– Но это ведь одно и то же? Я хочу сказать, что любое другое предположение было бы слишком шокирующим! – Шокирующее предположение необязательно ошибочно, миссис Карстерс. – Доктор Боттвинк, – язвительно сказал Джулиус, – предпочитает считать, что Роберт стал жертвой ужасного преступления. – Ну что вы, сэр Джулиус! В этом деле не может быть никаких предпочтений. Я не исключаю никаких возможностей, уверяю вас. Просто в меру своих способностей я сужу исходя из фактов, и я не сомневаюсь, что так же поступит и сержант Роджерс. – Не говорите мне о сержанте Роджерсе! – вскричала миссис Карстерс. – Если я когда и встречала болвана, то это он! Просто невероятно, какой беспорядок он устроил вчера в моей комнате со своим нелепым обыском! Но, говоря серьезно, доктор Боттвинк, вы же не можете думать, что один из нас… – она не закончила фразу. – Когда мне говорят, что я не могу чего-либо думать, во мне просыпается дух противоречия, и я немедленно начинаю думать именно об этом. А с вами подобное не случается? – Разумеется, нет! – Это очень интересно с психологической точки зрения. Возможно, секрет английской партийной политики заключается в способности осуществлять контроль над мыслями. Как вы считаете, сэр Джулиус? Джулиус затушил окурок в блюдце, поднялся и посмотрел в окно, прежде чем ответить. – Я считаю, – сказал он наконец, – что миссис Карстерс во многом права. – О, благодарю вас, сэр Джулиус. Я знала, что вы со мной согласитесь. Такое утешение знать, что в подобный момент… Джулиус бесцеремонно перебил ее. – Совершенно ясно, – медленно и громко продолжил он, – что это случай самоубийства. Все прочие предположения просто незачем брать в расчет. – Но… – сказал доктор Боттвинк. – В конце концов, – продолжал Джулиус еще громче, – как подчеркнула миссис Карстерс, – мы были там. Мы видели, что произошло. – Именно, – сказал доктор Боттвинк, – и именно из-за того, что я видел… – Мы видели, что произошло, – повторил Джулиус еще более настойчиво. – Не считая леди Камиллы и Бриггса, мы – единственные свидетели. Я предлагаю позже поговорить с Бриггсом. Он, вероятно, мог многого не увидеть. Миссис Карстерс, вы, несомненно, найдете возможность обсудить это с леди Камиллой. Никто не сможет опровергнуть наши слова. – Он очень пристально посмотрел на доктора Боттвинка и продолжил: – Конечно, я могу говорить только сам за себя, но говорю вам, что ясно помню, как мой кузен положил что-то – что именно, я могу только догадываться, – в свой бокал сразу перед тем, как выпить из него. – Как странно, что вы об этом упомянули, сэр Джулиус, – быстро вставила миссис Карстерс, – потому что я и сама собиралась сказать ровно то же самое. Мне следовало рассказать об этом раньше, но ведь мы все были так расстроены… А теперь я припоминаю, что видела… м-м… ну, видела именно то, что вы только что описали. Я обязательно скажу об этом сержанту Роджерсу. Сидя на стуле очень прямо, доктор Боттвинк переводил взгляд с миссис Карстерс на сэра Джулиуса и обратно. Лицо его совершенно ничего не выражало, и прошло довольно долгое время, прежде чем он заговорил. – Понятно, – сказал он. Последовала еще одна долгая, тревожная пауза. – Понятно, – повторил он. – Сожалею, сэр Джулиус, но я совершенно не умею лгать. – Право же! – Джулиус был само праведное негодование. – Это не то слово, которое я… – Нет, – голос историка зазвучал холодно и четко. – Это ведь в высшей степени не-британское слово, да? Мне следовало сказать… Но какое значение имеет любой красивый эвфемизм, который я мог бы использовать? Вы не желаете предавать это происшествие огласке – вот в чем все дело. Что ж, я не стану вам препятствовать, хоть и не могу пообещать, что буду вам содействовать. В конце концов, меня это не касается. Меня не учили английскому образу жизни. Можете морочить голову сержанту Роджерсу, если сумеете. Только должен вас предупредить: он вовсе не так глуп, как вы думаете. Сказав это, он встал и без дальнейших церемоний вышел из комнаты. После его ухода на минуту воцарилось неловкое молчание. Затем миссис Карстерс, не глядя на сэра Джулиуса, прошептала: – Как вы думаете, он… Все будет в порядке? – Думаю, да, – уверил ее Джулиус. – Он весьма нудный субъект, но он образумится. Как он сам сказал, его это не касается. Не в его интересах вредить. – Надеюсь, вы правы, сэр Джулиус. Должна