В библиотеке было прохладно и сумрачно. Откуда-то Ринка знала, что именно там — в дальнем, старом шкафу — хранится то, что ей нужно. Ключ в родной мир. Она шла меж стеллажей, заполненных сокровищами. Старыми и новыми, толстыми и тонкими, бумажными и пергаментными, в деревянных, кожаных, тканевых и даже, кажется, чешуйчатых обложках. Словно в библиотеке Хогвартса! И все это волшебство — теперь ее! Остановившись, она вытащила наугад том в алой бархатной обложке, открыла его… И обиженно закрыла. Строчки прыгали, буквы расплывались, и казалось, сейчас сложатся во что-то очень неприличное и ругательное. — Поставь на место, — проворчала книга. — Нос не дорос. — Извините, — машинально ответила Ринка и поставила книгу на место. — Я не знала, что у вас характер. — У всех характер, — менторским тоном пояснил кто-то с верхней полки. — Просто у некоторых особенно вредный. Некоторые… хм… не советую, фрау. Ринка отдернула руку от соседнего фолианта с солидным коричневым, с золотым тиснением, корешком. — Она кусается? — спросила она, задрав голову и пытаясь понять, кто теперь с ней разговаривает. — Ни в коем случае. Только съедает мозги маленьких наивных девочек, которые забрели, куда их не звали, — сказал тот же голос. — Не слушайте его, прелестное дитя, кхе… — на другой полке завозились, и оттуда вылетел клуб пыли. — Кхе! Вот уж бывают глупые книги! Даже среди такого уважаемого собрания… — Вы несете ересь, неуважаемый, — раздался третий голос. А за ним четвертый, и пятый… Книги спорили, предлагали Рине самой прочитать и убедиться, требовали не трогать руками, сыпали пылью и цитатами, светили мудростью и напускали туману, взывали к древним авторитетам и новейшим исследованиям, а Ринка, тихонько — чтобы никого не обидеть, а то вдруг правда укусят? — пробиралась к дальнему шкафу. Оттуда никто не ворчал и не пылил, но Ринка чувствовала: там ее ждут. Настороженно и с любопытством. Вот только опутывающие шкаф остро-серебристые нити Ринку смущали. Они очень походили на оголенные электрические провода. Наверное, это сигнализация, и если она тронет нить — завоет сирена, прибежит полиция, и ее… а что с ней сделают? Это же ее библиотека! Ее? Хм… не совсем ее, но почти. По крайней мере, ей никто не запрещал брать отсюда книги! — Вы не совсем правы, хотя и в своем праве, кхе-кхе, — на Ринку опять дунуло пылью. — Вы герцогиня, а значит, согласно уложению от две тысячи триста пятого года… кхе! Кхе! От пыли у Ринки все сильнее щекотало в носу, и так захотелось чихнуть, что она даже не обратила внимания на «герцогиню». А еще хотелось заткнуть уши и не слышать книжных споров — до ужаса напоминающих ученый совет на защите папиной диссертации. Ринка с бабулей тогда ходили с ним вместе и подслушивали под дверью, потому что нельзя было оставить папу одного «на растерзание старым маразматикам». Ринка почти добралась до заветного шкафа. Кто же ей сказал, что именно тут — ключ? Неважно! Осталось всего ничего, только протянуть руку… Остро-серебристые нити распутались, сложившись в красивый узор, напоминающий одновременно чешую и крылья, вспыхнули, и дверцы шкафа раскрылись сами. Внутри лежал всего один фолиант. Большущий, обтянутый перламутрово-зеленоватой кожей, похожей на змеиную, с массивными золотыми застежками, украшенными немыслимых размеров камнями. Даже в библиотечной пыли они сияли, словно новогодняя гирлянда. И притягивали, манили, обещали… В носу нестерпимо засвербело, словно в лицо попал кошачий хвост. Даже на языке почувствовался вкус шерсти. Ринка потерла нос, но это не помогло, свербело все сильнее и сильнее… — Апчхи! — Будьте здоровы, — отозвалось сразу несколько голосов… — Молчать, — оборвал их другой голос. Низкий, глубокий, бархатный. Как будто бы знакомый, но кто это? Книги мгновенно