Взяв смартфон, Зигунов набрал в поисковой строке: рисунки Пушкина. И Всемирная сеть услужливо выдала ему десятки картинок. Да, в смысле изображений все сходилось: профили со скошенными лбами, красавцы в узких шинелях, пистолеты, печальные дамы в кринолинах, повешенные, болтающиеся на веревках со связанными за спиной руками. Безрадостно, честно говоря. Так и просится на язык: «Нет правды на земле, но нет ее и выше…» Мать твою за ногу! От волнения Зигунов аж вскочил с табуретки, на которой сидел, потягивая давно остывший чай. Нет правды на земле… Это же из «Маленьких трагедий», правильно? Поисковик в телефоне ответил, что да, Петр не ошибся. А если это так, если поэму Пушкина и все эти кубки и перстни с нотами объединить, то что получается? Получается «Моцарт и Сальери»! Ноты – отсылка к двум композиторам. Кубок и перстень – яд, которым завистливый итальянец отравил своего гениального конкурента. Хорошо. Если посмотреть с такого ракурса, то посыл понятен: юная блогерша, уже вкусившая славы и почитания, за которой следят и которой восхищаются миллионы, умирает от руки завистника. Отравленная, изуродованная и униженная. Скорее всего, конечно, убийца не был конкурентом или завистником. Хотя кто знает? Чигаркин говорил, что Мила получала по сто тысяч рублей за один рекламный пост, вроде «я попробовала йогурт от нашего молокозавода, и мне пришло восхищение». От такого реально можно в завидках на куриный помет изойти. А это приводит нас к тому, что убийца тоже может быть блогером или, например, кто-то из блогеров обратился к нему, чтобы избавиться от слишком успешной коллеги по цеху. Над этим мы еще поработаем. Но теперь понятно главное: литературный убийца никуда не делся. Он продолжает свое черное дело. И теперь, похоже, пытается намекнуть, что гений и злодейство – вещи не такие уж несовместные. Разыграв большую трагедию в доме Милы Котайкиной, он будто бросил перчатку следствию, отправил им вызов. Похоже, убийце сильно не понравилось, что его «лавры» достались другому. Ларин – совсем не тот герой, на которого кому-то хотелось бы быть похожим. Даже если они соучастники (пока этот вариант не отбрасываем). Но и в этом случае, скорее всего, Ларин играл не первую скрипку. Он больше похож на последователя, на ведомого, помощника, чем на активного лидера. Даже если вспомнить психологический портрет Перемогина и натянуть на имеющуюся ситуацию, то скорее получается, что Ларин так и остается маленьким человеком. Кризис произошел у второго, что и дало ему смелость убивать. И он руководит, рулит происходящим и людьми, которые задействованы в его сценариях. А уж никак не пляшет под дудку смотрителя склада. Что ж. Если Зигунов правильно понял послание литературного убийцы, то спектакль, похоже, продолжается, а путаница с Лариным была всего лишь антрактом. Глава 20 «…нет правды на земле. Но правды нет и выше…» Ах, Александр Сергеевич, какие же пророческие слова. Уже за одну эту фразу я навеки стал бы вашим трепетным поклонником. Но вы дали миру еще столько, столько прекрасного, чарующего и вечного. Неудивительно, ведь вы же гений. Если бы у меня была возможность встретиться лично, я поклонился бы вам в ноги и от всего сердца поблагодарил за тот неописуемый восторг духа, который испытал благодаря вашим стихам… Жаль только, что ныне времена совсем другие – в них нет места гению. Вернее, лавры, почет и награды получают бесталанные пустышки, а не те, кто истинно их заслуживает. Я не жалуюсь, нет. Мне плевать на мнение этой аморфной серой массы, которая готова стелиться под ноги всякому, кто кривляется перед камерой, выкладывая свою заурядность в соцсети или приходя с ними на телевидение. Я не осуждаю людей, ибо они – стадо, которому нужен поводырь. Они не ведают истины, не отличают правды от лжи, гения от бесталанного кликуши. Нет, люди не виноваты. Виноваты