— Ой, не будь иезуитом, именно это ты имел в виду. — Ладно. И что ты скажешь? — Но кто? — Это не было частью вопроса. Я просто хотел спросить, возможно ли это. — Ну, случается всякое. Но вероятно ли это? Нет, конечно, нет. Зачем кому-то это делать? Потому что кто-то хотел от нее избавиться? — Потому что кому-то было ее жаль? — Кому было ее жаль? — Боже, Кэт, перестань меня атаковать. — Это ты меня атаковал, когда начал этот разговор. Чертов полицейский. Есть такая вещь, как естественная смерть, знаешь? — Давай оставим это. Мне нужно идти. Натан собрался на встречу с потенциально опасным человеком. Я должен быть там. — Как знаешь. Только я не хочу, чтобы ты расхаживал тут и сеял разные сомнения, которые потом пустят корни между досками пола. Саймон обернулся, уже натягивая куртку. Его сестра плакала, прижав ребенка к своему лицу. — О господи, прости меня. Я не подумал, мне не нужно было ничего говорить. — Ты счел нужным это сказать, значит, ты должен был это сказать. Все хорошо, во мне еще полно гормонов, не обращай внимания. Саймон присел на корточки, подал Кэт чистый носовой платок и взял Феликса, пока она вытирала глаза. От ребенка пахло теплой плотью и молоком. — Извини. — Я правда не считаю, что существует даже один такой шанс на миллион, Саймон. Действительно не считаю. Имей это в виду. Иди и найди Дэвида Ангуса, пожалуйста. — Она посмотрела ему в лицо. Он ничего не сказал. Говорить было нечего. — И теперь еще и это, тело ребенка в Гардэйле, — сказала Кэт. — Они же должны быть связаны, нет? — Не обязательно. На данном этапе нам слишком мало известно. Я не могу ни допускать эту возможность, ни исключать ее. Глаза Кэт снова наполнились слезами. — Положи его в люльку, пожалуйста, ладно? Он поел достаточно, а я только залью его слезами. Саймон уложил своего племянника, а потом присел рядом с Кэт. Он обнял ее за плечи. — Я кусок дерьма. — Не больший, чем обычно. — Забудь обо всем этом. — Не уверена, что смогу. А, нет, точно, я полчасика почитаю милую спокойную книжку, прежде чем все вернутся и начнут требовать налить им чая и сделать с ними домашнюю работу. Позвоню Крису. Он в пренатальной клинике, может зайти к Мэрилин Ангус по пути домой. — Спасибо, сестренка. — За что тебе платят, старший инспектор Серрэйлер? Сорок восемь Энди Гантон едва мог двигаться. На его шее был воротник, правая рука тоже была в гипсе. Он лежал на матрасе, который должен был облегчать боль в ноге и разукрашенной синяками спине, но он не был уверен, что есть какая-то разница. Он особо ничего не мог делать. Только думать. Мишель была здесь дважды и распинала его так пронзительно, что ее попросили уйти. Больше никто не приходил, кроме полиции. Он не был в состоянии с ними разговаривать, но они вернутся. Впрочем, он не жаловался, он считал себя счастливчиком, что остался жив. Рассчитывал ли Ли Картер на то, что он останется жив? На него наехал фургон, ослепив его светом фар, когда возник перед ним из ниоткуда. Вот он спокойно идет домой от аэродрома, а вот он уже корчится в агонии в глубокой канаве у темной улицы. Кроме этого он мало что помнил… Просто размытая вспышка шума, света и боли и отчаянное желание остановить тех, кто его куда-то тянул. Проснулся он уже в отделении травматологии. Сообщение пришло как обычно, текстом: «Бртслейн, 2 ночи». Он не собирался идти. Как он пойдет? Его поймали, он разговаривал с полицией. Он уже и так весь холодным потом облился. Но Пит ясно дал ему понять, что если больше конвертов с деньгами по почте приходить не будет, то он окажется на улице. И он говорил серьезно. Полиция будет следить за ним круглыми сутками. Они захотят, чтобы он привел их к рыбе покрупнее, они будут наблюдать и ждать, расставляя свои ловушки. Нет, он не собирался выполнять очередное задание Картера. До тех пор, пока не проснулся в час ночи и не начал думать, что будет, если он его не выполнит. Когда до него дошло, что они могут прийти сюда, он вскочил с кровати и начал натягивать джинсы и свитер. Ночь