— Не к Богу отправишься, — добавляет, — станешь душой неприкаянной в темноте свет искать да никогда не сыщешь». Закричала Настасья, глаза открыла. Лежит она на кровати, а над ней кто-то склонился. — Тише ты, тише, — говорит парень, к лицу тряпицу мокрую прикладывая. — Жар у тебя. Видать, болотный так просто пущать не хочет. И чего одёжу с себя срывать стала? — Марьяна, Марьяна, — шепчет сухими губами Настя. — Сестра твоя что ли? — спрашивает Ефим. — Нет никого тут. Только мы с тобой. Отец с Гордеем ещё не вернулись даже. Смотрит девка за спину его, и опять. — Марьяна. Глаза растопырила, как чёрта самого увидала. Не из робких Ефим, а жуть взяла за нутро. Повернулся — никого, и опять к девке. — Игнат, — смотрит на Ефима Настасья, и кажется ей, будто любимый пред глазами стоит. — Игнатушка, — трогает его лицо сухой горячей рукой. И приятны те касания парню, не хочется отстраняться, пусть и путает его с каким-то Игнатом. Да жар у неё, знобит. Вернулся с улицы, лежит на лавке. Пытался разбудить, а как тронул — горит вся. Перенёс в кровать, укрыл да за водой к реке отправился. А там пока согрел да обтирать начал, как мать учила. Выдала с собой травы на случай, вот сейчас и пришёлся. Залил водицей горячей траву, чтоб девке помочь, кружку ей протягивает. — Пить тебе надобно, — ну, давай же. Приподнял за затылок, прислонил кружку к губам. Сделала пару глотков, поморщилась. — Горько как. И тут же свадьбу свою вспомнила, заревела. Как с Игнатом им народ кричал «Горько». — А ну ещё пей! — приказал Ефим. — До дна чтоб! Поднял сызнова голову, влил жидкость, уложил обратно. Тронулся. Огнём горит. — Марьяна кто? — спрашивает, да только вновь уплыла Настасья в беспамятство, и чудится ей будто ведьма за ней по пятам следует. А Назар тем временем Петра до околицы проводить вздумал. Всё ж не чужие друг другу, да и кто знает, что деется с человеком, ежели в такой беде его нашли. — Значится, семья у тебя имеется, — повертается Пётр головой в сторону помощника, что часть его веса на себя взвалил. — Три сына, — соглашается Назар. — Добрые ребята. — Один что ли на ноги поднимаешь али с женой. — Есть женщина, — не торопится Назар открывать всей правды. Давно порешили с Лукерьей, что сами по себе живут. Ну, раз вышло, что Петра встретили, пусть будет. А про Лушу её брату рассказывать ни к чему. Хотела б, давно к своим наведалась. — Хорошая хоть? — не отстаёт Пётр. — Хорошая. А что ж у вас нового, расскажи? Живы ль родители мои? — Да вот Ефим преставился две зимы назад, а мать жива с сёстрами, — отвечает Петька. — Касьяна этой зимой схоронили. — А ты сам как? — подбирается ближе Назар к теме животрепещущей. — Семья твоя? Сестра? — говорит уж так тихо, что и не расслышать вовсе. Да всё понимает Петька. Будто сызнова время отмоталось и пред ним Ульяна молодая, что насильно замуж выдана была. — Помнит она тебя, Назар, — остановился и в глаза тому смотрит. — Как есть помнит. Защипало сердце мужика, защемило, как вспомнил он, будто было всё вчера. Не властны годы над любовью такой, чтоб другие не говорили. А рядом сын его стоит и смотрит удивлённо на отца, о ком он вообще у мужика незнакомого выспрашивает? — А что ж жена твоя, — другую тему начал Назар, чтоб не казалось, будто о ней токмо и разговор весть хочет. А душа рыдает, пока язык в сторону уводит. — Детей сколько Богу явили? — Двоих народила мне Аннушка, да старшенькая моя, Агафья ненаглядная. Замужем уж, а Мария — невеста. Тихону только двенадцатый годок идёт. А твой старший жениться не надумал? Хошь, сговоримся. Я за него Марию отдам? — улыбается Петька, и кажется ему, что сызнова жизнь налаживается. Только знал бы он, что сестру за брата сватать пытается. В яме той чуть в себя пришёл. Нашептала слов святых на землицу Лукерья, сызнова братца спасла, как некогда у смерти на другого сменяла, да недолго ему улыбаться. Как воротится, опять чернота станет душу оплетать, голову кружить. Накружит так, что пропадёт мужик, и поминай, как звали. Не простая Марьяна ведьма, сильная. Такая, что мать родную сгубила во чреве когда была. Не сдюжила та, явила девку миру, а сама Богу душу отдала. Пока бабка силами чёрными ведала, училась всему Марьяшка, науку злую впитывала. Забрала и то, что матери причиталось, и бабкину власть. Потому имела сердце ледяное да помыслы, от которых простой люд страхи одолевать станут. Только до