— Следи за словами, ты тут только потому, что… — Ладно, ладно… Я сегодня вижусь с офицером по условно-досрочному, может, у нее для меня что-то будет… Комната или что-то такое. — Не дадут они тебе комнату. — Тем не менее. — И работу не дадут. Ты должен этим сам заниматься. — Может, я уже это сделал. — Что сделал? — Нашел работу. — Что, дворником? Мишель зажгла сигарету, надела свою кожаную куртку и ушла, не дождавшись ответа. Ей понадобилось не больше десяти минут, чтобы узнать, что привело уголовный розыск в эту часть Дульчи, и еще две минуты, чтобы присоединиться к компании женщин в конце улицы. Здесь их было пять или шесть, но другие уже подтягивались — одни шли с колясками или с трехлетками, которых тянули за собой, другие возвращались, проводив детей постарше в школу. — Они не хотели это афишировать, — сказала Мишель женщине рядом с ней. — Они разве не всегда так делают? Но от нас попробуй что-то скрой! Несколько женщин рассмеялись. А потом, когда смех затих, раздался первый крик: — Педофил, выходи! Его подхватили: — Педик, выходи. Педик, выходи. Педофил, педофил, выходи, выходи, ВЫХОДИ! Через несколько мгновений занавеска на верхнем этаже пошевелилась. — Выходи оттуда, Брент Паркер, мы знаем, кто ты. — Да, и что ты. — Совратитель малолетних. — Насильник. — Педик, выходи. Педик, выходи. Педофил, педофил, выходи, выходи, ВЫХОДИ! Появились плакаты, которые кто-то смастерил дома из старых обоев, прикрепленных к доскам. «Нет педофилам». «Педофилы ПРОЧЬ ПРОЧЬ ПРОЧЬ». «Защитите наших детей». Занавеска на окне больше не двигалась. Энди Гантон пошел наверх, к большому окну, откуда он как раз мог увидеть собравшуюся на улице толпу. Ему не нужно было открывать окно, чтобы услышать их. Извращенцы. Их ненавидели и за решеткой, они никогда не чувствовали себя в безопасности, всегда были начеку, всегда под охраной. Побить извращенца, подставить ему подножку в душе, чтобы он раскроил себе череп, ударить его по яйцам во время игры — это был самый быстрый способ стать героем. Их было не так много, но всегда было понятно, кто это, даже если у них не было это на лбу написано. От них всегда шел запах, у них были бегающие глазки, что-то в них было. Ты никак их не излечишь — так сказал однажды мозгоправ. Программы лечения, психиатры, реабилитации… На наркоманах может и сработать, довольно часто работает, как ни удивительно. Но на извращенцах — никогда. Один раз извращенец — всегда извращенец… Но они были достаточно умными, они знали правила игры и все приемы, они умели заморочить голову. Но они никогда не менялись. У него не было абсолютно никаких шансов против Мишель, помноженной на пятьдесят. Даже против Мишель самой по себе, если на то пошло. О чем они думали, когда поселили его в район для семейных? Извращенцев нужно отделять, селить их в отдельные дома с квартирами для одиноких, чтобы полиция знала, где они и чем они заняты. Это было его единственное предубеждение. Он гордился тем, что его не волновали черные, коричневые и желтые. Живи и дай жить другому. Даже геи. Но извращенцы… Ну уж нет. * * * В конце концов патрульным пришлось подобраться к дому Брента Паркера сзади, чтобы войти с черного хода, пока их коллеги пытались разогнать толпу снаружи. Когда прибыл Натан Коутс, он нашел Паркера на кухне. Тот, дрожа, стоял рядом со своим аквариумом со змеей. — Мне нужна защита. — Мы избавимся от них. Я все равно собирался прийти, чтобы еще раз с тобой переговорить. — Вы же не отстанете, да? Я отсидел свой срок, я все сделал, но вы никогда не отстанете. Я говорил с вами прошлым вечером, нет смысла повторять все снова. И я не останусь здесь без защиты. Вы уедете, и что, вы думаете, они сделают? Думаете, я буду в безопасности, да? — Ты можешь попробовать выпустить одну из своих рептилий погулять. Я сомневаюсь, что кто-то даже близко подойдет после этого. — Рептилиям нужно, чтобы было жарко. — Там снаружи очень даже жарко. Ладно, они уйдут через пару минут, забыли о них. Садись. — Мне и стоя хорошо. — Как тебе угодно. Вчера вечером ты сказал, что ничего не знаешь о пропавшем мальчике. — Не знаю. — Что ты к этому никак не относишься, тебе даже не интересно. — Нет… Не больше, чем большинству людей. — Что ты имеешь в виду? — Все очевидно. — Расскажи мне. — Ребенок пропал, это ужасно. Не хочется, чтобы такое происходило. Дети подвержены опасности. — Да. — Натан посмотрел на этого человека. Он был не побрит, от него пахло, у него были грязные волосы, и он положил обе руки на свой аквариум, как будто это был защитный талисман. У него были бегающие глазки. Только это такая вещь, на которую обычно говорят не обращать внимания… Глаза — это просто глаза, и если ты называешь их как-то иначе, кроме как карими и голубыми, это уже считается неприемлемым. Но Натан замечал бегающие глазки, когда видел, — потому что они бегали. — Значит, вы не интересуетесь Дэвидом Ангусом? — Не особенно. Как я и сказал. — Тогда почему вы… — Натан остановился. — Что? Почему я что? Постер с пропавшим мальчиком из газеты пропал. Прошлым вечером Натан видел его через полуоткрытую дверь ясно, как день, он был прикреплен к стене над аквариумом. Он поднялся. — Подвинься. — Что ты делаешь? Оставь меня в покое. — Подвинься. Паркер засомневался, а потом дернулся, все еще не отрывая рук от аквариума со змеей. От него шел жар и мерзко пахло. Натан предпочитал особо не заглядывать внутрь. — Что здесь было? Он дотронулся до липких следов на стене. — Ничего. — Сюда ничего не было приклеено? Записка… Или, может быть, постер? Страница из газеты? — Да… Нет. Здесь была записка. — Какая записка? — Насчет змеи. Время кормления. — Тебе нужны напоминания? — Нет. Это было… для кое-кого другого. Кто кормил его, когда меня не было.