Он схватил посылку и деньги и быстро побежал наверх, чтобы спрятать их в свой нейлоновый вещмешок и пихнуть туда же, под кровать, где лежала коробка с мобильным телефоном. Задняя дверь хлопнула. Энди открыл окно в спальне, чтобы выветрился густой запах треников его племянника, и побежал вниз, а сердце у него колотилось так, будто это вернулась его мать, а ему было девять и он что-то натворил. — Что происходит? Мишель встала лицом к нему, облокотившись на раковину. На секунду ему и в самом деле показалось, что это их мать. Она стала выглядеть, как она, — такая же тощая, как жердь, плоскогрудая и с недовольным лицом. Только у Мишель были светлые волосы и плохая кожа. Кожа их матери всегда была гладкой, а ее волосы — русыми с проседью. Но она точно так же стояла и так же наклоняла голову, назад и вверх, выставив вперед подбородок. Он взял свою кружку с чаем, который уже успел остыть, и попытался пройти мимо своей сестры к микроволновке, но она внезапно подалась вперед, и он тяжело уселся на стул, вылив чай себе на свитер и на пол. Мишель обернулась, взяла с раковины полотенце и бросила ему. — Ты меня слышал? — Я слышал. — И ты не собираешься рассказать мне? Не пытайся меня провести, Энди Гантон, даже не начинай врать. Я хочу знать. Что, для начала, было в этом чертовом конверте? — Занимайся своими делами, а?! — Это мое дело, если ты решил взяться за старое. Ты сразу вылетишь из моего дома, если вляпаешься во что-нибудь сомнительное, во что угодно, мне без разницы. Вылетишь. Энди протер свою футболку и теперь наклонился и начал задумчиво водить полотенцем вокруг лужицы пролитого чая. Потом он поднялся, кинул полотенце в направлении раковины и пошел наверх, пробегая две ступеньки зараз, уже не думая о том, разбудит ли он Пита или нет. Звук его храпа, будто шум отбойного молотка, раздавался из хозяйской спальни по всему дому. Он достал посылку с деньгами из-под кровати, вытащил оттуда сто фунтов, сунул их себе в задний карман и вернулся на кухню. Мишель не сдвинулась с места. Она ждала его. Энди положил деньги на кухонный стол. — Теперь я могу выпить чая? — Откуда ты их взял? — Тебя интересовало, что пришло по почте. Вот что пришло по почте. Он встал перед ней, пока она слегка не подвинулась, чтобы пропустить его. Энди снова поставил чайник и сунул еще хлеба в тостер. Он начал насвистывать. — Я так и знала. — Ничего ты не знаешь. — Что, ты просто нашел их в канаве? — Это оплата. Ты хотела, чтобы я как-то с тобой расплачивался, я расплачиваюсь. Тут четыреста фунтов. — Ты их украл. — Я этого не делал. Говорю тебе, это оплата. Я сделал работу. Мне за нее заплатили. — Работу. Ну да, конечно. И что же ты делал? Собирал горошек? Он чуть не сказал ей все, что о ней думает. — Перегонял машину, — то, что тосты начали подгорать тогда же, когда засвистел чайник, спасло его. — Ты врун. Сделал он работу! Только не такую работу, какую люди делают в поте лица своего, и ты прекрасно это знаешь. Наверху раздался грохот, когда дверь ванной ударилась об стену. Пит Тейт тяжело спустился по лестнице и возник в проеме кухонной двери, одетый в спортивную куртку и штаны. — Какого черта здесь происходит? Мне дадут хоть немного поспать или как? Вы оба орете. Я тогда тоже выпью чая. Ты где, по-твоему, находишься, а, Мишель? Вы двое хуже, чем дети, серьезно. Энди испугался, что Пит сломает хлипкий кухонный стул, когда тот на него плюхнулся. Деньги лежали на столе прямо перед ним. Пит спокойно указал на них пальцем и кивнул. — Лучше оставь их там, где лежат, это грязные деньги, можешь его спросить. Пит проигнорировал ее. Он медленно пододвинул к себе банкноты и аккуратно разложил их на столе. Энди поставил перед своим зятем кружку и сел напротив него со своей собственной. Он намазал маргарин и джем на тост и начал поглощать его, не обращая на Пита никакого внимания. Мишель наблюдала. Но Энди не нужно было наблюдать. Он знал об отношениях Пита с деньгами. Энди услышал горловой звук, с которым Пит хлебнул чая. А потом, из-под полуприкрытых век, он увидел, как пальцы Пита снова потянулись к деньгам. — Я сказала ему, что он может выметаться, если снова взялся за свои штучки. Нам здесь такое не нужно. У меня дети. Я не хочу, чтобы они жили бок о бок с преступниками. Пит снова отхлебнул чая. — Где ты достал три сотни наличными? — Четыре, — сказал Энди с набитым ртом, — четыре