— Ты не думал об этом? — Дэвид мертв. Мэрилин уткнулась головой в больничную койку и закричала в простыни, запихивая белье себе в рот, чтобы ничего не было слышно. Ей отчаянно хотелось сделать кому-нибудь больно, и единственной возможностью справиться с этим желанием было сделать больно себе, попытаться задушить себя хлопковыми пододеяльниками. Зазвонил звоночек. Медсестра и Кейт Маршалл уже были в палате и стояли позади нее, тихо с ней говорили, держали руки на плечах, пытались поднять. — Мэрилин, все нормально, — теперь Кейт ее обнимала. — Не волнуйся… Мэрилин развернулась и со всей силы ударила полицейскую в лицо локтем. Кейт вскрикнула от боли. Казалось, что комната взорвалась голосами и людьми. Они вывели ее в комнату ожидания с синими стульями. Кто-то принес ей стакан воды. Кто-то еще пришел с чаем. Мэрилин сидела, крепко сцепив руки вокруг собственного тела, не переставая раскачивалась и пыталась не пропустить внутрь себя ни звука, ни слова, ни одной неловкой попытки ее подбодрить. Слова Алана достигли своей цели. Было одно место, которое она оберегала, место, где еще оставался маленький островок тепла и надежды, куда она могла сбежать. Больше никто не знал, что он до сих пор был, но она верила в него, потому что там была правда о том, что Дэвид жив и здоров и скоро вернется домой. Алан как будто метнул лезвие сквозь ее стены, и весь свет, все краски и вся надежда вытекли и почернели, превратившись в лужу запекающейся крови на полу. Место стало пустым, воздух стал спертым и зловонным. Он убил ее последний источник сил. Теперь у нее не было ни надежды, ни успокоения. Дэвид был мертв. Все вокруг знали это, а она нет. Теперь знала и она. Она медленно отпустила свое скрюченное тело. Мышцы в ее ребрах и в спине ныли, и она почувствовала тупую боль под сердцем. Рядом с ней стояла сестра, терпеливо протягивая ей стакан воды. Мэрилин попыталась его взять, но ее руки так тряслись, что она не смогла, так что девушке пришлось поднести его к ее рту и наклонить, чтобы она попила, как ребенок, который впервые учится пить из чашки. Она попыталась поблагодарить ее, но ее горло сжалось. Сестра погладила ее по руке. — Кейт, — неожиданно вырвался у нее странный хрип. — Она придет через минуту. Не волнуйтесь. На этот раз девушка взяла чашку с теплым сладким чаем и поднесла ее ко рту Мэрилин. По коридору ходили люди. Двери закрывались со странным сосущим звуком. Раздавался звон металла о металл. Комната была очень теплая, очень тихая. Здесь была картина с волнами, набегающими на пляж, и другая, с деревьями, засыпанными снегом. «Дар Бевхэмской центральной больнице от друзей, 1996 г.». Мэрилин попыталась найти носовой платок в кармане своего пальто. Все ее лицо было в следах от слез. Сестра дала ей несколько салфеток. Она содрогнулась от мысли о том, сколько ярости в ней накопилось, насколько она разозлилась на полицейскую; она никогда в жизни ни к кому не применяла насилия — не прихлопывала пауков, не наступала на улиток. Никому из ее детей не доставалось даже легкого шлепка. А теперь она чувствовала себя настолько ожесточенной, что готова была убить. Дверь в комнату с синими стульями и умиротворяющими картинками открылась. Вошел молодой доктор в белом халате. — Как вы себя чувствуете, миссис Ангус? Почему они все были так добры с ней, говорили так ободряюще, смотрели с таким сочувствием? Им стоило бы запереть ее, надеть на нее смирительную рубашку, оставить ее наедине с собственным гневом — а не это. Он проверил ее пульс, потом взял ее за руку. — Все хорошо. Когда вы будете готовы — вас будет ждать машина, которую выслала полиция. Один из них довезет вас до дома и останется с вами. Я выписал вам успокоительное, вы можете забрать его в комнате медсестер, когда будете уходить… Вам нужно поспать. Я могу сделать что-нибудь еще? Она посмотрела ему в лицо. У него была крошечная родинка рядом с глазом и тонкий шрам на правой губе. Ему можно было дать пятнадцать. Как он мог говорить с ней с такой спокойной уверенностью? Почему она готова была сделать все, что он скажет? Она покачала головой, потом опять с трудом произнесла имя Кейт. — С ней все в порядке, но сегодня она отдохнет. — Что я с ней сделала? — Вообще, разбили ей нос. Никаких серьезных повреждений. У вас отличный удар. Она была не против того, что он