найти здесь концы. Можно ведь наоборот, вернее совсем иначе – остановиться на частной квартире. Чтобы вообще не было чужих. А что вышло? Как говорит брат Мефодий «вышло то, что вышло!» Баумгартен в больнице в тяжелом состоянии. Ему дают сильные болеутоляющие. Днями прилетит жена, а пока у него Мефодий. Врачи единодушно говорят, что конец близко. Никакой надежды. В себя он не придет. – И не надо, что вы, Петр Андреевич, кроме мучений его уже ничего не ждет. Один единственный раз за все время лучше ему стало… Ненадолго. И знаете – Казань не Свияжск. Город большой. Тут у нас всякой твари по паре. Так он меня попросил… Маленький круглый доктор с лысой, как шар головой, одышливый и улыбчивый живчик, вдруг оглянулся через плечо и зашептал. – Я вам по секрету… Громко не хочу. Знаете, Мефодий-то огорчится. Но брат Степан, как они его тут кличут, меня просил, и я ему немецкого пастора добыл. Тут есть. Ничего, явился! Такой… нестарый мужичонка. Пришел, знаете, в костюме с галстуком, чин чином. И они часа два шептались. – Это что же… вроде исповеди? Я сам мало что знаю. Я атеист, – Синица ощутил какую-то неловкость и тут же разозлился. Что за черт? Когда это он стеснялся своих убеждений? – Я знаю по книгам – у православных есть соборование, обряд перед смертью. В чем суть – не моего ума дело. А тут что? – Так и я вроде вас. Но теперь все уверовали по команде. Да ну! Не моя епархия. Были бы здоровы, – доктор вздохнул и улыбнулся. В больнице было чистенько, но бедно. Отдельная палата для Баумгартена была оборудована раковиной. Рядом с кроватью – тумбочка. Петр помнил их с детства – выдвижной ящичек и дверца. В пионерлагере точно такие же стояли. Синица – человек опытный, хоть приезжий, осмотрелся и, задав несколько вопросов, смотался с Ритой в универмаг, где купил к некоторому удивлению скучающей продавщицу семь комплектов постельного белья и столько же полотенец, которые и вручил Мефодию. О еде и уходе, если исправно платить и наблюдать, можно было больше не волноваться. Он подумал, посоветовался с Ритой, и они решили лететь. Им тут нечего было больше делать. Довершил дело разыгравшийся у Риты нешуточный бронхит. Она вроде выздоровела! Но слишком понадеялась на себя. И погуляла по острову, постояла на Волжском берегу, на ветру, а поутру у нее снова поднялась температура. Девушку стал мучить страшный свистящий кашель. С билетами не было проблем. Рита с Петром распрощались в Казани с Мефодием, который их проводил в аэропорт, и вечером они уже прибыли в Москву. Казань куда южней столицы. Погода там, вдобавок, выдалась необычно теплой. Антициклон сменился циклоном. И вначале было солнечно и тепло. Потом стало тепло и влажно. Иногда моросил дождь, который назвали бы грибным, будь пораньше. Грибы, собственно, уже сошли. Но на острове пахло прелой листвой и подгнившими яблоками. С Волги – рыбой и водорослями. А вот в Москве сухой холодный ветер сменился первым снежком. Для поземки еще не время, но похоже. Петр укутал свою больную так, что из вязаного шарфа были видны только ее синие глаза, и усадил в машину. Их встречал Олег. В машине было тепло. В длиннющем лимузине с широкими удобными сидениями лежали пледы с подушками. Рита без церемоний улеглась. Петр сел вперед. Мужчины негромко заговорили, а Рита задремала под журчание непонятной речи и шорох шин. Олег разработал детальный план компании и с удовольствием излагал ее шефу, с некоторой тревогой ожидая одобрения. В «Ирбисе» Луша ждала контрольного звонка. – Слушай, босс! – начал Майский, поглядывая сбоку на своего начальника и стараясь угадать его настроение. – Ей, какого черта! – прервал его Петр. – Распустил я вас. Сколько раз тебя просить? Не зови меня так – звучит просто издевательски! – Тише! Разбудишь Риту. Не буду больше, прости. Я вот рад тебя видеть. А ты – ругаешься! Ну, подожди. Надо скорее решать. Мы подумали… Как ты смотришь на то, чтобы пожить в «Ирбисе»? Ты представь – там все готово, все к твоим услугам, а за девочкой уход обеспечен. Места сколько хочешь, печка, камин… подумай, как ей будет интересно! Я уж не говорю о зверях. Если конечно.... Тут Олег покосился на Синицу. – О, а это я не учел… Не все же любят зверей! На этом месте Петр нахмурился и замолчал. Он о чем-то сосредоточенно думал. Олег ему не мешал. Он включил тихонькую музыку. По его лицу блуждала улыбка. Хорошая дорога, снежок из колючего сделался крупнее и мягче, блюз рассыпался, словно огоньки с хрусталинками, его самый лучший друг сидел рядом и, наконец, не один – чего еще хотеть от жизни? Они приедут, Петро вроде, не против, а «дома» – друзья всегда так называли «Ирбис» – все уже готово! «Домомучительница», Луша и синицинская красавица-лайка терпеливо ждут с ужином. Комнаты тоже. Рита заболела, а потому они на всякий случай приготовили две! Все посидят, а потом решат, как дальше. Захотят, все останутся в агентстве. А нет – он «девушек» развезет по домам. Народ, конечно, выпьет глинтвейн. С холода и с дороги так здорово! А он не станет, он за рулем. Лушаня ему оставит в термосе. Вот дома… Его размышления прервал Петр, который, обернувшись назад, заговорил с проснувшейся Ритой. Немецкого языка Майский не знал. Ему показалось, что Петр ее спрашивал, а она отвечала. – Рита говорит, поехали! Против собак она тоже ничего не имеет, – в ответ на вопросительный взгляд Олега, сказал Синица. Вот и ладно. Остальные еще на даче. Котята выросли, да ты знаешь про котов! Значит, что? Песик, сова, еноты и два попугая! Ты только ей не рассказывай. Она ж еще ничего не видела. Вы были у тебя и скорей в Казань… – Не буду, Олежка, когда я тебе сюрпризы портил? Ты ж у нас главный спец, дед Мороз и фата Могана. Но, ты скажешь! Ничего себе – песик! Это мой защитник, опора и надежда – песик? Да он тебе лапы кладет на грудь и носом тычет в твою физиономию – лижется! Скажи, не так? – Ладно, не придирайся. Ну, хочешь, псище! И кстати,… ишь, раскипятился – можно подумать, ты сказки не любишь. Кто знает наизусть Сельму Лагерлеф, Астрид Лингрен и «Вечера на хуторе близ Диканьки»? – Так потому мы сошлись! Пьем молочный пунш, курим трубки и читаем друг дружке вслух Теккерея, – кивнул Петр, улыбаясь. – Ты, начальник… ну, я же не сказал – босс? Ты вот не материшься и уже этим одним моей нежной душе.... – Боксера среднего веса первого разряда… – дополнил Петр и оба негромко рассмеялись.