Глава 31 15:20 — Ты хотя бы представляешь, что мы могли бы сделать со всеми этими деньжищами? — Нам не нужны эти деньги, — ответила Сандра. — Мы могли бы уехать отсюда, далеко-далеко. — Ты хочешь продать дом? Патрик посмотрел на нее с удивлением. С интересом. — Нет, конечно же нет, — поспешно добавила она. — Что я такое говорю. Да и в любом случае — как они могли бы продать его? Уступить кому-то это строение, подвалы которого кишат трупами… Девчонками, которые длинной чередой прошли здесь, прежде чем закончить свои дни в лесу, примыкающему к пруду. Сандра уже не знала точно, где именно. А еще младенцы, ее собственные. Скорее, их. Задушенные давным-давно — как только они пришли в этот мир. «Ты не можешь иметь детей, — твердил ей Патрик. — Ты создана не для этого». Людоед, наверное, не хотел питаться своим собственным потомством. Его сообщница с ним согласилась. Как всегда. Впрочем, где эти дети, Сандра знала. Она их крестила. Без ведома Патрика. Девочка, мальчик. Брижит и Бернар. Только именами, начинающимися на «Б». «Б» — как безнадежность. «Б» — как бедолаги. Как безумие. Иногда ранним утром она ходит проведать их. В ночи полнолуния, или почти… Сколько всего могил? Наверное, десятка полтора. Она действительно уже не помнит. Зато она точно знает, что будут и другие захоронения. Это никогда не прекратится. Пока Патрик жив, смерть будет торжествовать. Чтобы согреться, Сандра гладила шею Мистраля, дикого фриза, который соизволил подойти к загородке. А вот Патрика он сторонился. Как расстаться с этим возвышающимся над настоящим кладбищем домом? Они прикованы ко всему этому навеки, как Сандра навеки прикована к Патрику. Потому что она не думает, что этому когда-нибудь придет конец. Даже смерть не сможет разлучить их. Потому что она ничто. Ничто, всего лишь часть его, которая уйдет вместе с ним. Куда бы он ни пошел. Опершись о забор загона для лошадей, Сандра вперила взгляд в пустоту. — Нет, не будем продавать, — согласился Патрик. — Но ничто не мешает нам совершить кругосветное путешествие… И воротиться сюда, когда мы устанем. Сандра знала, во что выльется это кругосветное путешествие. И речи не будет о том, чтобы посмотреть прекраснейшие памятники или понежиться на райских пляжах. Скорей всего, они посетят страны, где можно будет разжиться свежей плотью. Прямо скажем, девственной плотью. Разумеется, там не будет возбуждения от похищения или возможного риска. Останется только мирное удовольствие от неумеренного насыщения. От оргии. Но разве не это есть отпуск? Порвать со своими привычками, чтобы тебе всё подносили на блюдечке с голубой каемочкой? — Тебе больше не надо будет работать. Мы сможем купить еще лошадей, приобрести земли и лес за ними. Я уверен, что этот болван Берту продаст! Этот болван Берту, владелец леса, нависающего над их домом. Его здесь считали деревенским дурачком. Потому что он унаследовал огромные угодья своих родителей, а вот чего ему от них совсем не досталось, так это ума. Или хотя бы прагматизма. Он не умеет ни читать, ни писать. И уж тем более считать. Одно слово, болван: вроде умственно отсталого, который целый день торчит в местном бистро. Сандра улыбнулась. Купить земли Берту? То есть расширить кладбище. — Я ни в чем не нуждаюсь, — пробормотала она. Патрик обнял ее за плечи, притянул к себе. — Главное, чтобы ты меня не оставил, — добавила она. — Как же я могу? Ты прекрасно знаешь, что я никогда не покину тебя, любимая. Как он мог бы оторвать себе обе руки? — Тебе следовало бы убить Рафаэля, — помолчав, сказала она. — Ты его боишься? — Он опасен. Да, опасен. Потому что прикасался ко мне. И возможно… — Но он, разумеется, и так вот-вот умрет. Это всего лишь вопрос времени. * * * Время превратилось в страх. И ничего больше. Каждая секунда стала гигантским шагом к смерти. Какое счастье, что в ванной горит свет, он спасает их от тьмы. У Орели стучали зубы. Странный звук. Наручник жутко дребезжал о металлические прутья спинки кровати. Но неожиданно тишину нарушил какой-то другой звук. Стон. Нечто вроде звериного хрипа. — Кажется, он приходит в себя! — шепнула Орели. Девочки прислушались; снова звериный стон. — Мсье… — окликнула Джессика. — Вы меня слышите? Он глух, слеп и нем. Единственное, что он видит, — это светящаяся точка, которая отказывается гаснуть. Словно зажглась прямо у него в голове. Он лежит на иголках. Или на гвоздях. Заживо пронзенный ими. Ему хотелось бы встать, хотелось бы бежать. Но он не способен шевельнуть даже мизинцем. Неожиданно появляется женское лицо. Лицо его матери. Успокаивающее, нежное. Встревоженное.