– Нет, конечно нет. – Ни до завтрака, ни после? – Да нет же! Даже такой чужестранец как я, сержант, знает достаточно для того, чтобы понимать, как неуместно встречаться с английским джентльменом до завтрака. А после завтрака, уверяю вас, я отправился прямиком в комнату с архивными документами и оставался там до вашего прихода. Но почему вы об этом спрашиваете? – Кто-то, – мрачно ответил Роджерс, – навестил его светлость между тем моментом, когда Бриггс принес ему поднос с завтраком, и временем, когда он пришел, чтобы его забрать. Доктор Боттвинк молчал. Его брови были подняты вопросительными полукружиями, рот округлился от удивления. – Кто-то, – продолжил детектив, – сообщил ему о смерти его сына. Когда Бриггс пришел к нему во второй раз, он нашел его в состоянии полного коллапса. – Так он умер, бедняга? – Нет. Он все еще жив, но не более того. Не могу сказать, доживет ли он до того момента, когда мы сможем вызвать к нему врача, и сумеет ли врач что-либо сделать, когда все-таки появится; я в этом сомневаюсь. – Так! – тихо, почти про себя сказал доктор Боттвинк. – Все так, как можно было ожидать. Да, я нахожу это вполне логичным. А ваш второй вопрос, сержант? – продолжил он уже громче. – Лишь вот какой: на что это вы только что смотрели с таким интересом? – Я рад, что вы меня об этом спросили. Я ведь сказал, что желаю помочь вам? Что ж, я смотрел на книгу, которая навела меня на кое-какие мысли – возможно, о чем-то важном. Я смотрю на эту книгу прямо сейчас. Он встал, пересек комнату и подошел к книжному шкафу в углу. – Вот эта книга, – сказал он, тронув пальцем маленький томик в зеленом переплете. – Жизнь Уильяма Питта [20], авторства лорда Роузбери [21]. Небольшое сочинение, но ни в коем случае не поверхностное. Оно рассматривает жизнь Питта Младшего, как вы понимаете – второго сына «великого общинника» [22]. Вам следует прочесть эту книгу, сержант. – Благодарю вас, сэр, – сухо сказал Роджерс, – но сейчас меня заботит смерть Роджера Уорбека, а не жизнь Уильяма Питта. – Эти сведения немного выходят за точные рамки того периода, которым я занимаюсь, – не обратив внимания на его слова, продолжал доктор Боттвинк, – и потому я не стыжусь сказать, что не могу назвать точную дату, но думаю, это был 1788 или 1789 год. Я знаю, что вы в любом случае найдете эту информацию у Роузбери. Вы должны понять, что значение имеет не то, что произошло в тот год, а то, чего тогда не случилось. И вот это было весьма важно. Как собака в ночи в истории про Шерлока Холмса. Вы не заинтересовались, сержант Роджерс? Вы думаете: рассеянный профессор ведет себя сообразно своему характеру? Я сожалею об этом. По крайней мере, я сделал все, что в моих скромных силах, чтобы вам помочь. Теперь вы позволите мне уйти? XII. Спальня и библиотека Старый, обросший пристройками дом окружала абсолютная тишь. Густой туман, опустившийся на засыпанную снегом округу, не колыхало ни одно дуновение ветра. Ни звука не проникало сквозь морозный воздух. Пристально глядя в высокое окно в спальне лорда Уорбека, сидящая на диване Камилла видела перед собой мир, в котором, казалось, замерла сама жизнь – мир бесплодный, бесцветный, и по всем признакам безграничный. Трудно было поверить, что за этим пустынным пространством продолжается жизнь; что на оживленных прибрежных морских путях корабли осторожно пробираются сквозь мрак или бросают якорь, печально гудя друг другу хриплыми сиренами; что по всей Англии, бросая вызов морозу и снегу, мужчины и женщины собрались вместе, чтобы отпраздновать Рождество в атмосфере любви и счастья. Еще труднее было осознать, что эта полнейшая изоляция была кратковременным, преходящим