– Охренеть, как круто, – отозвался я наконец и пристроил фото на цементную стенку под поручнем. Рука при этом попала на один из лежащих там кирпичей, да так и осталась на нем. Внизу громыхал тягач; водитель врубил низшую передачу, и двигатель взревел. Черный дизельный дым вился вверх сквозь крупные, мохнатые снежинки. Когда это пошел снег? Я и не заметил. – Что с глазом-то? – попробовал я еще раз, удивляясь собственному волнению. Эдди вытер нос рукой. С его лица не сходила ухмылка. – Тот кусок дерьма, с которым гуляет моя мамашка, застукал меня, когда я рылся в его кошельке. Можно подумать, нужны мне его талоны на питание или что там у них… Он сегодня рано ляжет – завтра ему до рассвета в Кентукки выезжать, – вот я и торчу тут, пока не… О, гляди, бензовоз! Я опустил глаза и увидел, что приближается очередной грузовик с длинной цистерной. – У нас всего одна попытка пустить этого урода под откос! – возвестил Эдди. – Сто граммов «си-четыре»![20] Завалим его – встанет вся дорога. Я думал, Эдди столкнет на грузовик тот кирпич, что торчал на стене перед ним. Однако он пристроил свою ладонь поверх моей, все еще лежавшей на другом обломке. Меня кольнула тревога, но руки я не убрал. Наверное, это стоит подчеркнуть. Я сам допустил то, что случилось. – Ждем… – инструктировал Эдди. – Внимание… целься… давай! Он толкнул мою руку. «Снаряд» со звоном ударился о бензовоз и отскочил вбок, туда, где как раз в этот момент грузовик начала обгонять красная «Вольво». Кирпич угодил в лобовое стекло, по которому мгновенно разбежалась паутина трещин, и машина исчезла под мостом. Мы кинулись к перилам на противоположной стороне. Дыхание у меня перехватило, воздух комом встал в груди. Когда автомобиль появился из-под моста, его несло влево, на обочину. Он слетел с дороги и скатился по заснеженной насыпи со скоростью около пятидесяти километров в час. Внизу, в небольшой долинке, торчало несколько гибких кленовых саженцев. «Вольво» с треском воткнулся в один из них. Разбитое лобовое стекло, сверкая, вылетело наружу, скользнуло по капоту, свалилось в снег. Я все еще пытался перевести дух, когда передняя пассажирская дверь распахнулась, и из нее выкарабкалась немолодая блондинка в красном пальто с поясом. Держась рукой в перчатке за глаз, второй рукой она дергала заднюю дверцу с криком: – Эми! Господи, Эми! Эдди ухватил меня за локоть, развернул к тропинке, толкнул вперед. – Валим отсюда нах! Он продолжал толкать меня, и когда мы сбежали с моста – настолько сильно, что я упал на одно колено, и осколки щебня, как стрелы, впились в коленную чашечку. Потом Эдди рванул меня вверх за локоть, и мы понеслись дальше. Я ни о чем не думал. Бежал. Кровь колотилась в висках, лицо горело. Я бежал… Мысли вернулись в голову, только когда мы добрались до парка и перешли на шаг. Не сговариваясь, повернули к моему дому. Легкие горели – от бега в тяжелых зимних ботинках я устал и наглотался ледяного воздуха. Женщина рвала заднюю дверь с криком: «Эми!» Выходит, там девочка, дочка? Высокая, грузная блондинка зажимала глаз рукой. Осколок стекла? А вдруг она теперь ослепнет? И вылезла с пассажирского места. А как же водитель? Почему не вышел? Без сознания? Или… погиб? Ноги у меня тряслись. Я не мог отделаться от ощущения ладони Эдди на моей руке, толкающей кирпич, который летит, летит, переворачиваясь в воздухе, и ударяется в бензовоз, а оттуда – в лобовое стекло легковушки. Все уже случилось. Ничего не исправить. Эта мысль поразила меня, как откровение. Я