— Я хотел переговорить с вами о ситуации в Дульчи, босс. — Орава вопящих фурий. — Это моя вотчина, моя территория. Я лично знаю половину женщин, выкрикивавших ругательства перед домом Брента Паркера сегодня утром. Я с ними в школу ходил. — К чему ты клонишь? — Может, мне стоит держаться подальше от того, что там происходит? — Тот факт, что это твоя вотчина, делает тебя более ценным сотрудником, чем кто-либо другой, именно там. Ты знаешь, откуда ветер дует, ты знаешь их, знаешь, что происходит в их домах, кто есть кто… — Им это не нравится. — Кто-то тебя взбесил? Ты же можешь с этим справиться. Я не собираюсь спасать тебя от Дульчи, Натан. — При мне они будут помалкивать. Я крыса, понимаете? — Жестко. — Впрочем, я пронюхал кое-что. — Пока подожди. Мы сейчас стоим перед глухой кирпичной стеной, а в спину нам дышит пресса. Они, конечно, вцепились в эту историю с Паркером и теперь чуют кровь. Достаточно ли мы делаем? Почему мы не продвигаемся? Ну, почему? След уже остыл. Даже не так — след был остывшим с самого начала. — Никаких новостей откуда-нибудь еще? — Ни писка. Они нашли того парня в Камбрии. Тим Фентон. Саймон опасно откинулся на своем стуле, упершись спиной в подоконник. Натан ждал. Когда старший инспектор замолкал, за этим всегда что-то следовало. — Ладно, нам следовало сделать это раньше. Следственный эксперимент, — он встал. — Послезавтра. Мне нужен мальчик того же возраста, веса и роста, что и Дэвид… в его одежде. Я хочу, чтобы все родители, которые возят своих детей этой дорогой, сделали все то же самое, что они делали в день исчезновения. Поговори со школой… Я хочу, чтобы с соседями тоже обо всем договорились… Со всей улицей. Все делают в точности то же самое, что и тем утром. — Босс. — Я скажу Ангусам. Двадцать три В гараже было холодно, и освещен он был только флуоресцентной лампой. Задняя стена была заставлена металлическими шкафами от бетонного пола до потолка. В углу рядом с дверью, ведущей в дом, стоял открытый морозильник. Мэрилин Ангус встала перед ним. Она надела старую овечью куртку ее мужа и какие-то черные перчатки, которые она нашла на одной из полок, пахнущие маслом. Она выключила морозильник и полностью его освободила. Много еды она сложила в черные мусорные мешки, чтобы потом выбросить; остальное она разложила по контейнерам, чтобы вернуть в морозильник после его разморозки. А теперь она собиралась заняться полками. Одному богу известно, что было в этих коробках. Старые игрушки. Старые инструменты. Старые файлы. Старая одежда. Старое. Старое. Старое. Зачем они хранили все это? Потому что у них было место, чтобы это хранить. Она собиралась снять с полки каждую коробку, раскрыть ее, изучить содержимое, рассортировать и безжалостно выкинуть. Это была единственная вещь, которую она могла делать, работа, которая занимала ее, утомляла и которую нужно и можно было сделать, пока ее разум находился где-то в другом месте. С Дэвидом. Где? Маленькая тележка катилась у нее в голове, как игрушечный поезд, везя коробки и тюки, и сумки, и время от времени какой-то предмет падал вниз и катился по желобу, прямо к ее ногам, требуя ее внимания. Она вынуждена была его поднять. Она не могла поступить иначе. Ей нужно было открыть его. Ей нужно было проверить содержимое. В этот раз в коробке была фотография Дэвида в тот момент, когда он только вышел из ее тела, скользкий, ярко-розовый, как и она сама, с зажмуренными от света глазами, бьющий своими кулачками. Волосы. Страшно темная копна волос, как у Неряхи-Петера. На одну секунду его перевернули. Его гениталии казались огромными, словно странные выросты, по сравнению с тонкими ножками. Она стояла посреди холодного гаража