Они с трудом понимали, что он бормочет, — так исказилось его произношение. — Вы не должны снова засыпать, — повторила Джессика. — Он скоро вернется! Да о ком она говорит? Кто вернется? И кто она такая? Ему удалось немного пошевелиться, но он по-прежнему видел только светлый и омерзительно грязный пол. Рафаэль слегка приподнял голову, но она тут же тяжело упала на плитки. Боль отдалась даже в позвоночнике. Он почувствовал, как, опасно приблизившись к губам, взбунтовался его желудок. — Где… я? — Вы… Джессике самой хотелось бы знать. Она решила перенаправить вопрос: — Сегодня утром вы пришли повидать нас, когда мы были связаны. Вы были с другим мужчиной, с тем, который похитил нас! И он напал на вас как ненормальный! Рафаэль снова закрыл глаза. Он что, все еще в тюрьме? Нет, он оттуда вышел. Но тогда где? — Не засыпайте! — взмолилась Джессика. Рафаэль боролся изо всех сил. Ему хотелось подчиняться этому голосу. Но он чувствовал, как небытие упрямо втягивает его. В пустоту. В ничто. Вернуться туда, остаться там. * * * — Ты их убьешь, да? Вильям не смог сдержаться, чтобы не задать этот вопрос. — Разумеется, — ответил Патрик. — У меня, знаешь ли, нет никакого желания возвращаться в тюрьму! Так что я просто обязан убить их, чтобы не дать им заговорить… Но должен тебе признаться, что дело не только в необходимости. В этом я даже нахожу чертовское наслаждение! Патрик заговорщицки подмигнул ему, и Вильям ощутил новый прилив тошноты. Поскольку в ближайшее время он обоссытся, ему хотелось хотя бы не наблевать. — Это меня Сандра научила, — продолжал папочка. — Научила, что их надо убивать. Прежде я оставлял их в живых. Это желание прежде жило внутри меня, а она сумела его выявить. Так что женщины… — Я обожал свою мать, — неожиданно сказал Вильям. — Она умерла, когда мне было девятнадцать. И обо мне стал заботиться Раф. Вообще-то, на расстоянии, потому что бо́льшую часть времени он находился в тюрьме, но… Вилли чуть было не всхлипнул, но сдержался, Патрик с нежностью улыбнулся: — Я понимаю твою печаль, парень. Но не волнуйся: скоро ты перестанешь о нем думать, уверяю тебя. Потому что ты умрешь. * * * Приближалась ночь. Но девочки об этом не знали. Их солнце отныне сводилось к капризному неону. Джессика отступилась, она перестала кричать. Усевшись по-турецки на своей койке, она ждала и медленно вязала полотно своего отчаяния. Одна лицевая петля, одна изнаночная. Орели взяла свою бутылочку воды, Джесси подняла глаза: — Не прикасайся, я ведь сказала! — Но я хочу пить, — захныкала Орели. — Там яд, я уверена! Или наркотик… Ты не можешь знать. Орели покорно положила бутылку на матрас. С тех пор как девочки здесь, их роли переменились. Оказалось, что Джессика наделена бо́льшим хладнокровием, как будто она старшая. — Ты думаешь, он нас… этот мужик, ты думаешь… — Да, — ответила Джессика. — Ты думаешь, это больно? Джессика закрыла глаза: — С ним — будет больно. Орели схватила бутылку и залпом осушила ее. — Помогите мне! Девочки развернулись к Рафаэлю. — Он снова очнулся! — прошептала Орели. Джессика вздохнула. Она не очень верила в это. Однако сделала еще одну попытку. — Может, он бредит… Она прокашлялась и крикнула: — Мы не можем прийти вам на помощь, мсье! Мы связаны. Свя-за-ны! Рафаэль открыл глаза. Он пытался вспомнить, понять. Где он находится и почему. Почему ему не удается пошевелиться. Почему ему так больно. — Он вас бил, — произнес голос. — Вы не помните? Женский голос. Нет, детский. Тонкий. Наполненный тревогой. — Он меня… бил? — Да! Бейсбольной битой! — подхватила Орели. — И еще он сказал, что теперь займется вашим братом! — подлила масла в огонь Джессика. Она угадала волшебное слово. Электрошок. — Моим братом? — Вы помните? — В голосе Джессики зазвучала надежда. — Вилли!.. Мозг Рафаэля мгновенно пробудился. Бушующая волна захлестнула череп. И излилась через глаза. — Он что, плачет? — прошептала Орели. — Не знаю… Похоже, — ответила Джессика. — Мсье, вы плачете? Вам больно? Рафаэль попытался восстановить ровное дыхание, но его грудная клетка как будто была разбита на тысячи кусков.