те, кто пытается стать их поводырями, не имея на то ни права, ни способностей. Пыль и грязь человеческая. Вот они – зло. Чистое и незамутненное. Именно таких нельзя оставлять безнаказанными. Вы видели, сколько подписчиков и фолловеров у этой пустой фифы с ником Милый кот? Миллионы! Миллионы – это уму непостижимо! Как поглупел наш народ, какие низкие у него стандарты. Откуда эта слепая любовь к мишуре? Почему вы идете за размалеванной куклой, которая даже говорить и писать грамотно не умеет? Русский язык велик и прекрасен, а она втаптывала его в грязь каждым своим идиотским постом, каждым роликом. И тем не менее вы шли и шли к ней, впитывая серость и мерзость. Девчонка получала сотни тысяч, хотя все, что было у нее за душой, – симпатичная мордашка и непроходимая тупость. Я о таких деньгах могу только мечтать, хотя у меня духовного багажа хватит на сотню таких Мил-дурил. Я завидую ей? «Нет! никогда я зависти не знал, о, никогда!»… Это было бы низко и пошло, а подобное совершенно не пристало талантливому человеку. Творчество не терпит банальности. А зависть – самое банальное, что можно придумать… Но и в стороне я остаться не могу. Я должен как-то влиять на эту чудовищную тенденцию отупения и всепрощения. Благодаря мне, моим произведениям люди поймут наконец, что поклоняются не истинным кумирам, а всего лишь мешкам плоти, не способным создать ничего выдающегося, великого, вечного. Ха-ха! Я разыграл для них Моцарта и Сальери. И поначалу, я уверен, они решат, что вот он, юный гений, повержен рукой вероломного завистника… Горе нам и анафема святотатцу! Но пройдет день, другой, третий… И станет понятно, что этот «гений» не оставил после себя ничего – только пустоту. После смерти Моцарта наследием мира стала его божественная музыка, после Пушкина – чарующие стихи, после сестер Бронте – неподражаемые романы. А что оставила блогерша-миллионщица Милый кот? То-то же! И уже ничего не оставит. Пойдет на корм червям – хоть какая-то польза. Ну и хватит о ней. Она – это уже прошлое. Я же нацелен на будущее. Я хочу, чтобы мои произведения трогали души зрителей. Чтобы они вызывали у них эмоции и через десять, и через сто, и через тысячу лет. И моим новым героем станет невинный отрок. «Мальчик, которому не повезло». Согласитесь, емкое название. Оно привлекает, таит в себе загадку. Это будет очень простое произведение. В кавычках. Ведь его герой – просто сын начальника отдела уголовного розыска, он просто ходит в мою библиотеку, и ему просто не повезло. Я долго думал: какой должна быть книга с таким главным героем? Или даже не так… Каким главным героем станет наш отрок? Это важно. Ведь герой несет на себе основную идею. А что мы хотим сказать, чему научить нашу публику? Самое очевидное, наверное, для книжки с героем-ребенком: не суй свой нос куда не надо и не водись с опасными людьми. И это неплохо, ибо ярко, знаково, узнаваемо. Но, на мой взгляд, немного пресно. Не хватает остроты и накала. Что же тогда? Тогда можно пойти от греческой трагедии и воплотить нечто вроде: тебе всего лишь не повезло, малыш, виной всем твоим страданиям – отец. Однако в таком случае сюжет выходит чересчур предсказуемым, излишне каноничным. Так что же делать? Ах, автор в тупике, автор растерян… был бы, если бы у него не было ответа на все эти вопросы. «Простота» – вот наше ключевое слово. В нем таится ответ на все вопросы и разрешение всех сомнений. Не нужно усложнять – если не можешь сделать выбор, объедини условия! Все просто. Постмодернизм вам в помощь, как говорится. Я – автор! Я – всесилен! Глава 21 Главный корпус пединститута надвигался серо-зеленым исполином. Почему-то у Зигунова каждый раз, как он сюда приходил, возникала такая ассоциация. Может, из-за цветового сочетания, стойко напоминающего военную форму, может, из-за того, что сама педагогика внушала необъяснимый