и смотрела, смотрела не отрываясь на содержимое коробки под мертвенным светом. Она чувствовала запах масла от старых перчаток, но совсем не чувствовала холода. На какое-то мгновение она перестала понимать, что она тут делает и почему. Еще на мгновение она забыла свое собственное имя. — Мэрилин? Дверь, ведущая в дом, открылась. Там была женщина. Кто это? Она выглядела смутно знакомой. Дружелюбной. Мэрилин почувствовала, что ей стоит проявить вежливость, но не совсем понимала, в каком ключе. — Здесь старший инспектор. Женщина быстро подошла к ней. Женщина положила ей руку на ладони. — Никаких новостей нет. Ему просто надо увидеть вас. Женщина, стоящая перед ней, была полицейским семейным психологом. Кейт? Да. Кейт какая-то. — Спасибо. — Вы замерзли. Вы были здесь слишком долго. — Правда? Она не могла вспомнить, как долго и что именно она делала. Кажется, у ее ног стояло много коробок, и дверца морозильника была приоткрыта. — Пойдемте, я сама закончу с этим, как только сделаю вам чай… Пойдемте в тепло. Она позволила этой девочке провести ее на кухню и помочь ей снять что-то похожее на куртку из овечьей шерсти Алана. Ее руки пахли маслом. — Вам нужна минутка, чтобы собраться? Он подождет… Он? На кухне было тепло. Она согревалась и будто пробуждалась ото сна. — Старший инспектор. Внезапная боль пронзила ее сердце, когда она вспомнила. — Да, — сказала она, — конечно. Саймон Серрэйлер. Она до сих пор не могла думать о нем как о полицейском. Серрэйлеры были врачами. Она прошла в гостиную. — Садитесь, пожалуйста… Скоро будет чай. — Она улыбнулась. — Мне страшно подумать, какие суммы мы тратим на чай. Затем она подняла руку и оперлась на каминную полку, и разразилась такими отчаянными слезами и всхлипываниями, что Саймона они почти напугали. Он встал и подал ей коробку с салфетками с кофейного столика. Это происходило достаточно часто, и он знал, что это такое: этот ужасный, душераздирающий плач. Он с неловкостью ждал. В конце концов она покачала головой, вытерла лицо и села. Она выглядела лет на сто, так подумал Саймон, или вообще ни на сколько, не было такого человеческого возраста. — Я хочу умереть. — Миссис Ангус, мы… — Нет, пожалуйста, не говорите мне, что вы делаете все, что в ваших силах, чтобы найти его. Вы думаете, что это так, но этого недостаточно… Ничего недостаточно, только если каждый конкретный человек в этой стране бросит то, чем он занимается, и начнет искать его. — Да, — сказал Саймон тихо. Психолог подала ему чашку чая. — Но я здесь, чтобы поговорить с вами о том, что мы планируем… С вашего согласия, мы хотим провести реконструкцию последних известных передвижений Дэвида. Мэрилин уставилась на него. Она подняла чашку, но потом снова ее опустила, ее руки тряслись. — Как вы можете это сделать? Дэвида здесь нет. — Мы возьмем мальчика того же возраста, того же роста и цвета волос, в такой же школьной форме… Похожего на Дэвида, насколько это возможно… Он будет… — Притворяться, что он Дэвид. — Так это работает, да. — А я буду… буду собой? — Да…Мы попробуем договориться с соседями, с людьми, которые проезжали по вашей улице тем утром… кто гулял… со всеми… Повторить все в точности, насколько это возможно. Это всегда трудно делать, но это действительно может дать нам подсказку. Когда кто-то делает то же самое точно так же, как и в определенный день, может внезапно прийти озарение… воспоминание о том, что они видели: машину, пешехода… что-то, что они слышали. Я знаю, что вы захотите сделать все возможное. — Алану тоже надо будет это делать? — Он должен будет сделать то же, что он делал тем утром. Он ушел в больницу за сорок минут до того, как вы с Дэвидом вышли из дома?