притихли и притворились обычными, не волшебными. А Ринка внезапно осознала, что стоит босиком, в одной только шелковой сорочке. Длинной, по щиколотку, но сверху — на тонюсеньких бретельках и едва прикрывающей грудь. По спине щекотно пробежали мурашки, пальцы на ногах поджались. А вот свербеть в носу перестало, как будто пыль исчезла. С трудом отведя взгляд от перламутрово-зеленой обложки, Ринка начала оборачиваться — медленно, ужасно медленно, словно фолиант не отпускал ее. Даже сделала еще один крохотный шажок вперед, к шкафу. Серебристые нити вновь зашевелились, натянулись, и Ринке показалось, что они превратились в сеть — и все равно она была не в силах устоять на месте. Даже о том, что кто-то пришел в библиотеку, и она хотела обернуться, почти забыла… Горячие сухие ладони легли ей на глаза, и тот же самый голос приказал: — Место! — и непреодолимое желание взять в руки фолиант исчезло, а из шкафа послышался разочарованный не то рык, не то вздох. Одновременно с этим Ринку обдало колкой прохладой, словно порывом ветра с нее сорвало теплый и ласковый кокон. Но ведь сорочка осталась на ней, а больше ничего и не было? Как странно! — Ты очень неосторожна, — шепнули позади Ринки, и на смену прохладе пришло тепло мужского тела и горько-терпкий, знакомый и обещающий что-то хорошее запах. Но она все равно невольно вздрогнула, не столько от неожиданности, сколько от обостренного ощущения чужого тепла и собственной почти-наготы. — Все хорошо, — сказали ей, едва касаясь дыханием и губами ее уха, но так и не убрав ладоней с ее глаз. Она бы поверила, если бы могла понять — кто это? Почему она согласна, что незнакомец имеет право обнимать ее, и почему ей кажется правильным прижаться к нему спиной и склонить голову, подставляя шею под поцелуи? И пока она гадала, тело сделало все само — и прижалось, и подставило шею. А незнакомец тут же провел по ней губами, рождая внутри Ринки волну предвкушения и заставляя ее сердце биться быстрее. А еще у нее почему-то образовалась слабость в коленях, и безумно захотелось схватиться за надежную мужскую руку… или плечи… или что-то еще… И понять, наконец… — Кто ты? Я хочу видеть! Мужчина вместо ответа потерся об нее бедрами, так и не убирая ладоней с ее глаз, и Ринка тихоньки вскрикнула, таким ярким и неожиданным было удовольствие. Просто от того, что она почувствовала его возбуждение. — Чш, ты увидишь меня чуть позже. Пока нельзя. — Чуш-ш-шь! — пошелестело где-то рядом и вокруг, и Ринки как будто коснулась паутина. — Мош-ш-шно! Все мош-ш-шно! Он лш-ш-шет! Мужчина позади Ринки на миг оторвался от ее плеча и тихонько рыкнул — как большой зверь, совершенно нечеловеческим звуком. Паутина исчезла, а Ринке внезапно стало весело, словно внутри забурлили пузырьки от шампанского. — А почему нельзя? Ты превратишься в тыкву? На миг мужчина опешил. — Почему в тыкву? — Потому что в детстве надо сказки читать, — тут же ворчливо отозвались с книжной полки, — а не забивать голову всякими глу… — Р-разговор-рчики, — снова рыкнул мужчина, и ворчливый голос осекся, зато кто-то неподалеку тихо-тихо захихикал. — А ты, получается, читала сказки? — Ага. Ринка смущенно повела обнаженными плечами; она знала, что их окружают всего лишь говорящие книги, но все равно… подглядывают же! Она никогда не занималась этим… ну… она даже целоваться на публике стеснялась. А тут сразу целая библиотека, а она почти голая, а мужчина не на шутку возбужден, и чем это все закончится… ой… она очень-очень хорошо представляла себе, чем. И от этих картинок смущалась еще больше. Нет, пожалуй, больше всего она смущалась от того, что не знала — кто этот мужчина, но все равно позволяла ему… и сама хотела гораздо большего… ой-ой. Кто-то здесь нехорошая девочка… — Ты принц или чудовище? — постаралась