трепет, может, еще почему. Тем не менее майор всегда чувствовал, что не он приближается к зданию института, а оно само подходит к нему чеканным шагом, нависает, рассматривает поблескивающими окнами, будто червяка на лабораторном стеклышке. После того как здесь начала работать Катя, неприятное ощущение немного притухло, но до конца не ушло. Вот и сейчас Петр с внутренним трепетом оглядывал внушительный фасад, поднимаясь по лестнице на крыльцо. Владик семенил рядом, что-то недовольно бухтя себе под нос. Громких протестов он не издавал и внешне почти смирился с горькой судьбой, но продолжал еле слышно высказываться и осуждать действия бессердечного родителя. Дело было в том, что первого урока у недовольного отпрыска сегодня не было, а были назначены внеклассные занятия по литмастерству. Направила его на них все та же пресловутая Жужа (учительница русского языка и литературы), узрев прозорливым педагогическим оком в мальчике талант к писательству и призывая отстоять честь школы в городском конкурсе сочинений (а скорее возжелав получить премию «Учитель года» за воспитание юного Пушкина). Талант, вероятнее всего, принадлежащий маме, которая угрохала несколько часов на то, чтоб у сына получилось приличное сочинение. – Не пойду я на эту тупую внеурочку! – вопил Влад. – Если Жужа хочет быть писателем, вот пусть и пишет, нечего меня в это тянуть. На фига мне литмастерство? Я не собираюсь быть Достоевским. Пусть другого отправляет на эту олимпиаду! – Это что еще за восстание с утра пораньше? – поднял брови Петр и сурово посмотрел на сына. Но тот уже впал в бунтарский раж и сдаваться не собирался. Поругавшись еще минут десять, отец с сыном пришли к примирению после того, как Владик пришел к выводу, что лучше сидеть в читалке и слушать байки про писателей от библиотекарши, чем подыхать в шакальне с тупыми одноклами, которые из кожи вон лезут, лишь бы подлизаться к Жуже и получить хорошие четвертные. Ясно стало одно, что кто-то (кто?) нарисовал в тетрадке сына те же рисунки, что и на столе убитой Людмилы Котайкиной. И после долгих расспросов и клятв (хорошо, что Катя, уткнувшаяся в ноутбук в спальне, этого не слышала) выяснилось, что художник, скорее всего, был кем-то из читального зала пединститута, где Владька оставил тетрадку на столике у окна, пока отходил за книгами во время занятий по литмастерству – вчера в 16.00. – Ты все понял? – прозвучал контрольный вопрос, и майор сурово посмотрел на мальчика. – После занятий сразу идешь к маме на кафедру. Она как раз придет к третьей паре. Сидишь у нее в преподавательской, пока она не освободится, делаешь уроки, а затем идешь домой с ней за ручку. – Да понял я, понял. Ты уже пятый раз мне это говоришь. Я не идиот. А это что? Владик недоуменно посмотрел на отца, сжимая в руке барабанные палочки, разрисованные звездами. – Ты подсунул? Я ж сказал уже, что не хочу заниматься музыкой. И на барабанах тоже. Мне вообще музыка не интересна. Что ты прицепился с ней, ну?! Пока сын возмущался, Зигунов завороженно смотрел на палочки и чувствовал, как руки и ноги превращаются в ледышки. Во рту резко пересохло, а сердце пронзило тупой иглой. Что это? Откуда? Неужели ОН был у него дома?! Прикасался к вещам сына… а может, и… Нет, стоп! Никакой паники! На нее сейчас времени нет, от слова «совсем». Так, Зигунов, соберись, дыши ровно: вдох-выдох, вдох-выдох. Нечего пугать сына и окружающих. Наверное, подложил в рюкзак в той же читалке. В голове вспыхнули строчки из рассказа Чапека: «И эти палочки – трагедии знаменье!» Сделав глубокий вдох, майор аккуратно вынул из рук Владика палочки и как можно спокойнее произнес: – Так, иди к маме в кабинет и сиди там. Никуда не выходи, ясно? Сядь за ее стол и сиди. Жди ее. – Так я же собирался… – Я спросил: ясно?! – гаркнул Петр, сверля мальчика взглядом. Тот дернулся, с испугом