была холодной. Мэтт лежал на животе, одна его нога торчала из-под одеяла. Энди поднял ее и положил на место. Нога была ледяная. Энди не знал, стоило ли ему это делать, но его племянник только слегка заворчал. Барретс-лейн была совсем недалеко. Он был не против ночных прогулок. Благодаря им он оставался подтянутым, но было слишком холодно, и он предпочел бы полмили двум или трем. Улица оказалась просто крошечным переулком между двумя полуразрушенными домами, и он увидел ждущую его машину сразу же, как свернул туда. Это был черный «Форд Фокус», и Энди не узнал водителя, который сразу завел двигатель, когда Энди подошел к машине, и тронулся с места, не успел еще тот нормально залезть внутрь и закрыть дверь. — Поосторожней, я чуть не вывалился. Молчание. Энди скосил глаза. Это был симпатичный пацан с бритой головой и четырьмя кольцами в одном ухе. Ехал он быстро, визжа шинами на каждом повороте, и не проронил ни слова всю дорогу до аэродрома. Они приехали, и он сразу отвез его к ангару. «Выходи». Энди вышел. «Фокус» унесся с жутким звуком. На аэродроме было тихо, пустынно — насколько он смог заметить, — жутко холодно и абсолютно темно. Он попытался укрыться за ангаром, но ветер нашел его и там. Он зашел с другой стороны и поднял воротник. Его руки онемели от холода. С этой стороны было еще хуже, ветер дул прямо в лицо. Он ждал. Он ждал, наверное, почти час. Ему было так холодно, что он не мог думать и ему уже становилось худо. В конце концов он прошелся по летному полю и обратно, немного побегал на месте и направился к воротам. Никого не было. Ли Картер явно отошел поссать. Может, он наблюдал за ним с какого-то спутника и мог проследить за ним все пять с половиной миль до дома и как следует посмеяться. Он свернул на дорожку и трусцой по ней побежал. А потом появились фары, и фургон, едущий прямо на него, и волна боли и ужаса, которая накрыла его, когда они столкнулись. * * * Каждый раз, когда он закрывал глаза, он возвращался к этой сцене. Утром к нему снова приходил доктор. Его рука хорошо заживала, но ему сказали, что синяки заболят еще сильнее перед тем, как начнут сходить. Они смотрели на предмет сотрясения, но решили, что его нет. На следующее утро кто-нибудь из сотрудников отведет его на рентген, и, если с его шеей все хорошо, ему надо будет остаться еще всего на пару дней. Он хотел бы остаться на неделю или на месяц. Он чувствовал себя в безопасности, в тепле и, главное, вдали и от своей сестры, и от Ли Картера. Он думал, позволит ли Мишель ему вернуться обратно к ней, и если нет, то куда он пойдет. Женщина в зеленой медицинской форме зашла в палату с тележкой, полной журналов и сладостей. Ему хотелось шоколада, но у него не было денег, потому что из дома он вышел без них, а у Мишель он просить не мог. — Спасибо, — сказал он, — ничего не надо. И одарил зеленую женщину своей самой обворожительной улыбкой. — Добрый день. Вошел Натан чертов задавака Коутс и какая-то его шестерка с одной из этих странных, как будто нарисованных, бородок. Наверное, выбривать такую — это как рисовать по точкам. Напарник выглядел замученным и не сказал ничего. Натан Коутс придвинул к нему стул для посетителей. — Уже лучше? — Да, великолепно. Натан улыбнулся во весь рот. — Тебе повезло, дружище. — Я тебе не дружище, Коутс. — А я не думаю, что тебе повезло. — Можешь одолжить фунт? — А тебе зачем? — Очень захотелось шоколадку из той тележки, только у меня нет денег. — Тогда ладно… — Натан достал какую-то мелочь из кармана. — Возьми пару батончиков «Марс», Бевин. — Напарник взял деньги и ушел. — Буду должен. — Это точно. Ладно, Энди, раньше ты был не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Давай попробуем еще раз. Что случилось? — Меня сбили. — Кто? — Я не разглядел. — То есть дело было так: ты шел по проселочной дороге рядом с аэродромом в три часа ночи в полном одиночестве, как ты обычно ходишь на прогулку, и тут, откуда ни возьмись, на тебя наезжает машина. Ну же, не пудри мне мозги.