— Ну да. — Там в фургончике у Тони делают отличную свинину с рисом. — Поехали. Дом Брента Паркера не выходил у Натана из головы. Он мысленно прохаживался по комнатам, рассматривал все подряд, пытаясь вспомнить, что же это было такое, что заставило его насторожиться. Что-то. Он видел что-то, слишком незначительное, чтобы обратить внимание, может, не разглядел это как следует, но что-то видел. Он взял горячую, завернутую в лаваш котлету в пергаментной бумаге из рук Джоффа, и запах напомнил ему, насколько он был голоден. Все, что он съел за последние несколько часов, — это пара шоколадных печений. Он жадно впился в ароматную, хрустящую массу мяса, хлеба и пряной начинки, прикрыв глаза. Но даже пока он ел с таким хищным удовольствием, оно было здесь и не отпускало его. Что-то. Что-то. Дэвид Мне не нравится это место. Мне не страшно. Оно мне просто не нравится, и все. Почему мы должны тут сидеть? Здесь холодно и воняет. На самом деле мне очень хочется пить. Если бы вы дали мне что-нибудь попить, было бы хорошо. Нам всегда разрешают пить в школе, когда мы хотим, правда, только воду, есть нельзя, а пить мы можем когда нам угодно. Для людей важно пить, им становится плохо, если они не пьют. Вам не хочется пить? Если я сейчас попью, я скажу им, когда они придут, что это вы мне дали, и для вас это будет хорошо. Они придут. Да, придут. Они умные, и у них есть устройства для поиска, и они скоро воспользуются ими, чтобы меня найти, и тогда они придут. Что и требовалось доказать. Вы не знаете фразу «что и требовалось доказать»? Когда мы вернемся? Мне тут не нравится. Я хочу увидеть свою маму. Сейчас темно, так ведь, значит, папа уже дома, и они придут за мной вместе. Может быть, они возьмут с собой мою сестру. Скорее всего, они возьмут мою сестру. Моей сестре одиннадцать, и скоро ей будет двенадцать, так что они возьмут ее. Да, они точно возьмут ее с собой. Мне тут очень сильно не нравится. Почему вы ничего не говорите? Если вы скажете свое имя, мне будет приятнее быть с вами. Мне это совсем неприятно, но станет хоть чуть-чуть приятнее. Если вы скажете свое имя. Отец Ди Ронко был популярной звездой. Он играл во всемирно известной рок-группе. Он отличный. Папа Ди Ронко. Он нас смешит. Однажды мы даже описались от смеха. Мне здесь совсем не нравится. Но они придут. На самом деле мне кажется, что я их слышу. Я слышу, как подъезжает машина. Вы слышали машину? Восемнадцать — Мне кажется, — сказала Мэрилин Ангус, снимая свои очки, — что я схожу с ума. Мне кажется, если это продолжится еще хотя бы пять минут, я сойду с ума. Они пытались делать нормальные вещи. Они обязаны были оставаться настолько нормальными, насколько возможно, хотя бы ради Люси, но и в Люси ничего нормального не было — она всегда садилась поближе к одному из родителей, хотя пыталась притворяться, что это не так, и сгрызла ногти, которые с таким трудом отрастила, до мяса. Они пытались вместе готовить ужин и есть его, но большая его часть перекочевывала в контейнер. Они пытались отвечать на сообщения, и смотреть телевизор, и играть в карты, и в слова. — Зачем мы это делаем? Мы никогда этого не делали. Мы делаем это только на Рождество, — сказала Люси и поднялась, оставив застывшие слова на доске посреди игры. Они включали телевизор и слышали ужасный искусственный смех, словно черти гоготали им прямо в уши, и они выключали его. Они наливали себе джина, и вина, и чая, и бокалы стояли полные. Только чайные чашки пустели, раз за разом. — Я пойду приму ванну, — сказала Мэрилин Ангус. — Позови меня, если… Люси соскользнула со стула, когда ее мать вышла из комнаты, и украдкой пошла за ней вверх по лестнице. Мэрилин Ангус зашла в ванную комнату и, вопреки привычке, закрыла и заперла дверь. Люси села на пол снаружи и коснулась рукой деревянной панели. Вверх начал подниматься пар, пахнущий фрезиями. Мэрилин пожалела, что добавила ароматическое масло в воду. Это казалось неправильным. Вода в ее ванной должна быть обычной и ничем не пахнуть, она должна быть очищающей. Она включила холодный кран, чтобы ванна не была такой горячей, не казалась такой роскошной и приятной. Ей ничего не должно быть приятно до тех пор, пока… «Что сейчас может происходить с Дэвидом, где Дэвид