посмотрел на руку, столкнувшую кирпич, и увидел, что в ней зажато фото. Клочок ткани под пальцами между ног Минди Акерс. Не помню, когда я успел его захватить. Я молча показал снимок Эдди. Тот смерил его озадаченным взглядом. – Оставь у себя, – сказал он, и это были первые слова, которые прозвучали с тех пор, как он заорал «Валим отсюда нах!» Подойдя к моему дому, мы прошли мимо мамы – она остановилась у почтового ящика поболтать с соседкой и рассеянно провела пальцами по моей шее, когда я проходил мимо – легкий, ласковый жест, от которого меня передернуло. Я молчал, пока мы не вошли в прихожую и не начали раздеваться. Отец был на работе, где Моррис, я не знал, да и не думал об этом. Темный и тихий дом казался пустым. – Надо бы позвонить, – сказал я, расстегивая вельветовую куртку. Голос прозвучал словно со стороны – не из моей гортани, а откуда-то из угла, из-под кучи сложенных там шапок. – Куда? – В полицию. Узнать, все ли в порядке. Эдди замер и уставился на меня. В тусклом свете прихожей его подбитый глаз выглядел неудачно подведенным тушью. – Скажем, что просто стояли на мосту, увидели аварию, – продолжал я. – Необязательно же сообщать, что мы ее и устроили, – Мы ее не устраивали. – Ну… Это было такое беспардонное вранье, что я не мог найтись с ответом. – Кирпич отлетел не в ту сторону, – пояснил Эдди. – При чем тут мы? – Я просто хочу убедиться, что все живы. Сзади сидела девочка… – Да какая, на хрен, девочка! – Ну… – Я снова заколебался, но нашел в себе силы продолжать. – Точно сидела, Эдди. Ее мама звала. Он замер на миг, буравя меня злобным, оценивающим взглядом, потом пожал плечами и сбросил ботинки. – Позвонишь в полицию – я на себя руки наложу. Тогда и это будет на твоей совести. На меня навалился тяжкий груз. В груди сдавило. – Брось, – выдавил я еле слышным, свистящим голосом. – Я серьезно. – Эдди помолчал и добавил: – Помнишь, я рассказывал, как мне брат звонил насчет тех машин, что он раздевал в Детройте? Я кивнул. – Так вот это была брехня. А как он трахал рыжих близняшек в Миннесоте? После паузы я кивнул опять. – Тоже вранье. Я все время врал. Он нам не звонит. – Эдди глубоко, прерывисто вздохнул. – Понятия не имею, где он и чем занимается. Только один раз он меня набрал, еще из-за решетки. За два дня до того, как слинял. Голос у него был… Как будто старался не реветь. Заставил меня поклясться, что я не выкину ничего такого, за что туда попаду. Сказал, меня точно попробуют пидором сделать. Там куча бостонских негров, налетают всей шоблой, и привет. А потом он исчез, и никто не знает, что с ним стряслось. По-моему, будь он в порядке, он бы точно позвонил. Мы с ним неразлейвода были. Не заставлял бы он меня гадать, что да как. А еще я знаю, что ни за что не стал бы он чьей-нибудь подстилкой. – К этому времени Эдди уже беззвучно плакал, вытирая слезы рукавом. Потом поднял на меня злые, покрасневшие глаза. – Так что не пойду я за решетку из-за случайной аварии, в которой не виноват. Никто из меня гомика не сделает. Пытались уже. Этот говна кусок из Теннесси, моей мамашки хахаль… – Он осекся и отвел глаза. Я молчал. Вид Эдди Прайора со слезами на глазах лишил меня дара речи и всех возможных аргументов. – Мы уже ничего не изменим, – дрожащим голосом заключил Эдди. – Что сделано – то сделано. Это был несчастный случай. Дурацкий рикошет. Кто бы там ни пострадал, надо как-то дальше жить. Если затихаримся, нас не вычислят. Кирпичей я набрал под мостом, там их куча, расшатавшихся. Никому и в голову не