– Как нога, которую отсидели, – сказал Эдик. – Как рука, которую отлежали. Как… – Понял-понял. Ну то есть получше, верно? А то нам назад возвращаться пора, весь обратный путь я тебя не протащу. – Санитар виновато поежился. Редкий потихоньку шевельнулся раз и другой, проверяя конечности. Оцепенение понемногу проходило, боль, напротив, нарастала. Хотелось остаться тут, лежать неподвижно и ждать, когда подберут. – А думаешь, есть смысл двигать в обратном направлении? Ну, тревога же, везде охрана рыщет. Слушай, Вась, ты беги один, может, сумеешь. А я тебя даже под пытками не выдам, клянусь! Василий только рукой махнул, давая понять всю тщетность этих уговоров. – Во-первых, все равно сообразят, что один ты так далеко не забрался бы. Во-вторых, я тебя не брошу, чего ты? Вдруг все остальные детишки тоже разбежались? При тревоге – а учебные раз в квартал бывают – блокируются абсолютно все двери. Но через люки можно попробовать… если ты сможешь. А если совсем паршиво тебе, то я тогда зову охрану и сдаемся вместе. Тут Эдуард решился и рывком сел. Встал сперва на колени, потом, ухватившись за подставленное своевременно плечо сталкера, сумел встать и даже распрямиться. Что-то щелкало мерзко в суставах, боль сделалась невыносимой, но Эдик подумал, что сумеет к ней притерпеться, – когда болит абсолютно все, то вроде даже легче. – Двинули! – скомандовал Редкий. – Постараемся выпутаться. И да, Вась, еще раз спасибо, что спас. Санитар снова шмыгнул носом и нежно поддержал друга за пояс, но в следующий миг содрогнулся так сильно, что едва сам устоял на ногах. Эдуард понял, что напугало Васю: многоголосый пронзительный вой, теперь уж не сирены. Сам не особо испугался – слышал подобное. Да и боль отнимала все силы и эмоции. – Откуда это? – спросил шепотом. – Не понять, – едва выговорил Василий, челюсть у него так клацала. – Может, от клеток. Хором выводят, значит, не закрыли их пока. – Сматываться отсюда нужно, – пробормотал Редкий. То, что происходило потом, Эдик помнил плохо, как долгий, муторный сон. Маленький Василий с упорством муравья тащил его на себе, двухметрового и ни на что не годного. Засовывал в люки, волочил волоком по коридорам и лестницам. Тело горело, пот струился по лицу и под одеждой, вместе с ним, казалось, вытекали силы и сама жизнь. Хотелось умолять санитара оставить, бросить его, и в конце концов Эдуард даже принял решение: вот досчитает до ста и попросит. – Наш этаж, – выдохнул сталкер на счете шестьдесят, и Редкий не поверил своим ушам. Путь казался ему непреодолимым. Впервые за все время он осмысленно глянул по сторонам, обнаружил себя в светлом квадратном помещении, где рядком стояли моющие пылесосы. – Где это мы? – В хозблоке. Тут наше санитарское хозяйство. Дома! – А как сюда вошли? Ты говорил, все двери блокируются при тревоге. Вася слегка удивился, глянул встревоженно: – Друг, так ведь давно уже тихо, и электронные ключи снова работают. На браслетах никаких указаний. Эдуард прислушался – в самом деле, тишина, а звенит только у него в ушах. И браслет снова поблескивает у него на запястье, но не его, а бирюзовый. – Ты сейчас вроде как санитар, имеешь право находиться в этом блоке, – пояснил санитар. – Но сейчас нужно тебя как можно быстрее дальше отправлять, наверняка после отбоя медперсонал пойдет по палатам. Может, уже хватились тебя. Если что, скажем, что ты со мной в картишки играл, когда тревога завыла. – Не попадет тебе? – рассеянно спросил Редкий. Василий лишь рукой махнул: – Попадет, но разве это сейчас меня волнует! – А что? – напрягся Эдик. – Тревогу отменили, значит, в порядке все, разве нет? Малышку ту поймали, детей снова заперли. Он горько усмехнулся про себя: вот ведь, называет порядком то, что на деле есть жесточайшее преступление. – Да кто его знает, поймали или нет, – нахохлился Вася. – Могли просто определенную зону оцепить, а тревогу отменили, чтобы больных не беспокоить, и так жалобы с утра посыплются. Сам знаешь, какой у нас тут контингент лечится, сплошь золотые шишки. У меня сейчас две заботы: тебя до палаты доставить, чтобы никто не подкопался, и