творением капризной Природы, и что через несколько дней, а может, всего лишь часов, она исчезнет, и тогда к Уорбек-Холлу и ко всему, что в нем произошло, будет приковано внимание оживленного и любопытного внешнего мира. Она задрожала, отвернулась от окна и оглядела комнату. Здесь царила та же тишина и неподвижность, что и снаружи, если не считать тиканья часов на каминной полке. Лорд Уорбек лежал в постели; лицо его было почти таким же белым, как подушка, одеяло едва шевелилось от его неглубокого и частого дыхания. Он пролежал так все утро, находясь за пределами речи и понимания, в своей собственной изоляции, которая в свою очередь находилась в более широких границах оторванных от мира окрестностей. Когда Бриггс сообщил о состоянии, в котором нашел его, Камилла согласилась посидеть с ним – почти как человек, который соглашается подежурить у тела покойника, ибо ни она, ни кто-либо другой в доме не могли сделать ничего, чтобы помочь ему. Она встала, подошла к кровати и склонилась над неподвижной фигурой. Ей казалось, что лицо, пожалуй, стало чуть бледнее, дыхание – еще слабее, но трудно было уловить степень изменений в состоянии человека, в котором осталось так мало жизни. Достаточно было того, что он все еще жив. Она некоторое время стояла, напряженно всматриваясь в худые, изможденные черты, затем отвернулась. В этот момент дверь позади нее тихо отворилась, и в комнату вошел Бриггс. – Как его светлость? – спросил он. – Мне кажется, ничего не изменилось, – ответила она. – Бриггс, как вы думаете, сколько это продлится? – Не могу сказать, миледи, – ответил дворецкий ровным монотонным голосом, которым отвечал на любой вопрос касательно своих обязанностей по дому. – Я зашел сказать, – продолжил он, не меняя выражения, – что я подам ланч через четверть часа. – Я не голодна. – Если позволите, миледи, всем нам нужно поддерживать силы. Думаю, вам следует хоть немного поесть. – Тогда не могли бы вы прислать мне что-нибудь сюда, Бриггс? Я не могу оставить его светлость в таком состоянии. – При всем уважении, миледи, вам нужно подумать и о себе. Невозможно ведь сидеть тут взаперти весь день. Кроме того, речь не идет о том, чтобы оставить его светлость в одиночестве. Я устроил так, что с ним посидит другой человек. Напряженное одиночество сделало Камиллу чувствительной к оттенкам речи, которые в других обстоятельствах ускользнули бы от нее, и она быстро переспросила: – Другой человек? О ком вы? Кто-то из прислуги? – Не совсем так, миледи. Моя дочь здесь, и она готова пока что сменить вашу светлость. – Ваша дочь? Надо же, Бриггс, я совершенно позабыла о том, что у вас есть семья. Где же она? – В коридоре, миледи. Она очень надежный человек, я вас уверяю. Впервые на губах Камиллы появилась улыбка. – Конечно, она ведь ваша дочь, – сказала она. – Я бы хотела ее увидеть. Бриггс подошел к двери и тут же вернулся. – Моя дочь Сьюзан, миледи, – сказал он. – Здравствуйте, – сказал леди Камилла тоном чуть преувеличенной вежливости, который хорошо воспитанные женщины используют в отношении людей, ниже их стоящих. – Здравствуйте, – ответила Сьюзан. В ее голосе прозвучал легкий вызов, и Бриггс неодобрительно прищелкнул языком, отметив, что за приветствием не последовало обращение «миледи». Сама не зная почему, Камилла внезапно почувствовала, что она находится в одной комнате с соперницей. Внешность Сьюзан была весьма далека от облика «надежной» девушки, которую Камилла ожидала увидеть. Перед ней стояла женщина, в манере которой она уловила некое сдерживаемое чувство, и ей странным образом показалось, что это чувство направлено на нее. Камилла намеревалась лишь поздороваться с девушкой и