Этот поцелуй был совсем иным. Жадным, требовательным, горячим. И Ринка отвечала так же горячо и жадно, недоумевая: почему это прекрасное ощущение кажется новым? Ведь это Людвиг, ее Людвиг, он был рядом с ней всегда и будет всегда!.. Она потянулась к застежке его рубашки, но не нашла ее — и требовательно дернула ворот, желая скорее дотронуться до обнаженной кожи. Кончики пальцев покалывало от удовольствия и нетерпения, внизу живота потяжелело, налилось жаром, и каждое прикосновение — его губ, его рук, даже шершавой ткани его брюк сквозь тонкий шелк сорочки — казалось невероятно ярким и необходимым. И когда Людвиг, не разрывая поцелуя, потянул с себя рубашку, Ринка радостно запустила под нее обе руки — наконец-то ощутить его, огладить напряженные тугие мышцы, рельеф спины, провести вниз по твердым костяшкам позвонков… а когда она скользнула пальцами под ремень его брюк, Людвиг вздрогнул, отстранился… Ринка разочарованно выдохнула — нельзя, нельзя отнимать у нее это великолепное мужское тело, она еще не успела, да ничего она не успела!.. Разве что смотреть, как Людвиг торопливо расстегивает ремень, не отрывая от нее потемневшего взгляда, судорожно сглатывает, облизывает пересохшие губы — и Ринка машинально повторяет за ним, и впитывает, впитывает каждое прекрасное мгновение… каждое движение изящных пальцев, изгиб запястий, показавшуюся дорожку темных волос… Почему она раньше не замечала, как это красиво и эротично — мужчина, торопливо снимающий с себя штаны? Прикусив губу, она дотронулась до низа его живота, улыбнулась, ощутив его судорожный вдох, и накрыла ладонью освобожденную из плена горячую, нежную плоть. Боже, как хорошо!.. И как хочется скорее, прямо сейчас, почувствовать его в себе! Там, где тело изнывает от нетерпения! А еще хочется… Ринка провела обеими ладонями по его животу и груди вверх, задержавшись на ключицах, и там же, где остановились пальцы, дотронулась губами. Осторожно, вдоль косточки, лизнула плотную, чуть влажную кожу, почувствовала ее вкус и запах. И повела плечами, помогая ему избавить ее от ненужной сорочки, прижалась всем телом, прерывисто вздохнула, когда он сжал ладонями ее обнаженные бедра… — Кто так делает, ну кто так делает? — проскрипело откуда-то сверху. — Никакого терпения, молодежь пошла! Вот наше время… — сверху мечтательно зашелестело, а потом пустилось в воспоминания, от которых у Ринки мгновенно загорелись уши. Она замерла, взглядом ища что-нибудь, чем можно запустить во вконец обнаглевшие книги: настольная лампа? Чернильница? Чей-то лысый бронзовый бюст? Подушка с дивана?.. Людвиг тоже на миг замер, оторвался от ее плеча, которое увлеченно целовал, и хмуро глянул на книжные полки. Оттуда что-то посыпалось, взвились клубы пыли, кто-то закашлялся, а кто-то зашикал. В точности ученый совет! — Особо умных советчиков упокою, — он не повышал голос, нет. Но ученый совет резко заткнулся, а потом зашелестел страницами, делая вид, что они тут вовсе ни при чем. — А мы что, а мы ничего… Никого не трогаю, примус починяю… — зашептало на разные голоса. Очень испуганные голоса. И в библиотеке потемнело. Ринке стало безумно смешно, и в то же время — невероятно приятно и горячо. Страшное-престрашное чудовище рычит на пыльную мудрость, а та цитирует Булгакова и прячется. И чудовище — самое сильное, самое красивое, самое… самое ее, вот! — Завидуйте молча, — сказала она, обернувшись к подернутым дымкой книжным полкам и показав им язык. Спрятались, значит. Еще бы цветочками притворились! Словно в ответ на ее мысли дымка заволновалась, сгустилась — и перед книжными полками нарисовалась мексиканская саванна, поросшая желтоватыми кактусами с крупными лиловыми цветами. Кактусы были полупрозрачные, но на вид очень, очень колючие. Людвиг хмыкнул, запустил руку в Ринкины волосы на затылке, погладил. И с улыбкой склонился к ее губам. — Ты удивительно прелестна в гневе, моя герцогиня, — в его голосе насмешливые нотки мешались с хрипотцой возбуждения. Вместо ответа — которого никто и не ждал — Ринка его поцеловала. И закинула ногу ему на