сказать, мне совершенно не понравилось его поведение. – Уверяю вас, вы еще не слышали самого худшего. Знаете, перед вашим приходом этот чудак практически намекал на то, что я убил Роберта, чтобы унаследовать титул пэра! Подумать только, это я-то! – он невесело рассмеялся. – Какая нелепость, сэр Джулиус! Тем более в вашем положении! – миссис Карстерс тоже рассмеялась. – И все же… это указывает на то, что станут говорить невежественные люди. Вот почему так важно… – Именно. Думаю, Бриггс не доставит нам никаких проблем. Можете предоставить это мне. А что касается Камиллы… – Камилла, дорогая! – дверь открылась, и миссис Карстерс встала. – Мы как раз о вас говорили! Как мужественно с вашей стороны спуститься к завтраку! Я думала, вы будете весь день лежать. – Нет смысла лежать в постели, если не можешь уснуть, – сказала Камилла резким безжизненным голосом. – Нет, спасибо, сэр Джулиус, я сама. Я лишь хочу съесть кусочек тоста и чего-нибудь выпить. Она села за стол, неестественно выпрямив спину, лицо ее было похоже на застывшую белую маску. По знаку миссис Карстерс Джулиус поднялся и оставил женщин наедине. – Камилла, – мягко заговорила миссис Карстерс, – когда вы вошли, сэр Джулиус и я как раз говорили… – Говорили обо мне, я знаю. Вы уже сказали об этом. Сказать вам, что именно вы обо мне говорили? Вы говорили, что Роберт обращался со мной как подлец, и если у кого и была причина его убить, так это у меня. – Нет, нет, Камилла! Ничего подобного, уверяю вас. – Ну так ведь это правда. Я скажу вам и еще кое-что, чего вы, вероятно, не знаете. За две минуты до полуночи прошлым вечером я желала ему смерти, а теперь мне хочется умереть самой. Глупо, правда? – Камилла, дорогая, вы не должны такое говорить! Разве вы не понимаете, как опасны могут быть подобные разговоры? – Опасны? – переспросила Камилла с горькой улыбкой. – Скажи вы подобное этому сержанту, он мог бы бог знает что подумать. – Я полагаю, он уже в любом случае готов думать худшее о всех нас. Мне все равно. – Но вам не должно быть все равно, Камилла, – ради нас! Мы тут снова обсуждали все это с сэром Джулиусом, и мы оба чувствуем, что существует опасность сделать ужасную ошибку… Если бы вы только помогли нам сделать так, чтобы истинная правда об этом ужасном деле стала известна… Ее слова лились серьезно и увещевательно, но по лицу Камиллы трудно было сказать, слушает ли она. XI. Джон Уилкс и Уильям Питт Комната с фамильным архивом в то утро была темной как никогда из-за снега, который толстым слоем замел узкие окна, и, пожалуй, даже холоднее, чем накануне; однако доктор Боттвинк вошел туда со вздохом облегчения. Он отправился в архив сразу после того, как покинул сервированный к завтраку стол – отчасти по привычке, отчасти же, как он осознал, оглядевшись по сторонам, повинуясь инстинкту, который заставлял его спасаться от страхов и затруднений настоящего времени в том единственном мире, который был для него реален. Он с облегчением закрыл за собой дверь и быстро убедился, что в комнате ничего не трогали. По-видимому, сержант Роджерс еще не добрался с обыском до этой отдаленной части дома. Бумаги лежали точно так, как доктор Боттвинк их оставил. На столе все еще находился трудночитаемый документ, который он так и оставил нерасшифрованным, когда вчера вечером Бриггс пригласил его познакомиться с гостями дома за чаем. Доктор Боттвинк горько улыбнулся. Неужели это было всего лишь вчера?! Он пожал плечами. Вчерашний день уже стал историей, притом историей мерзкой и грязной. Этот день уже был для него не более реальным и не менее отдаленным, чем тот, в который появился на свет этот лежащий на столе утомительный небольшой манускрипт. Возможно, какой-нибудь будущий историк сочтет вчерашний день достойным исследования и записи, но он в этом сомневался. Может быть, сержант Роджерс напишет историю этого дня, если сумеет; он, Боттвинк, предпочитает восемнадцатый век. Историк взглянул на часы. Меньше чем через полчаса он должен присоединиться к остальным в комнате лорда Уорбека, чтобы поучаствовать в церемонии поздравления с Рождеством. Вряд ли он мог отказаться от исполнения этого долга, хотя ему очень хотелось этого избежать. Значит, времени на серьезную работу у него нет. И все-таки, раз уж он все равно здесь, можно еще разок взглянуть на документ. Может быть, ему