может быть, кто с ним, что они ему говорят и что делают», — все эти мысли преследовали ее, выскакивали из темных углов и бегали по кругу в ее голове, снова и снова. Его лицо стояло у нее перед глазами, а иногда она видела кусочек его тела, его тонкие, кажущиеся такими хрупкими запястья, его пальцы, его ухо с небольшой неровностью, как на цветной капусте, на коже сверху. Мысль о том, что какую-то часть его тела не то что поранят или осквернят, а просто коснутся, или даже увидят люди, которые желают ему зла, заставляла ее сложиться вдвое в приступе тошноты, из-за которого она убегала в туалет, но не приводившем к рвоте, хотя она смотрела вниз и ожидала увидеть черную желчь, водоворотом уходящую в трубу, желчь, которая наполняла весь ее желудок. Неизвестность. Правда ли, что неизвестность — это самое худшее? Ей надо спросить кого-нибудь, кто проходил через это. Имена этих людей, которые она знала из газет, телевидения и радио, звенели у нее в ушах. Ей надо было поговорить с одним из них, с кем угодно, узнать, была ли неизвестность хуже всего, или когда все известно — это гораздо больший ужас, по сравнению с которым неизвестность — это просто ничто, мирное, спокойное, райское существование. Она спросит Кейт, полицейскую, которая была к ним прикреплена и по большому счету жила с ними, хотя Мэрилин предпочла бы, чтобы ее здесь не было. Она ей не не нравилась, нет, нравилась, просто она не нуждалась в ней и в ее постоянном, навязчивом присутствии. Она спросит Кейт. Кэт сможет достать адреса, телефоны, конечно, сможет, компьютеры в их участке свяжутся с другими компьютерами, и те передадут им телефоны людей, с которыми ей нужно поговорить, несмотря на расстояние. Не имело значения, что за родитель и чей, что случилось с этим ребенком, как долго его искали, в каком состоянии его нашли. Любой, абсолютно любой родитель подойдет. Просто пока она еще может говорить с ними и задавать вопросы, которые она не может задать никому другому. И у них могут быть ответы. Ни у кого другого их нет, но у них могут быть. Она увидела Дэвида новорожденным, как он корчится рядом с ней, все еще присоединенный пуповиной, все еще покрытый белой слизью и плацентой, с раскрытым ртом, исторгающим крик ярости оттого, что он оказался голым под этим сине-голубым светом. Она увидела Дэвида бегущим по кромке поля с мячом в ногах и Райаном Гиггсом в голове, и орущих мальчишек из школы, и радостных родителей на трибунах. Она издала рев коровы, у которой отняли теленка, рев боли, ярости, безумия и горя, из-за которого Люси отпрянула от двери, не поднявшись с колен. Алан вместе с Кейт побежали вверх по лестнице. Дверь в комнату Люси громко захлопнулась. Мэрилин сидела в остывающей ванне, которая так сильно, тошнотворно пахла фрезиями, слушала ужасающий звук и недоумевала, не в состоянии понять, откуда он исходит и почему. Телефон зазвонил, когда она вернулась на кухню, уже снова одетая и почти спокойная. Следом за ней шла Кейт, слегка держа ее за руку. — О боже. Это не могли быть новости; Кейт бы получила их раньше, по своей рации, и подготовила бы их к ним, к хорошим или плохим, но звук телефонного звонка звучал устрашающе, любое вторжение из внешнего мира могло иметь какое-то отношение к Дэвиду. — Алан Ангус… Не отвечайте на телефон, говорили они, оставьте это нам. Позвольте нам отвечать на вопросы и разговаривать с доброжелателями, и с сумасшедшими, и с прессой, позвольте нам заняться этим всем. Алана все это не касалось. Он всегда готов был выехать на вызов, даже сейчас, даже несмотря на все это… Пациенты были на первом месте. Мэрилин сидела на стуле у огня, наблюдая за тем, как он слушает и записывает что-то в свой блокнот. — В котором часу они ее привезли? Как долго она была без сознания? Много крови? Понятно, нам понадобится операционная, я уже еду. Она не могла заставить себя ничего сказать. Ему надо было идти. Он не мог это игнорировать. Даже сейчас. — Велосипедистку сбила машина, — он взглянул на полицейскую, которая вошла с очередным подносом чая. — Я поеду в больницу. Я буду в операционной, но если что, пиши мне сообщение. — Больше никто не может этим заняться? Не может ваш дежурный… — Слишком сложно. Нужен я. Не могу оставить это на Майкла.