она перевести тему, просто чтобы было не так стыдно. — Разумеется, чудовище, — о ее затылок и шею потерлась горячая щека, а ее лопатки пощекотали шелковистые волосы. — Страшное… — …но симпатичное, — хихикнула Ринка. — Щекотно! — Очень стр-рашное! — не то рыкнули, не то засмеялись позади, и прикусили Ринку за холку, и тут же зализали укус, и спустились губами вниз, между лопаток… Она задохнулась и выгнулась, чтобы не разрывать контакт с горячим мужским телом, но у нее не вышло. Он отстранился, оставив лишь ладони на ее глазах. С трудом подавив разочарованный стон, Ринка замерла. Нет, она не боялась, что он уйдет и оставит ее одну. Она понимала, что все что она хочет — будет. Но… не была в этом уверена. И от этой неопределенности, и внезапно сладкой зависимости — от его желания, от его воли — ее ощущения невероятно обострились. И, кажется, она ему доверяла. Не зная ни его имени, ни его внешности, ничего!.. Хотя нет! Перед глазами внезапно всплыла картинка (из фильма?): светлый зал, публика в костюмах девятнадцатого века, и в центре кадра черноволосый аристократ — элегантный, харизматичный, опасный и безумно привлекательный. Он зол, как тысяча чертей, дамы и кавалеры отшатываются от него, и сейчас что-то будет… — Людвиг. Тебя зовут Людвиг. Мгновение удивленного молчания, потом тихий-тихий смех и такой же тихий приказ. Нет, просьба: — Закрой глаза. Сама. — А… — Ринка хотела спросить, зачем, но не стала. Просто согласилась. — Ладно. Теплые ладони скользнули по ее скулам и зарылись в волосы. Вытащили шпильку, растрепали освобожденные пряди. Погладили плечи. Безумно хотелось податься им навстречу, как кошка подставляется под гладящую ее руку, но каким-то седьмым чувством Ринка чуяла — он ждет, что она будет стоять неподвижно. Позволит собой любоваться. Может быть, она слышала это в его неровном, ускоренном дыхании. Или в сумасшедшем биении собственного сердца. — Ты очень красива, — словно нехотя, словно на чужом и сложном языке, шепнул Людвиг. И взял ее за руку. — Идем со мной. Ринка пошла с ним, не открывая глаз и не обращая внимания на недовольный шелест позади: — Вернис-сь! Но она даже не попыталась обернуться. Только улыбнулась и чуть сильнее сжала мужскую ладонь. Она знала, — неизвестно откуда, но это не имело значения, — что Людвигу нравится ее доверие и послушание. А самое странное, что ей самой нравилось доверять и слушаться. Новое, непривычное ощущение… Она почти вспомнила, почему на самом деле доверять и слушаться нельзя, но тут по ее лицу снова мазнули волосы… или шерсть… или паутина… неприятные воспоминания исчезли, оставив лишь любопытство, доверие — и предвкушение. А через мгновение сильные мужские руки потянули ее к себе, и она оказалась прижатой к твердой груди. И не только груди, о да… Под Ринкиной щекой отказалось плечо, обтянутое чем-то шелковистым, вроде батиста, а ее руки словно сами собой обняли Людвига за шею. — Рина? — одновременно с вопросом Людвиг приподнял ее голову за подбородок и, мгновение подождав (Ринка послушно держала глаза закрытыми, хотя ей ужасно хотелось увидеть его), коснулся губами ее рта. Нежно. Словно изучая, пробуя на вкус. Она тоже изучала и пробовала, и ей определенно нравилось — и легкий привкус шоколада, и запах чистого, здорового мужчины, и гулкое, быстрое биение его пульса под ее пальцами. — Теперь можно? — спросила она, едва поцелуй прервался. — Да. Она целую секунду промедлила. Вдруг она ошиблась, и это — не Людвиг?.. а кто такой, кстати, Людвиг? Вряд ли они познакомились на съемках фильма… Но ее губ снова коснулось мужское дыхание, и она распахнула глаза. Как раз вовремя, чтобы заглянуть в его глаза, синие, как Средиземное море, и такие же манящие. И через мгновение все странные мысли вылетели у нее из головы.