придет, что один из них не сам свалился, разве что нас видели. А если ты все-таки соберешься куда-то звонить, предупреди меня, потому что я им не дамся, чтоб со мной не вышло, как с братом. Некоторое время я собирался с силами, чтобы ответить, и наконец выдавил: – Забудь. Давай, что ли, телик посмотрим. Мы наконец выпутались из зимней одежды и шагнули в кухню. Где я чуть не врезался в Морриса, который стоял у открытой двери в подвал с мотком упаковочного скотча в руке. Голову он склонил к плечу, будто вслушиваясь в музыку сфер, глаза расширились, уставившись, как обычно, в никуда. Эдди оттолкнул меня локтем, сгреб Морриса спереди за ворот черной, в рубчик, водолазки и влепил его в стену. И без того выпуклые глаза брата вытаращились еще больше. В оторопелом недоумении он уставился в пылающее лицо Эдди. Я перехватил руку приятеля, пытаясь разжать пальцы. – Признавайся, подслушивал, дебил малолетний? – наседал на Морриса мой приятель. – Эдди!.. Эдди!.. Неважно, слышал он или нет! Он не расскажет! Пусти! – просил я. Когда Эдди ослабил хватку, Моррис, моргая, уставился на него с открытым ртом. Потом искоса глянул на меня – что это, мол, такое было? – и пожал плечами. – Пришлось разобрать осьминога, – начал объяснять он. – Нет, мне нравилось, как его щупальца сбегались к центру. Как спицы в колесе. Но откуда бы ты ни влез, всегда было понятно, куда приползешь, а это неинтересно. Когда все запутано, труднее, зато любопытнее. Так что у меня новая идея. Хочу начать с центра и двигаться по спирали, как паук. – Потрясно, – отозвался я. – Действуй. – Я столько коробок еще никогда не использовал. Погодите, сами увидите. – Дождаться не можем. Правда, Эдди? – Точно, – подтвердил он. – Если что, я внизу, за работой, – подытожил Моррис и, проскользнув между мной и Эдди, ссыпался вниз по лестнице. Мы же прошли в гостиную. Я включил телевизор, но не мог понять, что смотрю. Как будто вышел из собственного тела и стою в одном конце длинного коридора, а в другом конце его, на диване, сижу тоже я, рядышком с Эдди – только вот не я это, а пустая восковая кукла. – Прости, что наехал на твоего брата, – сказал, наконец, Эдди. Мне хотелось, чтобы он ушел, хотелось остаться одному, свернуться калачиком на кровати в тихой, умиротворяющей тишине собственной спальни. Но я не знал, как об этом попросить. Поэтому пробормотал онемевшими губами: – Если Моррис все-таки расскажет – хотя он этого не сделает, я уверен, даже если он нас слышал, он не понял, о чем мы, – но если он вдруг расскажет… ты не… ну… ты… – Не убью себя? – докончил за меня Эдди и коротко, хрипло, хмыкнул. – Нет, черт возьми. Я убью его. Но он будет молчать, правда? – Правда, – подтвердил я, чувствуя, как сводит желудок. – И ты тоже, – добавил он через несколько минут. День угасал, в комнате сгущалась тьма. – Да, – пообещал я. Эдди вскочил на ноги. – Мне пора. Ужинаю с двоюродным братом. До завтра. Я подождал, пока не хлопнула входная дверь. Потом встал – неуверенно, как пьяный. Шатаясь, выбрался в холл и стал подниматься по лестнице. Где чуть не споткнулся о Морриса. Он сидел на шестой от начала ступеньке, положив руки на колени, с бесстрастным лицом. Из-за темной одежды только это лицо и виднелось в полутьме. Сердце у меня екнуло. Я застыл, уставившись на него. Он смотрел на меня в ответ со своим обычным инопланетным выражением. Значит, он слышал и конец разговора. В том числе, и обещание Эдди убить его, если он проговорится. Но я был почти уверен, что брат ничего не понял.