сотни. — Четыре сотни? — Энди чуть не рассмеялся, настолько сахарным стал голос его зятя. — Да неважно, хоть четыре тысячи, так просто все не кончится, это грязные деньги. Следующее, что нас ждет, — полиция у наших дверей и этот чертов надутый Натан Коутс. — Да подожди ты, погоди минутку. — Что? — Дай ему шанс рассказать нам, откуда он взял эти деньги. — Работал, так он сказал. Типа это оплата. За труд. Просто смешно, ха-ха. — Да подожди ты… Энди поднял голову и впервые взглянул Питу прямо в глаза. — Я сказал, что это за работу, и это за работу. Я сказал, что она была законная, и это тоже так. Я просто не сказал, какая именно, потому что не обязан говорить. Разве нет? — Ну… нет. Нет, ты не обязан говорить, Энд. Нет. — Я предложил их Мишель. За проживание и все такое. Она к ним не притронулась. — Так, подождите. — Так что они твои, Пит. Давай, убери их к себе в карман, давай. Энди поднялся. Он схватил деньги, скрутил их в трубочку и уже нагнулся над столом, когда Пит поймал его руку, которой он собирался пихнуть их ему в трусы. Он смеялся. Энди отпрянул, почувствовав его дыхание. — Ты хочешь, чтобы я их взял? Четыре сотни? — Четыре сотни. Я тебе уже сказал. За проживание. — Он хлопнул Пита по его прыщавому плечу. — Сегодня твой день, Пит, — и он ушел, улыбаясь, оставив их наедине с деньгами. Он поднялся наверх, надел куртку и ботинки и аккуратно спрятал свои собственные сто фунтов. Он все еще улыбался. Теперь он мог уйти отсюда, только когда сам решит, а не когда его сестра решит его выставить. Это того стоило. На кухне происходила ссора. В гостиной телевизор показывал заставку к передаче Ричарда и Джуди. Когда он вышел за калитку, телефон в кармане Энди Гантона просигнализировал ему о новом сообщении. Сорок Диана преследовала его, и он начал понимать, почему невзаимная любовь делает людей жестокими. Он слишком быстро свернул за угол и поехал в Старый город. Он хотел посмотреть на дом Фреи Грэффхам. На улицах было тихо. Было полтретьего ночи. Ни одного огня не горело в домах с каменными балконами. Он поехал медленнее. И в этот момент он подумал: «А я преследую мертвеца. Что это вообще такое?» Что, ради всего святого, он делал? Если бы он выяснил, что кто-то из его людей ведет себя подобным образом, он бы отстранил его от службы и посоветовал обратиться за помощью к специалисту. Он проехал совсем немного, когда увидел, что лампочка уровня топлива горит красным. Он знал одну круглосуточную заправку, на съезде по дороге к Бевхэму. Он заправил машину и взял кофе в автомате. Парень, работавший в эту ночь на заправке, носил странную красную шерстяную шапку и был похож на гнома, а еще буквально спал на ходу. Кофе на вкус был отвратительным, но подействовал как внутривенный укол адреналина, так что, когда Саймон выехал из двора и увидел перед собой серебряный «Ягуар XKV», он сразу насторожился. Он нажал на хэндс-фри и позвонил в участок. Он держался в ста футах от «Ягуара». Больше на дороге никого не было. Затем «Ягуар» свернул направо, потом еще раз и направился за город. Довольно скоро дорога сузилась. Саймон снова сделал звонок, сообщил свое местоположение и запросил патрульную машину. «Ягуар» ехал аккуратно и медленно. Вписываясь в повороты, водитель старался держаться ровно в середине дороги и не делать резких движений, как будто боялся любых повреждений, которые автомобиль может получить при встрече со свисающей веткой или обочиной. «Осторожный автовладелец, — подумал Саймон, — спокойно возвращающийся домой». Если бы на часах не было почти три утра, он бы за ним не поехал. В участке уже подтвердили, что номер машины отличался от того, что был у «Ягуара», разъезжавшего по Соррел-драйв. Они ехали в сторону Данстона. Саймон приглушил дальний свет и ехал ближе к тени, не желая привлекать внимание водителя. Он не заметил за собой патрульной машины. Если «Ягуар» свернет в один из переулков Данстона, он просто запишет номер дома и пошлет туда патрульных. Через минуту он вспомнил о старом летном поле. Бетонные посадочные полосы давно потрескались, из них торчала сухая трава, а с обеих сторон стояли старые заброшенные ангары. Кому бы ни принадлежало это место, оно ему было не нужно, но этот человек не был готов освободить его или перепродать. Это было уродливое пятно на лице города, с которым ни власти, ни кто-либо другой, кажется, ничего не могли сделать.