уйти, но теперь она почувствовала, что должна остановиться и понять, что скрывается за этим странным выражением лица, которое казалось одновременно дерзким и испуганным. Странная вышла сцена. Помимо соображений вежливости и хороших манер, все трое остро ощущали необходимость соблюдать правила поведения в комнате больного, поэтому все сказанное произносилось приглушенными голосами, из уважения к ничего не видящему и не слышащему пациенту в кровати. – Мы ведь прежде не встречались? – спросила Камилла. – Нет, не встречались. – Вы не живете здесь, верно? – Нет. Я приехала лишь пару дней назад. – Понятно. Вы ни слова о ней не сказали, Бриггс. – Папа не хотел, чтобы кто-то знал, что я здесь. Бриггс начал что-то говорить, но Сьюзан его опередила: – Рано или поздно люди должны будут узнать, папа. Почему не сейчас? Камилла в замешательстве переводила взгляд с дочери на отца. – Я не понимаю, о чем речь, – прошептала она. – Что узнать? – Пожалуйста, не обращайте на нее внимания, миледи, – вмешался явно расстроенный Бриггс. – Я бы не позволил ей прийти сюда, если бы знал… Сьюзан, напрасно ты разговариваешь с ее светлостью в таком тоне. – Я имею право разговаривать так, как захочу. Более того, я имею право здесь находиться, – настаивала Сьюзан. – А это больше, чем могут сказать некоторые. – Сьюзан! – запротестовал Бриггс. – Ты ведь пообещала, что не станешь причинять беспокойства, пока его светлость… – Не перебивайте ее, Бриггс, – надменно сказала Камилла. – Я хочу добраться до сути. Так о каком праве вы говорите? Рука Сьюзан нащупала что-то в кармашке сумочки и вынырнула оттуда, сжимая в несколько раз сложенный листок бумаги. – Вот о чем я говорю, – резко сказала Сьюзан и сунула его Камилле. Камилла медленно развернула листок. Медленно прочла написанное от начала до конца. Затем так же неторопливо сложила его и вернула Сьюзан. Выражение ее лица не изменилось, а голос остался тихим, каким ему и полагалось быть в комнате больного. Она сказала: – Благодарю вас. Очень жаль, что никто не знал об этом раньше. Это могло бы оказать большое влияние на многих людей. Повернувшись к Бриггсу, она продолжила: – Ваша дочь права. Она имеет право быть здесь. Я пообедаю внизу. Сьюзан открыла было рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем она заговорила, леди Камилла вышла из комнаты. Голова ее была высоко поднята, а по осанке никто бы не догадался, какой удар получила ее гордость при виде датированного годом ранее свидетельства о браке, заключенном между Робертом Артуром Перкином Уорбеком, холостяком, и Сьюзан Энни Бриггс, девицей. Бриггс молча смотрел ей вслед. Когда она ушла, он набросился на Сьюзан. – Если бы я знал, что ты настолько забудешься, моя девочка, я бы никогда не позволил тебе прийти сюда, – с упреком сказал он. – А почему бы мне не сказать ей то, что хочется? – спросила его дочь дерзко, но при этом явно защищаясь. – Я ведь не хуже ее, так? – Нет, моя девочка, – серьезно ответил Бриггс. – Даже если бы ты была замужем за самым высокопоставленным человеком, ты не была бы ей ровней, и нечего притворяться, что это не так. – Папа, мы ведь не в Средние века живем. Только потому, что она родилась леди… – Именно потому, что она родилась леди, – твердо повторил Бриггс, крепко держась за свои старомодные принципы. – Ты не смогла бы выйти из комнаты вот так, даже если бы старалась тысячу лет. Она выше тебя, Сьюзан, – что бы она там ни сделала. – Ну, она… – запальчиво начала Сьюзан, и осеклась, осознав смысл сказанных отцом слов. – Что ты имеешь в виду? – потрясенно спросила она шепотом. – Папа, ты ведь не хочешь сказать, что именно она подсыпала эту дрянь в питье Роберту?