посмотрел на отца и кивнул: – Ясно. – Вот и отлично. Давай, вперед. – Хорошо. По лицу Владика было видно, что он растерялся, но понял, что сейчас лучше делать то, что говорит отец. Пока мальчик бежал по лестнице, Зигунов провожал его взглядом. Затем он вытащил из кармана пачку одноразовых носовых платков, завернул в них палочки и сунул в карман. Криминалисты его, конечно, не поблагодарят, но у него с собой не было даже обычного пакета, так что чем богаты… Зато, может, преступник оставил какие-то следы. Маловероятно, конечно, судя по тому, как аккуратно он действует из раза в раз, но чем черт не шутит. Бывает, на таких мелочах и прокалываются. Так, теперь библиотека. Мы туда направлялись, так что туда и пойдем. Петр посмотрел на лестницу, куда убежал сын, резко повернулся и направился в читальный зал. Рука инстинктивно тянулась к наплечной кобуре. Очень хотелось вытащить табельное оружие и нестись с ним наперевес, как показывают в американских боевиках. Было бы в разы спокойнее. Но, увы, мы не в кино. Перед дверью читального зала Петр на мгновение задержался, еще раз глубоко вздохнул, унимая бешеное биение сердца, и нажал на ручку. За те считаные доли секунды, что дверь открывалась, перед мысленным взором пронеслись все кровавые сцены, которые он видел за свою жизнь. Только сейчас жертвами в них все время были жена и сын. Забрызганные кровью стены, растерзанные тела, испускающие последний предсмертный хрип, отрубленные руки и ноги, сожженные кислотой лица… Посреди багрового кошмара стоит огромная черная фигура, сжимающая в руке зазубренный ржавый тесак… раскаленные щипцы… нож, ножницы, пилу, топор… Все, что может причинить страдания и убить. А в черноте, где должно быть лицо, широченная улыбка… Зигунов уже готов был выхватить-таки пистолет… но в читальном зале было все как всегда. Никаких маньяков и трупов. Тишина, в которой изредка раздается шуршание страниц, поскрипывание столов и стульев, едва различимый шепот посетителей. «Успокойся, идиот!» – приказал себе Петр, расслабил руки и направился к старушке-библиотекарю. – Доброе утро, – голос прозвучал хрипловато, но почти нормально. – Доброе. – Я – майор Зигунов. – Петр показал удостоверение так, чтобы пожилая женщина смогла прочесть, что на нем написано. – У меня есть к вам пара вопросов. – Да, конечно, спрашивайте. Что-то случилось? Библиотекарь заметно занервничала, стала протирать стекла очков и смотреть взглядом, полным готовности сотрудничать. Советская школа. – Да вы не переживайте, ничего особенного. Как я могу к вам обращаться? – Балабанова Анна Никифоровна. – Очень приятно, Анна Никифоровна. Скажите, в зале камеры видеонаблюдения есть? – Нет, нету. – Понятно. А кто дежурил здесь вчера часа в четыре дня? Вы? – Да, я тут каждый день. – Кто-то еще из сотрудников? – Денис Иннокентьевич. У него с двух до четырех как раз был кружок ЛИТО. К нам школьники приходят заниматься… – Хорошо, – перебил майор. По опыту он знал, что если свидетелей не останавливать, они тебе расскажут историю своей жизни во всех подробностях, а заодно приплетут еще истории родственников, знакомых и друзей. А потом и героев любимых сериалов. Короче, Шахерезада из «Тысяча и одной ночи» отдыхает. Самое же печальное во всем этом, что достоверность такой информации примерно на уровне все той же знаменитой сказочницы. Так что извините, Анна Никифоровна, но времени работать психоаналитиком у меня в данный момент нет – где-то совсем рядом ходит убийца. Притом так близко, что роется в портфеле моего сына и оставляет рисунки в его тетрадях. Петр чуть усмехнулся, давая понять старушке, что сейчас не время для долгих историй, и задал следующий вопрос: – Можно с ним побеседовать? Где я могу его найти? – Да здесь, – библиотекарь махнула морщинистой ручкой в сторону стеллажей с книгами. – Он каталоги разбирает. – Спасибо.