Перевод Елены Корягиной Во вторник после обеда Сара появилась на работе с пирсингом. Уайетт заметил, что она старается держать голову пониже и прикрывает рот скомканной салфеткой. Салфетка очень скоро пропиталась кровью. Уайетт сидел за компьютером слева от девушки и наблюдал за ней краешком глаза. Он обрабатывал сканером и отмечал в компьютере возвращенные клиентами видеодиски. В следующий раз, когда Сара поднесла ко рту салфетку, он заметил в ее кровоточащем языке стальное колечко. Интересный поворот в биографии Сары Кенсингтон. Сара уже давно понемножку панковала. Когда она только устроилась работать в «Прокат дисков», она выглядела простовато и невзрачно: короткие темные волосы, близко посаженные глазки. Держалась холодно и неприступно, как человек, привыкший, что его не любят. Уайетт и сам был отчасти таков и думал, что они смогут сойтись. Ничего подобного. Она на него даже не смотрела и часто делала вид, что не слышит, если он к ней обращался. Вскоре Уайетт решил, что оно того не стоит, и лучше держаться от нее на расстоянии. Однажды к ним в прокат пришел один хрыч, тип лет сорока, какой-то ряженый с бритой башкой и в собачьем ошейнике, с которого свисал поводок. Он искал «Сида и Нэнси» и попросил Сару ему помочь. Они какое-то время болтали. Сара ухахатывалась над каждой его шуткой, а когда был ее черед говорить, громко и взволнованно сыпала словами. Дико было видеть, как она перед кем-то выделывается. На следующий день Уайетт вышел в вечернюю смену, а парочка уже тусовалась в укромном уголке. Этот клоун прижимал Сару к стенке, и они держались за руки, переплетя пальцы, причем Сара совала язык ему в рот. Прошло несколько месяцев, теперь волосы у Сары ядовито-рыжие, ходит она в байкерских ботинках, а веки мажет тенями какого-то потустороннего цвета. Однако заклепка в языке – это что-то новенькое. – Кровь-то почему? – спросил Уайетт. – Недавно прокололи, – ответила Сара, не глядя на него. Злобно ответила. Любовь не сделала ее добрее и общительнее. Когда Уайетт к ней обращался, она по-прежнему хмурилась и сторонилась, словно даже воздух вокруг него был отравленный. Уайетт никогда не понимал и не надеялся понять, почему она питает к нему такое отвращение. – Я уж было подумал, что ты молнией язык защемила, – сказал он. И добавил: – Ну, а как еще тебе удержать мужчину? Не красотой же своей. Обычно пронять Сару было нелегко, и ее реакция Уайетта озадачила. Девушка бросила на него испуганный и несчастный взгляд, а подбородок у нее задрожал. Совершенно изменившимся голосом она сказала: – Оставь меня в покое. Уайетт испытал какое-то неприятное чувство жалости. Он уже и не рад был, что так сказал, пусть Сара его и спровоцировала. Он даже руку протянул и придумывал, как дать ей понять, не извиняясь, что жалеет о сказанном. Сара отпрянула, глядя на него полными слез глазами, и что-то пробормотала. Уайетт разобрал только «дебил» и «читать бы сначала научился», но ему и этого хватило. В груди разлился ледяной холод. – Разинешь рот, стерва, и я твою заклепку прямо с мясом выдерну. У Сары от злости потемнели глаза. Теперь это была нормальная Сара Кенсингтон. Она встала и потопала короткими толстыми ножками вокруг конторки в дальнюю часть магазина – в кабинет миссис Бадия, ябедничать. Уайетт почувствовал раздражение, смешанное с некоторым страхом. Он решил, что устроит себе перерыв, взял свою армейскую куртку и вышел вон. Закурил «Америкэн спирит» и встал у стены, ссутулившись и слегка дрожа, поглядывая на хозяйственный магазин Миллера через дорогу. На парковку у магазина въехала миссис Презар. В машине сидели и оба ее мальчика. Миссис Презар жила на той же улице, что и Уайетт, дом у нее был цвета клубнично-молочного коктейля. Уайетт подстригал там лужайку, – давно, когда еще занимался этим ремеслом. Миссис Презар вышла из машины и быстро двинулась к магазину. Мотор заглушать не стала. Красилась она очень сильно, но это ее не портило. Особенно Уайетту нравился ее рот, чуть оттопыренная нижняя губа. С каменным лицом миссис Презар вошла в магазин. Мальчики остались