пытается ее подбодрить, успокоить. Она была не против. Она улыбнулась ему в ответ. А потом она сказала: — Мой сын Дэвид мертв, — и она знала, что это просто было правдой. Он не стал оскорблять ее тем, чтобы начать разубеждать или отвлекать ее шутками от того, что она только что сказала, он просто взял ее за руку и крепко сжал ее, и оставался с ней до тех пор, пока не пришел другой полицейский офицер, спустился вместе с ней к машине и отвез домой. Тридцать семь В помещении пахло мокрыми пальто. Снаружи Блэкфрайарс Холла кто-то как будто внезапно открыл огромный кран, и с крыши на всех, кто заходил внутрь, обрушивалась стена воды. Пришло очень много людей — в основном, как подумала Карин МакКафферти, чтобы спастись от дождя, а не чтобы поддержать выставку нового планирующегося стационара. Те, кто отвечал за фуршет, подавали кофе и пирожные нон-стоп, а у столов с лотереями и розыгрышами очередь столпилась сразу после открытия. Но вокруг макета люди расхаживали рассеянно, не задавали никаких вопросов и, не считая нескольких человек, не вписывали свои имена в список желающих получить более подробную информацию позже. Это был очень красивый макет. Стационар должен был расположиться сбоку от «Имоджен Хауза» и предоставить пациентам возможность встречаться, рисовать и шить, клеить модели, играть в игры. Там предполагалось сделать консультационный и лечебный кабинеты, а также зимний сад, выходящий окнами во двор. Не всем пациентам хосписа обязательно оставаться в стационаре, и не все стационарные больные приходят в «Имоджен Хауз» просто чтобы умереть; некоторые обращаются за получением временного ухода или за обезболивающими, а потом возвращаются домой ради недель или месяцев лучшей жизни. Если бы у них появилось место, куда можно приходить днем, то можно было бы говорить о полноценном уходе. У Карин и Мэриэл был подготовлен ответ на любой более или менее внятный вопрос, подготовлены пояснения и брошюры, подготовлена, как выразилась Мэриэл, более эффективная стратегия продаж, чем у любого дилера подержанных автомобилей. Но им почти не задавали вопросов, и никто не хотел остаться здесь достаточно надолго для того, чтобы получить представление о стационаре, который они «продавали». А теперь комната пустела по мере того, как люди допивали свой кофе и готовились нырнуть обратно в дождь. Мэриэл отошла, чтобы помочь убрать со столов. Карин сидела у макета, допивала вторую кружку чая и чувствовала горькое разочарование. Секунду спустя она подняла глаза и увидела молодую девушку, которая только что вошла в здание. На ней был бежевый плащ с поясом, широкий шерстяной бледно-розовый шарф, и ее волосы блестели от капель дождя, но не завивались от влажности в крысиные хвостики и не липли к ее лицу. Она была красива. Карин уставилась на нее. Это была, наверное, самая красивая женщина из всех, кого она когда-либо видела. Она была стройной, у нее была идеальная кожа и огромные, темные глаза — такие же темные, как гладкий шелк ее волос. Карин встала. Ей показалось, что именно это следует сделать в присутствии такой красоты. Девушка медленно пошла по залу в направлении макета. — Доброе утро. — Привет. — Значит, американка. Ее произношение было певучим, интеллигентным, мягким. Девушка протянула руку. — А вы?.. — Карин МакКафферти. — Лючия Филипс. А теперь, пожалуйста, расскажите, что здесь происходит — что демонстрирует этот макет. Мы зашли сюда спрятаться от дождя и посмотреть на старое здание, но, кажется, тут происходит что-то, о чем нам стоит знать? Через пять минут она уже знала все, о чем Карин только могла рассказать. Слушала она с вежливым вниманием. Они прошлись вокруг макета. Карин указывала на ту или иную особенность здания, девушка неотрывно на него смотрела. В дальнем конце помещения Карин заметила, как Мэриэл и пара волонтеров с удивлением глядят на них и перешептываются. Девушка, Лючия Филипс, оглянулась на звук шагов за своей спиной. — Какс, пойди посмотри на это! Ему было сорок с чем-то, и он был хорош собой. Он был одет в американский аналог костюма с Сэвил-роу, и примерно то же можно было сказать о его акценте. Но ливень к нему отнесся с меньшим снисхождением. Рукава и ворот его макинтоша промокли насквозь, и по его вискам к шее стекала вода. — Пожалуйста, позвольте предложить вам кофе… И, я уверена, у