убедиться, что с Машенькой все в порядке. – С кем?! – даже не понял поначалу Эдик. А поняв, завопил: – Вась, да ты чего! Ты же не пойдешь ее навещать, в самом деле! – Думаю, что схожу все-таки, – после недолгого раздумья коротко отозвался санитар. – Василий! – взвился Редкий. – Твоя Машенька – дерево, что с ней-то могло случиться?! – У этого дерева душа имеется, – отчеканил Вася таким строгим голосом, что в другой раз Эдик бы заткнулся. Но не сейчас. – Ты со мной так рисковал, всю дорогу тащил на себе. А прежде к жизни возвращал, все руки отбил. Да ты на ногах еле стоишь! Пообещай, что отведешь меня, а потом отправишься в свою комнату отдыхать! – Ладно, пошли, – распорядился санитар, снова подставляя плечо, но на его лице Эдик успел прочитать непреклонную решимость поступить по-своему. Удивительно, но у них все получилось. Едва ступили в отделение, как оказались в гуще оживленных событий. Свет горел везде, все палаты – настежь. Бегали растрепанные медсестры, по коридору и в холлах нервно сновали больные. Перепуганные санитарки спешили с подносами, на которых стояли личные заказы разбуженных пациентов: соки, бутерброды, даже суши. Возле самой палаты Редкого пациенты взяли в тиски одного из профессоров, громогласно требовали разъяснений, с какого перепугу среди ночи завыла сирена и из палат было не выйти. – Господа, технический сбой, – степенно басил тот, выставив перед собой крупные желтоватые ладони. – Руководство приносит всем свои извинения. Расходитесь по палатам и отдыхайте дальше, господа! Мрачный мужчина с очень прямой спиной, наверняка большой начальник, подметил недобрым голосом, что ему жутковато оставаться в палате после такого инцидента. – О, никаких проблем, могу оформить выписку прямо сейчас, – встрепенулся профессор. – Вы ведь на машине? Охрана проводит и вещи отнесет, шофера выделим. Пациент мигом сдулся и исчез за своей дверью. За спинами других недовольных его примеру последовал Эдик. Маленький санитар шмыгнул следом, заботливо помог ему надеть свой браслет и лечь под одеяло, посоветовал: – Ты завтра попроси о полном обследовании, скажи, поплохело что-то. Неизвестно чем эта заморозка тебе аукнется. Вот только… – Он тяжко вздохнул. – Как синяки на моем теле объяснить? – Ага. При некоторых болезнях, слыхал, появляются, только как бы тебя от чего ненужного не начали лечить. – «Мой дядя вылечил целое племя от депрессии и отсутствия аппетита, – с удовольствием процитировал Редкий. – К сожалению, он поздно узнал, что они каннибалы». – «Как сказал психоаналитик, приятных снов, которые мы обсудим за завтраком», – не остался в долгу маленький санитар. – Побегу тогда. – Вась! – Эдуард вдруг совсем по-детски ухватил друга за ладонь. – Но ты ведь не полезешь подчищать за нами или Машеньку свою утешать? Ты же к себе сейчас? – Лежи уж, нарушитель режима, – проворчал сталкер добродушно, освободив руку. – Раскомандовался тут. Чего как маленький-то? Но Редкому было наплевать на насмешки. – Слушай, ну посиди у меня пока, можем в самом деле в картишки сыграть. Пусть все успокоится, а? Но Василий непреклонно помотал головой и процитировал с довольным видом старый черно-белый фильм: – «Появляться в жизни человека нужно мгновенно, а исчезать – еще быстрее». – «Я был готов ко всему, кроме себя самого», – с унылым видом парировал Эдуард. – Вась, не будь идиотом. Но последние слова он сказал уже в спину Василию, который осторожно выглядывал за дверь. Мгновение, и он исчез за ней. Редкий вскочил, желая выбраться в коридор и под любым предлогом зазвать Василия обратно в палату. Но тут же снова глухо и жутко завыла сирена. Достигнув двери, Эдик убедился, что она заблокирована. Прежде чем взять зазвонивший телефон, Кинебомба разлепил глаза и глянул на потолок, где нежным салатовым штрихом с электронных часов высвечивалось время: половина шестого утра. На экране значилось «Давид». Почему-то Антон вообразил, что услышит сейчас в трубке чужой голос с печальным, но ожидаемым известием. Ошибся, это был сам Давид, а голос его звучал слабо, прерывисто, но с напором. – Антон, немедленно собирай