в машине – старший на переднем сиденье, младший – сзади, в детском креслице, пристегнутый. Старшего звали Бакстер. Уайетт и сам не знал, почему помнил его имя. Мальчик был худой и долговязый, наверное, фигурой пошел в отцовскую породу. Младшего брата Уайетт разглядеть не мог, видел только копну темных волос, а над ней болтались две пухлые ладошки. Как только миссис Презар скрылась в магазине, Бакстер повернулся назад и протянул брату батончик «Твиззлер». Однако стоило младшему до него дотронуться, как Бакстер мигом отдернул руку. Затем снова протянул. Второй раз малыш не купился, и Бакстер шлепнул его батончиком. Так они развлекались некоторое время, а потом старший развернул конфету и сунул один конец в рот. На Бакстере была бейсболка «Твин ситиз», старой команды Уайетта. Неужели мальчишка уже дорос до Младшей лиги? На вид – нет, но кто знает. Возможно, теперь туда принимают с более раннего возраста. О том времени, когда он играл, Уайетт сохранил приятные воспоминания. В последний год он едва не поставил рекорд по количеству украденных баз. Одна из немногих сфер, в которых он точно был не хуже своих ровесников. К концу сезона у него на счету было девять баз, и только однажды его осалили. Толстомордый питчер-левша постарался. Уайетт метался взад-вперед между базами, а первый и второй бейсмены приближались с двух сторон, перебрасываясь мячом. Уайетт все же решил прорваться, надеясь увернуться, но сразу понял, что совершил ошибку, и его охватило ощущение безнадежности, неизбежного поражения. Второй бейсмен стоял прямо у него на пути, этого парня Уайетт знал: Трит Рэндэлл, звезда команды-противника. Рэндэлл ждал его, широко расставив ноги, и впервые Уайетт почувствовал, что как бы ни старался, цели не достигнет. Он не помнил, как его вывели из игры, помнил только, как бежал, а Трит Рэндэлл стоял у него на пути и смотрел сощуренными глазами-щелочками. То был почти самый конец сезона; за две последние игры Уайетт не сделал ни одного хита, и до рекорда ему не хватило двух украденных баз. В старших классах он не сыграл ни одной игры, все время был на испытательном сроке, то за неуспеваемость, то за нарушения дисциплины. В предпоследнем классе у него определили неспособность к чтению. Уайетта затрудняли фразы, в которых было более четырех-пяти слов, и много лет он мучился, если попадались предложения, бо́льшие по длине, чем среднее название фильма. Спецпрограмму для отстающих «Ремесло – сила!» в школе называли «Курс для дебила», или «Кому мозгов не хватило». Как-то раз Уайетт увидел в туалете для мальчиков надпись: «Я на курсе по ремислу, где ище быть риальнаму пацану». Последний год он провел в одиночестве, даже по сторонам не смотрел, когда шел по школе, и в бейсбол играть не пытался. А Трит Рэндэлл, напротив, всех строил, лупил все, что шевелится, и принес своей команде победу в двух региональных чемпионатах. Теперь Трит служил в полиции, ездил на тюнингованной тачке и был женат на Эллен Мартин, платиновой блондинке, самой классной из всех чир-лидерш, которых он, по слухам, имел. Миссис Презар вскоре вышла из магазина, вероятно, ничего там не купив. Одной рукой она придерживала запахнутую куртку и лишь скользнула взглядом по фигуре Уайетта, ничем не показав, что узнала его или вообще заметила. Усевшись за руль, миссис Презар громко захлопнула дверцу и так быстро взяла с места, что взвизгнули шины. Когда Уайетт у нее работал, она тоже его почти не замечала. Однажды он зашел к ним в гостиную, открыв раздвижную стеклянную дверь. Все утро он стриг лужайку – дамочка жила небедно, муж у нее руководил фирмой, проводившей Интернет, и лужайка у них была самая большая на улице. Уайетт весь запарился, обгорел на солнце, на лицо и руки налипла трава. А она болтала по телефону. Он стоял у дверей, ждал, пока хозяйка изволит его заметить. Миссис Презар не торопилась. Она сидела за небольшим столиком и, откинувшись на спинку стула, крутила пальцем золотистый локон. И то и дело принималась смеяться. На столике перед ней валялись банковские карточки, и она бездумно