нас найдется чистое полотенце, чтобы помочь вам обсохнуть. Он протянул ей руку. — Что же, спасибо. Джордж Какстон Филипс. Я так понимаю, вы уже познакомились с моей женой Лючией. Карин взглянула на них снова. Девушке не могло быть больше двадцати двух — двадцати трех лет, и она приняла мужчину за ее отца. Но, кем бы они ни были, она чувствовала, что им нужно уделить максимум внимания. Она отправилась на кухню в поисках свежего кофе и полотенца. Мэриэл пристроилась рядом с ней у раковины. — Кто? — Американцы. Очаровательные. Можешь сварить им свежий кофе? — Она порылась в одном из шкафчиков и нашла там два выцветших, но чистых полотенца с изображениями собора Святого Михаила. — Я все принесу, — сказала Мэриэл громким шепотом. — Ты иди обратно. Пара вместе изучала макет, и когда Карин приблизилась к ним, она почувствовала градус близости и интимного напряжения между ними, который прямо-таки поразил ее, хотя они стояли на приличном расстоянии друг от друга и увлеченно обсуждали то, что видели перед собой. — Извините, боюсь, я могу предложить вам только это, чтобы вытереться, но они совершенно чистые. — Спасибо вам большое, — он взглянул на Карин с улыбкой, которая полностью объясняла его привлекательность для любой женщины, даже для потрясающей красавицы настолько моложе его, чтобы быть его дочерью. Он тщательно вытер волосы одним полотенцем, а лицо и шею — другим, сделав при этом предельно недовольное лицо. Его жена посмотрела на него и покачнулась на каблуках, закатившись смехом; когда она это сделала, Карин заметила выражение, с которым он посмотрел на нее в ответ, — обожание, подумала она. Не совсем любовь, но однозначно безумное обожание. — А теперь позвольте мы отдадим их куда-нибудь в стирку. — Ради всего святого, нет, пожалуйста, — Карин протянула руки вперед в тот момент, когда Мэриэл вышла с подносом. Откуда-то ей удалось раздобыть настоящий кофейный сервиз вместо одноразовых стаканчиков, и в нем волшебным образом материализовался настоящий кофе. Карин отошла и начала собирать мусор со столов. Пришли еще несколько человек и поинтересовались про розыгрыш. Двое попросили чая. Мэриэл взяла инициативу в свои руки, как и должна была, по искреннему убеждению Карен, но перед этим она успела услышать, как американцы сказали: — Нам все так интересно! Мы купили Ситон Во, может, вы знаете о нем, всего в нескольких милях от города? Карин влетела на кухню, где ютились еще трое. — Ситон Во, — сказала она, кивая головой в сторону гостей. — Я слышала, что кто-то собирался… — Да, это серьезно… Маленькая кухня загудела. Ситон Во, находящееся в нескольких милях от Лаффертона, было огромным поместьем елизаветинских времен, включающим несколько сотен акров земли и близлежащую деревеньку. Оно принадлежало семейству Кафф до того, как последний ее представитель скончался десять лет назад. С тех пор оно никак не содержалось и медленно превращалось в руины. Оно было выставлено на продажу, и долгое время вокруг него ходили слухи, в которых фигурировали имена поп-звезд, кинозвезд, членов королевской семьи и эксцентричных иностранцев. Но в последнее время они стихли. До этого момента, с появлением этого красавца из Лиги Плюща и его молодой жены, которые могли заткнуть за пояс любую кинозвезду или принцессу. Карин выглянула из-за дверей кухни. Передышка закончилась. Внутрь проходило все больше гостей. Она встречала их, принимая заказы на сэндвичи, периодически проходя мимо Мэриэл, которая теперь сидела в сторонке вместе с Какстонами Филипсами. Мэриэл ее игнорировала. Мэриэл проводила их к выходу из зала. После минуты сомнений Карин взяла стул и встала на него, чтобы посмотреть через верхнее окно. Когда на пороге показался Джордж Какстон Филипс, у обочины остановился темно-синий «Бентли». «Аристократия, — подумала Карин. — Аристократия и богачи. А кто же еще?» Они закрыли двери в четыре. Мэри Пэйн еще двадцать минут сидела за карточным столом в окружении кучек денег и мешочков с наличными, пока все остальные освобождали помещение ото всего, кроме архитектурного макета и стоек с презентациями, которые потом должны были унести отдельно. — Одна тысяча сто двенадцать фунтов и пятьдесят восемь пенсов, плюс два ирландских пенни и один израильский шекель, — Мэри откинулась на стуле и потерла глаза костяшками пальцев.