околицы так дойти и не пришлось. Послышались голоса, Настасью кликали. — Аууууууууууу, Настяяяяяяяяяяяяя, — кричали девки, мужики, бабы. А средь прочих будто знакомое что-то, отчего сердце в груди зашлося. — Настасьяяяяяяя. — Баба что ль у вас пропала? — усадил на землю Петра Назар. Ежели люди сюды придут, сами помогут до деревни добраться. — А я не знаю, — пожал плечами Петька. — Мож соседская пяти годов отроду, а мож старуха. Племянница ещё моя Настя, — вдруг вспомнил об ней Петька. — Ну, прощевай, — подал руку ему Назар. — Дальше со своими доберёшься. — Спасибо тебе, — крепко пожал его ладонь Пётр. — Ульяне чего передать? Но ответить Назару не привелось. Прямо на него смотрели знакомые глаза из-под насупленных бровей. Глава 12 Вот и свиделись два мужика одной бабы. Стоит супротив Назара Зосим, губы жуёт, желваками ходит. Признал, хоть столько лет прошло. Только снился и ему порой тот, кто сердце жены любимой украл. Хоть осталась она с Рябым, да видел: как неживая к нему ластится. Нет в ней теплоты той, с которой на Назара своего глядела. — Настяяяяяяяяя, — вновь голос, и уж ни с чем не спутать Назару. Зазноба его, от которой сердце снова заходится. Токмо семьянин он теперича, не предаст Лушу, что любовью его своей излечила. Что вытащила на свет белый, а то жить не хотел вовсе. Что семью оставила ради него, да в глуши лесной 18 лет бок о бок. — Пойду я, — положил ладонь на плечо Петру Назар, повернулся, да догнал его голос на скрип похожий. — Не отдам Ульяну! — проскрипел Рябой, сжал кулаки. Неровен час кинется на недруга. — Да погодь, — остановил его Петька, — не затем он тут. Спас меня. В лесу нашли с сынками, вот до околицы проводить вздумали. А тут вы. Кого в ночи искать хочите? — Настастья стерялась, — отвечает Зосим, а сам глазья с Назара не сводит. — Не видал где в лесу? Покачал головой Пётр, задумываясь. — Мож, друг твой знает чего? — вопрошает Рябой про Назара, будто нет того рядом. А возьми ж сам вызнай. Только злобу лютую затаил давно, а теперь как гниль выпросталась, течёт из души, смердит. — А чего ж сам у меня не спросишь? — усмехнулся Назар. — Иль чураешься? — Дочка у меня пропала, — сказал спокойней Зосим. — Не видал девку в лесу? С бабами вышла, вернулись те, кликали, говорят, а будто под землю провалилась. — Не видал, — качает головой Назар, — но, коли встречу, спрошу, как звать. Мож и твоя будет. Домой отправлю. — А ты? — глядит на Гордея Зосим. — Не встречал никого? Покачал мальчишка головой, а сам про девку думает, что из болота вызволил. По нраву ему пришлась. Пущай с ними до дома сходит, редко у них гости бывают, мож сказать никогда. Только два охотника, что отец в лесу нашёл. Одного медведь подрал так, что мать еле выходила, а второго волки погрызли, еле насилу живой остался. А что б так, живая душа да по своему желанью, — не было такого. — Идём, — тронул сынка Назар, отворачивая от Зосима и Петра. — Ефим, небось, заждался. Сделал пару шагов, как слышит прям за спиной голос до боли знакомой. — Петя, — ахает Ульяна, брата признав, — Петруша, — бросается к нему, падая на колени, да целовать принимается. — Анннннушкааааааааааа, — кричит куда-то. — Анннаааааааааааааааа, — а у самой слёзы в голосе стоят. — Нашёлся, родной, нашёлся. Петруша, — заревела чуть ли не в голос, — а у нас горе какое. Настастья стерялась. — Да Зосим уж сказал. Сделал над собой усилие Назар, дальше пошёл, сына подгоняя. — А кто ж это? — всматривается в тьму ночную Ульяна. Силуэтов, вроде два. — Не Настя моя? — встрепенулась да броситься хотела, токмо поймал её за руку Рябой. — Не она, — к себе притянул. — Охотник то мимо проходил, вон Петра с собой привёл. Нога болит у брата твого. К Савелию надобно отвесть. — Охотник? — беспокоится Ульяна. — Побегу про дочку свою узнаю, вдруг видал. Только не пущает ей Зосим, сильней прежнего держит. Будто чует: ежели встретятся они — больше не расстанутся. — Да чего ты, — дёргает руку Ульянка. — У человека дай вызнаю. — Сам без тебя вызнал! — говорит грозно Зосим, а Назара уж и след простыл. Словно и не было его тут. И рад был бы Рябой, ежели б не было. Только появился теперича в лесу призрак, страшится будет его Зосим. — Ульяна, — прибежала запыхавшаяся Анна, а за ней девка какая-то привязалась. — Чего звала? — лицо испуганное, а по нему луна лучом скользит. Домой давно пора, да всё ходят они, Настасью кличут.