удастся разобрать достаточно для того, чтобы удостовериться, что он не представляет никакой важности. Попытаться стоит. Он выделит на это четверть часа, самое большее двадцать минут… Он уселся за стол, включил настольную лампу, тщательно протер очки и подтянул к себе пожелтевший лист бумаги. Хоть он уже и был знаком с ужасным почерком третьего лорда Уорбека, некоторое время он совершенно ничего не мог разобрать в испещренных кляксами каракулях. Он бы и вовсе отказался от этой задачи, если бы какое-то шестое чувство не говорило ему, что стоит проявить настойчивость. Наконец из чернильных пятен возникло сначала имя, потом дата. Имя было достаточно знакомо любому знатоку истории, но доктор Боттвинк прежде не встречал его в бумагах Уорбеков. Сочетание этого имени с конкретной датой, возможно – и даже вероятно, – являлось ключом к чему-то важному. Со все возрастающим волнением он снова склонился над работой. Вооружившись лупой и другими образцами почерка лорда Уорбека, он настойчиво продвигался вперед. Мало-помалу весь поблекший документ ожил и приобрел смысл. Наконец-то он одолел его, весь до последней буквы. Он несколько раз перечел его с тревожным вниманием, и затем, достав ручку, старательно занялся переписыванием. Сидя за столом в ледяной комнате, доктор Боттвинк чувствовал, как по его венам струится тепло успеха. Здесь была реальность; здесь была истина! Здесь, в его руке, была запись беседы третьего лорда Уорбека с Джоном Уилксом [14] в разгар избирательной кампании в Мидлсексе [15], записанная в тот же день, в который она состоялась. Суетные мечты двадцатого века постепенно исчезли; остался лишь доктор Вацлав Боттвинк и его историческое открытие, которому было суждено потрясти как минимум полдюжины экспертов, способных понять его значение. Это был торжественный и радостный миг – из тех, что случаются один-два раза в жизни. – Ну и ну, сэр, холодновато тут у вас! Историк поднял взгляд от стола. Сквозь толстые линзы своих очков для чтения он различал размытую фигуру высокого человека, стоявшего у двери в противоположном конце комнаты. Сняв очки, он сумел рассмотреть его более четко. Медленно, с мучительным усилием он выбрался из живой реальности выборов 1768 года в Мидлсексе и оказался лицом к лицу с серой тенью настоящего. – А, сержант Роджерс! – сказал он, с некоторым трудом вставая со стула. – Доброе утро! – Могу ли я поговорить с вами, сэр? – Конечно, конечно, я в вашем полном распоряжении. Только вот – я лишь сейчас об этом вспомнил – я должен встретиться с лордом Уорбеком сегодня утром. Возможно, мне сначала следует сходить к нему. Детектив странно на него посмотрел. – Не думаю, что сейчас его светлость захочет встречаться с кем-либо, – мрачно сказал он. – Вы были здесь, наверху, все утро? – продолжил он. – Все утро? – доктор Боттвинк вынул из кармана старомодные серебряные часы. – Но это невозможно! Оказывается, я пробыл здесь больше двух часов! – Тогда до ланча у нас как раз достаточно времени, чтобы немного поболтать, – спокойно сказал Роджерс. – Конечно, сержант. Повторяю, я в вашем распоряжении. Два часа! Я даже не заметил, как пролетело время. Вы не присядете? Давайте я уберу книги со стула. – Нет, – очень твердо сказал Роджерс. – Нет, но все равно спасибо. Не знаю, как вы, сэр, но я предпочитаю по возможности заниматься работой в тепле. Я пришел спросить, не будете ли вы против на пару минут спуститься в библиотеку. – Конечно… Или правильнее ответить «конечно нет»? В любом случае, я немедленно пойду с вами. Теперь, когда вы об этом упомянули, комната действительно кажется холодноватой. – Возможно, это еще одна мелочь, которую вы не заметили, сэр? – спросил Роджерс с несколько ехидной улыбкой и отошел в сторону, чтобы пропустить доктора Боттвинка. – У меня было о чем думать, кроме температуры, – ответил тот. Он остановился в дверях и оглянулся на стол, на котором лежали рядом поблекший и неопрятный старый меморандум, и его четкая копия, сделанная рукой историка. Со вздохом сожаления он распрощался с веком разума и начал спускаться впереди сержанта по узкой каменной лестнице. – Итак, вы не особо замечаете, что происходит, доктор Боттвинк? – сказал Роджерс, устроившись в кресле у камина в библиотеке. – Прошу прощения? – Который час, жарко сейчас или холодно, и тому подобные вещи – вы их не замечаете?