наших, – распорядился тот, не тратя время на приветствия. – Все списки у тебя, начинай с актива. – Случилось что-то? – Да еще как случилось! Только что со мной связался наш засланный казачок из Института. Сведения у него не больно точные, с чужого голоса, но суть такова: ночью кто-то сумел проникнуть на этаж, где ведется работа над проектом «Первенцы» и содержатся дети. Этот кто-то открыл камеры, и подопытные разбежались по Институту. Непонятным образом им удалось прорваться за территорию. Если они доберутся до города… – Погоди! – Антон всерьез испугался, не бред ли это умирающего человека. – Не может такого быть. Ну, в смысле, сбежать-то они могли… Но я же видел этих детей. То есть не этих, прежнюю партию. Они сами всего боятся, совершенно беспомощны. Не могли они далеко… – Эти – другие! – перебил его Давид. – Мы давно об этом знаем, хотя не имеем точных сведений. Некоторое время назад в Институте освободили несколько этажей, ближайших к отделению, ввели беспрецедентные меры безопасности. Есть предположение, что с этими детишками что-то перемудрили и они очень опасны. «Комитет» должен быть начеку и наготове, если придется спасать город. Звони им! – Может, мне прежде самому рвануть туда, к Институту, попытаться что-то разведать? – Антон, ты теперь глава «Комитета»! – заорал Давид. – Твое дело – всех организовать и информировать, на разведку послать, если нужно будет! Ситуация нешуточная, мы даже не предполагаем, какие способности могут быть у новых первенцев. Ты меня понял? – Понял, – сказал Кинебомба, слушая, как Давид, умолкнув, безуспешно пытается выровнять дыхание. – Я все сделаю. Едва отсоединившись, он начал обзванивать своих новых подчиненных, которых пока и в глаза не видывал. По примеру Давида, не тратил времени на извинения за ранний звонок. Назначал место сбора, у «Комитета» на такой случай в городке имелась резервная квартира. На периферии сознания мелькала мысль об Эдуарде, всякий раз тревожно ухало сердце: не он ли тот самый «кто-то», который выпустил детишек? Хотя нет, куда ему, там же эти самые… беспрецедентные меры. Но все равно Антон мысленно пометил связаться с ним позднее, разузнать, что творится в Институте. Ровно полчаса понадобилось Антону, чтобы обзвонить всех, указанных в списках актива: пятнадцать человек в Питере, пятеро в области, двое местных. Кроме трех человек – двое больны, один в командировке, – все согласились прибыть в указанное место через час-полтора. Кинебомба был готов к тому, что его многократно пошлют, но, похоже, Давид уже успел предупредить комитетчиков о своем преемнике. Список закончился, и он попытался связаться с Эдуардом, но телефон Редкого был недоступен, скорее всего попросту заблокирован. Это подтверждало, что в Институте творится что-то недоброе. Еще через полчаса он вышел на улицу. День, кажется, готовился быть теплым и ясным, вопреки середине осени. Пронеслось мимо несколько радостных псов – на этих окраинах практиковался самовыгул, но едва их лай растаял в конце улицы, как спустилась странная, обволакивающая тишина. Кинебомба знал цену такой тишине – она всегда предшествовала бедствию. Посреди раздолбанной дороги стоял красный ауди. Вид у него был растерянный и заплутавший. На конспиративной квартире Антон еще не бывал, но адрес знал и рассчитывал добраться пешим шагом минут за двадцать. Однако стоило Кинебомбе сделать шаг от калитки, как красная машина ожила и загудела. Он подошел, заглянул в салон, не сразу, но узнал сына Давида Славу. В первую встречу в парке парень показался ему подростком, но теперь, увидев его без надвинутой на глаза шапки и за рулем, Антон понял, что парню лет двадцать. Выглядел он хмурым и не особо любезным, кивком показал Антону, чтобы залезал в салон. По пути между ними не было сказано ни слова. Мрачность юноши вполне объяснялась состоянием отца, но Кинебомба заподозрил и другое – наверняка он рассчитывал возглавить организацию. Мысль мелькнула и исчезла, как ненужная и лишняя в этот момент. А машина уже тормознула возле обычной пятиэтажки. – Квартиру помните? – разлепил бледные губы Слава. – Конечно. Ты не идешь?