бедро, потерлась о него животом… О, реакция ее восхитила: Людвиг тут же приподнял ее за бедра, развернулся вместе с ней — и усадил ее на край дивана, оказавшись на коленях между ее ног. У Ринки даже голова закружилась от такого напора. А может быть, от нетерпения. Она вся пылала, ее кожа требовала прикосновений, все ее тело дрожало и плавилось, готовое принять новую форму — его форму, вобрать его в себя, сжать… Когда он вошел, резко, на всю глубину, Ринка застонала и откинула голову, вцепившись его плечи. Мощные, бугрящиеся мускулами. Это было так хорошо… так правильно… Только мало, мало! И она подавалась навстречу каждому его движению, чтобы быть еще ближе, чувствовать его еще полнее, быть с ним одним целым… Где-то на задворках сознания мелькнуло недоумение: неужели бывает настолько хорошо? Вот именно так, как нужно, как просит ее тело, с правильной скоростью, и она точно знает — он не остановится, будет двигаться именно столько, сколько ей нужно… Да, именно так!.. Жар внутри ее рос, ширился, вытеснял случайно забредшие мысли, выжигал все страхи и сомнения — и переплавлялся в чистейшее, невероятное наслаждение. Огромное. Неудержимое. Как цунами. И перед самым пиком, просто чтобы быть еще ближе, она запустила руку ему в волосы, потянула к себе — сильнее, ну же, сейчас!.. — и рассыпалась на мелкие осколки, на крохотные звездочки… а над ней, в ней, вокруг нее — был он, ее мужчина. Людвиг. — Людвиг, — шепнула она, чувствуя, как он содрогается внутри нее, как отчаянно быстро бьется его пульс, и как его дыхание щекочет влажные волосы на ее виске. И его усталую улыбку она тоже чувствовала. Вместе крепкими, надежными объятиями. И почти успела услышать, как он шепчет ее имя — нежно, сумасшедше нежно… — Рина… Рина! И открыла глаза. На нее очень внимательно смотрели синие, как летнее небо, глаза с узкими вертикальными зрачками. — Мр-рр? — сказала кошка по имени Собака и переступила лапками по Ринкиной груди. — Мр-мр! Ринка догадалась, что это означало «хватит спать, ленивый человек, чеши!» Чесать кошку не хотелось, так что Ринка протянула к ней руку из чистой вежливости. А хотелось обратно в сон… ох, какой был сон!.. Жар залил ее от самых ушей — и сконцентрировался сладкой тяжестью между бедер. Вот что с ней такое, а? Меньше суток знакомы с Людвигом, а она уже смотрит про него такие сны! Такие… На этом месте слова закончились, остался один немой восторг и обида — ну почему это был всего лишь сон? Почему в реальности мужчины не бывают настолько чуткими, понимающими, сильными и уверенными! То есть бывают, но как-то по отдельности. Вот Петр всегда был уверен, что лучше знает, что ей нужно, и как-то не слишком прислушивался к ее желаниям. Влад… о том разе даже вспоминать не хотелось. Гормоны, угар первой любви, все второпях, на эмоциях, и она даже толком ничего не почувствовала… Великий Ктулху, какой она была дурой! По сравнению с Людвигом… да никакого сравнения!.. И как же трудно напоминать себе, что это был всего лишь сон! Ощущения-то самые настоящие! Ринка снова залилась жаром и зажмурилась, вспомнив ощущение губ Людвига. Сладко-о… — Мадам Рина, вы проснулися! — вырвала ее из грез Магда. — К вам герр Мессер пожаловали! Вам платье подать? Их светлость вам платьев назаказали, красивенные! Аж целый шкап! — Ага, — неуверенно отозвалась Ринка. Через мгновение ее закружил рыжий ураган, сияющий счастливой улыбкой. Причесывая и одевая ее в сливочное, вышитое букетиками фиалок домашнее платье, Магда умудрялась одновременно восхищаться красотой своей хозяйки, строгостью Рихарда, волшебным штруделем фрау Шлиммахер, виллой, мобилем герра доктора и его обходительностью, и все это с неподражаемым деревенским прононсом. — Не так быстро, — наконец, взмолилась Ринка. Рыжая тут же зажала рот ладошкой и сделала круглые глаза: — Ай, простите, мадам! Вы ж только со сна, а я тут с глупостями-то со своими!.. А велите, я вам в утрешний будуар подам чаю со штруделем? Рихард говорит, в утрешном будуаре прилично принимать герра доктора! Или лучше в столовой? В голосе Магды звенел