двигала их туда-сюда мизинчиком. Уайетт целых десять минут прождал, а потом она наконец положила трубку и повернулась к нему, сделав очень строгое лицо. И отчитала: она, дескать, наблюдала за его работой, и платит ему вовсе не за то, чтобы он болтал с каждым прохожим. А еще она слышала, как газонокосилка наехала на камень, и если у нее повредились лезвия, Уайетту придется заплатить за покупку новых. Работа стоила двадцать восемь долларов. Миссис Презар дала тридцать: мол, пусть будет благодарен, что вообще получил чаевые. Через секунду она опять болтала по телефону, смеялась и выкладывала из карточек свои инициалы. Сигарету Уайетт почти прикончил и хотел выкурить еще одну, прежде чем возвращаться, но тут дверь позади него открылась. Вышла миссис Бадия в черном свитере с белым бейджиком на груди, гласившим: «Пэт Бадия, менеджер». Она поморщилась от холода и обхватила себя руками. – Сара мне все рассказала, – начала миссис Бадия. Уайетт закивал. Начальница ему нравилась. Иногда он с ней даже шутил. – Иди-ка ты домой, Уайетт, – сказала она. Он бросил окурок на асфальт. – Ладно. Пойду домой. Завтра отработаю, когда этой не будет, – он кивнул в сторону магазина. – Нет, завтра не нужно. Приходи в следующий вторник за последним чеком. Уайетт не сразу понял, о чем она. А когда понял, кровь бросилась ему в лицо. Миссис Бадия продолжала: – Уайетт, нельзя угрожать людям, с которыми работаешь. Мне до смерти надоело слушать бесконечные жалобы. С тобой всегда какие-то проблемы. – Она поморщилась, оглянулась на магазин. – Саре и так сейчас нелегко, а тут еще ты грозишься вырвать ей язык. – Неправда! Я про заклепку сказал. А вам не интересно, что она-то мне сказала? – Не особенно. Ну? Уайетт не ответил. Он не смог бы повторить слова Сары. Сам их не понял, не расслышал толком. А если бы и понял, не стал бы повторять. Что-то про его неумение читать. А он старался не обсуждать свои трудности с чтением, письмом и прочим: слишком уж болезненная тема. Миссис Бадия ждала, пока Уайетт заговорит. Он молчал, и она сказала: – Я много раз давала тебе шанс. Но нельзя бесконечно просить твоих коллег терпеть такие выходки. Миссис Бадия немножко помолчала, покусывая нижнюю губу. Затем взгляд ее упал на ноги Уайетта, и, уходя, она бросила: – Завяжи шнурки. Она удалилась, а он так и стоял, сжимая и разжимая руки, пытаясь их согреть. Потом медленно двинулся вдоль витрины за угол, к той части магазина, которую с улицы не было видно. Сплюнул. Достал другую сигарету, закурил, затянулся; ноги у него подкашивались. А ведь думал, что миссис Бадия хорошо к нему относится. Порой он задерживался, чтобы помочь ей закрыть салон, хотя в его обязанности это не входило. Разговаривать с ней было легко и приятно. Они обсуждали фильмы, чудачества покупателей, и начальница слушала Уайетта, словно ее и вправду интересовали его рассказы и мнение. Раньше он так со своими начальниками не общался. И вот все кончилось – как всегда, паршиво. Кто-то затаил обиду, подложил ему свинью, а начальница даже разбираться не стала, не захотела ничего знать. «Мне до смерти надоело слушать бесконечные жалобы». А чьи жалобы и на что, не сказала. «Всегда с тобой какие-то проблемы». Зачем было приплетать другие «проблемы», вместо того, чтобы разобраться в сегодняшней? Уайетт отбросил сигарету, – по асфальту рассыпались искры, – повернулся и быстрым шагом обогнул дом. Почти всю витрину магазина закрывали рекламные постеры. Между «Черной дырой» и «Другими» стояла Сара Кенсингтон и смотрела куда-то на парковку. Глаза у нее покраснели и затуманились, взгляд был отсутствующий, и Уайетт понял: она думает, что он давно ушел. И не удержался. Подскочил к стеклу и ткнул в него средним пальцем, прямо у нее перед носом. Сара в испуге шарахнулась, и рот у нее стал похож на букву «о». Уайетт отвернулся и потопал через парковку. Туда как раз въезжала машина, и водитель резко дал по тормозам, а потом злобно засигналил. Уайетт презрительно оскалился и опять поднял средний палец. Миновав парковку, он свернул в жиденькую замусоренную рощицу. Среди