детский восторг: ах, какой дом! Фрау Цветочнице и не снилось! А Ганс, глупый Ганс, умер бы от зависти, увидев ее здесь, рядом с настоящей герцогиней! Ринке не надо было магического дара, чтобы прочитать все это на открытом, почти детском лице… Наверняка девчонке еще шестнадцати нет. — Хорошо, доктора приму в будуаре, а чай подавай в столовой, — вздохнула Ринка. Она чувствовала себя хозяйкой ирландского сеттера: очень много радости, дружелюбия, энергии, рыжей шерсти и умильных глазок, но полностью отсутствующие в лексиконе слова «тишина» и «покой». И ведь на это совершенно невозможно сердиться! Особенно когда рыжая непоседа с искренним восхищением достает из коробки атласные туфельки и примеряет их на тебя: — Вам ножку не обжало, нет? Они ж маленькие! Как на куколку! Вот свезло-то Черному герцогу… — Магда осеклась и подняла на Ринку обеспокоенный взгляд. — Вы простите, мадам, я не… ну… все так говорят. Только их светлость совсем не такие, они… они хорошие, да! А эти пусть… Ринка засмеялась. Магда с распирающими ее сплетнями была такой забавной и трогательной! Вот точно, сеттер-уши-по-ветру. — Ты мне все-все расскажешь, только после ухода доктора, хорошо? — улыбнулась ей Ринка. Магда тут же закивала, да так, что косы запрыгали по плечам. Видно было, что ее распирает со страшной силой, но она держится, как партизанка на допросе. — Беги, приглашай герра Мессера в будуар и вели накрывать к чаю. Магда снова закивала, сияя голубыми глазищами. А Ринке очень-очень захотелось приказать: «апорт!». Но она удержалась. Нехорошо обижать девушку, пусть даже прислугу… О Великий Ктулху! Я что, уже начала мыслить, как герцогиня? Всего лишь прислугу! Буржуйская твоя морда, Агриппина Николаевна. Давно ли сама мыла пробирки в лаборатории, чтоб протянуть от стипендии до стипендии? Аристократка из Нью-Васюков! Магда убежала звать доктора, так что Ринка без опаски показала своему отражению язык. Отражение, кстати, было неприлично раскрасневшимся и довольным. Никакой аристократической бледности, здоровый рязанский румянец. И глаза, как у обожравшейся сметаны кошки. Кстати о! — Кис-кис, — позвала она. Собака тут же запрыгнула ей на колени, словно только и ждала приглашения. И замурлыкала. Вот так, с кошкой на руках, Ринка и явилась в утренний будуар, такой же светлый, просторный и ни капельки не напоминающий замок некроманта. Правда, выглядел он нежилым, да и спальня тоже. Как будто оформлял нанятый дизайнер, а не хозяйка дома. Впрочем, о предыдущих хозяйках она скоро все узнает. С таким-то шпионом, как Магда! — Герр Мессер, рада вас видеть, — она улыбнулась и протянула руку для поцелуя жизнерадостному толстячку. — Прекрасно выглядите, ваша светлость, — поставив у двери кожаный саквояж, наверное, одинаковый у всех докторов всех миров, герр Мессер приложился к Ринкиной руке, заодно прощупав пульс. — Я несказанно рад прекрасному началу вашего брака! Ринка не совсем поняла, что именно доктор назвал прекрасным началом брака, может быть, что ее до сих пор не съели фамильные привидения? А, неважно. У нее слишком хорошее настроение, чтобы думать о всякой ерунде. Тем более что она ужасно, просто ужасно голодна! Как всегда после хорошего секса… но… это же был сон! Так что — просто потому что завтрак был очень давно. — Для вас — фрау Рина, доктор. Сегодня фрау Шлиммахер приготовила вишневый штрудель, вы же не откажетесь составить мне компанию? — Божественный запах!.. Но сначала позвольте, я вас осмотрю. — Э… мне нужно раздеться? — Нет-нет, что вы! — доктор попятился в удивлении, а Ринка мысленно надавала себе тумаков: как можно было забыть, что здесь не двадцать первый век с его свободой нравов! — Я все прекрасно увижу и так. — У вас все совсем иначе, чем я привыкла, — вздохнула она и похлопала ресницами: роль блондинки — спасение от любых неудобных вопросов. — Сложно вот так сразу в незнакомую культуру, не зная толком ни ваших традиций, ни взаимоотношений. Как нырнуть в реку с пираньями. — Что такое пираньи? — Такие зубастые рыбы. Герр Мессер, я не знаю, что вам рассказал Людвиг…