деревьев валялись старые матрасы, пакеты с мусором, ржавые кухонные принадлежности. Еще здесь протекал ручей, бравший начало на автомойке. Видно его не было, но он журчал где-то в зарослях, а иногда о нем давал знать запах дешевого автошампуня и политуры. Уайетт брел медленно, втянув голову в плечи: в сумерках тонкие, нависшие над тропой ветки были незаметны, и он боялся на них наткнуться. Тропа вела к замусоренному мелкому пруду, сюда же выходила и грязноватая улица, по которой Уайетт шагал до шоссе, а оттуда уже рукой подать до парка Рональда Рейгана, где Уайетт и проживал в шаткой одноэтажной халупе. Жил он с матерью, отец давно сделал ноги, и слава богу. У пруда было пустынно и грязно. Иногда здесь останавливались машины, – мало ли зачем люди забираются в такие места. Выбравшись из подлеска, Уайетт увидел автомобиль. Под деревьями сгустились сумерки, хотя небо было еще не совсем темное – фиолетовое, а на горизонте абрикосово-желтое. Машину Уайетт разглядел только вблизи. Универсал миссис Презар. Водительская дверь была распахнута. В двух шагах от машины Уайетт замедлил ход; почему-то у него слегка перехватило дыхание. Сначала ему показалось, что в машине никого нет. Было тихо, только под капотом что-то слегка постукивало, – мотор остывал. Потом Уайетт увидел малыша, все еще пристегнутого к детскому сиденью. Головку он опустил на грудь, глаза были закрыты. Наверное, уснул. Уайетт огляделся в поисках миссис Презар и Бакстера, посмотрел на берег пруда, на заросли. Неужели ребенка оставили здесь одного? Наконец, вернувшись взглядом к машине, Уайетт заметил миссис Презар. Она так низко склонилась над рулем, что были видны лишь золотистые волосы. Уайетт на несколько секунд замер. Почему-то происходящее его насторожило, особенно лицо малыша. В сумеречном свете оно казалось каким-то отекшим и слегка отливало голубизной. Уайетт обошел автомобиль и опять остановился. Представшее перед ним зрелище окончательно лишило его сил. Миссис Презар тихонько раскачивалась взад-вперед. Бакстер лежал навзничь у нее на коленях, запрокинув стриженную «под машинку» голову, – бейсболка с нее упала. Открытые глаза слепо смотрели прямо на Уайетта. Губы были такие красные, словно их намазали помадой. Сначала Уайетт заметил рану у мальчика на шее: длинный порез заканчивался кривым росчерком. Потом другую, на лице – словно по очень белой щеке ползет черный червяк. Миссис Презар, широко раскрыв покрасневшие, полные слез глаза, рыдала совершенно беззвучно. На лице у нее алели длинные кровавые полосы – следы детских пальцев. Она дышала глубоко и прерывисто. И на каждом выдохе шептала: – Господи, Бакстер, господи… Невольно отшатнувшись, Уайетт наступил на какую-то пластиковую крышечку, и она хрустнула. Миссис Презар вскинула голову и уставилась на него диким взглядом. – Миссис Презар, – произнес Уайетт внезапно севшим голосом. Он ожидал воплей и причитаний, но она заговорила едва слышным шепотом. – Пожалуйста, помоги нам. Тут только Уайетт увидел, что возле машины валяется женская сумочка, а рядом – ее содержимое. – Я позову на помощь, – сказал он и уже почти повернулся, готовый бежать, лететь. За минуту он добежит до шоссе и остановит какую-нибудь машину. – Нет. В голосе миссис Презар звучал ужас. – Не уходи. Мне страшно. Кто знает, куда он пошел. Вдруг он еще где-то здесь. Может, кровь смывает. Она бросила затравленный взгляд в сторону воды. – Кто? – Уайетт тоже оглядел пруд – крутой берег, жиденькая рощица, – и ему стало еще страшней. Вместо ответа женщина сказала: – У меня есть телефон. Он бросил его где-то рядом с машиной. Поищи. Боже, только бы он не вернулся! Уайетт вдруг ощутил сухость во рту, его затошнило. Машинально он шагнул вперед и стал искать рядом с сумкой. Нагнулся пониже, отчасти для того, чтобы лучше видеть, отчасти, чтобы его самого не было видно за машиной со стороны пруда. На земле валялись какие-то бумажки, выпавшие из сумки, и шелковый желто-красный переливчатый шарф. Один конец шарфа плавал в луже. – Может, здесь? – спросил Уайетт, открывая сумочку.