Снова Трифон деньгу затребовал, пришлось сунуть. Растянул улыбку без зуба, в карман сразу припрятал, а они в погоню кинулись. — Не могу больше, — качает головой Анна. Уж полвека справлять скоро, силы не те. Остановилась и Ульяна. Пострел, наверно, уж Рябого нашёл, мзду с него стребовал за новости такие. — А чего? — волосья растрёпанные Ульяна поправляет. — Чай не любовничали, так — свиделись. За то спрос малый. — Уж мало не покажется, — покачала головой Анна. И сама Ульяна-то понимала, без ведома, за спиной мужа пошла. Все годы эти честна с ним, а тут стерпеть не смогла, когда вот он — рядышком есть. Уж издали увидала Зосима и поняла: беда случится. Стоял он, буравил глазами жену, а в руке сжимал чего-то. — Где была, — накинулся, не успела до дома добраться. — Сам ведаешь, — отозвалась на то. — От тебя слышать хочу! — В дом идём, — руку к нему Ульяна тянет, — нечего на улице народ сбирать. — Стыдишься? — зубы скалит, презреньем награждает. — Нечего мне стыдиться, — качает Ульяна головой. — Ничего не делала, за что стыдно быть может. — Да потому что прелюбодейка! Ахнул народ, зашептался, кто рядом стоял. — Не гневи Бога, да не мели того, чего не ведаешь. — Где была?! Хотела Ульяна мимо пройти, как хватил за руку, глядит на шею, заприметил, что бус его не хватает. — Куды дела? Ему снесла? — Никому не сносила, с ума не сходи. Стеряла где-то, замочек слабый был. — И серёжки стеряла поди, которые я дарил? Тут уж сердце в пятки ушло. Замахнулся на неё кнутом Зосим. — У, негодная! Позорить ещё меня будешь. Хлестанул так, что оставил красную полосу на руке. Отшатнулась Ульяна. — Хорош мужик, на бабу свою руку подымать, — вмешалась Анна. — А ты, ведьма, сама вела супружницу мою к бесу! Добра не помните, за спиной моей дело паскудное творите. — И снова Ульяне. — Куды серьги дела? — У меня они, — не дала Анна Ульяне слова. — Принесу, дай время. Смотрит на неё Зосим недоверчиво, да и Ульяна не поймёт, чего такое Анна придумала. — Хотела на именины себе такие, — отвечает, — Петруше показать собиралась, а вон чего приключилось. Сейчас вынесу. И впрямь, вынесла в тряпице те самые серьги. Жалко было отдавать братьям, потому деньгами своими доложила и Трифону всунула, а это схоронила. Хотела Ульяне вернуть, да времени не было. — В дом бегом! — жене приказал Рябой, а сам взял ружьё, что подле забора стояло, и вдоль по улице пошёл. — Зосим! — испужалась Ульяна, к груди руки прикладывая. — Не было ничего! Христом Богом клянусь. Да не слышит он уж, прямиком к заимке братьев идёт, и ясно, что не просто говорить собрался. Грядёт беда большая. Уж три дня Лушка над Петром сидела, умаялась вся, сил никаких нет. Ежели б не Андрейка, хоть волком вой. И водицы принесёт, и щей согреет. А у самой Лукерьи слабость по членам разливается. Кажись, не хочет та, что Петьке наделала, с ним так просто прощаться. Пришла туманом, и густила полночи, пока Лукерья травы жгла да глаза ей застила. Отогнала теперича. Не токмо за Петра страшно да за себя, неровен час и Андрейку углядит. Слыхала от Марфы, что такие бывают, что издали могут чернотой оплетать. Упас Бог, не видела раньше, а теперича довелось. — Что с тобой, мамка? — сидит подле ней сынок, а та тихая такая да спокойная. — Хорошо всё, — гладит его по светлым вихрам. Так Назара напоминает, видно, что его плоть. За столько лет слюбились, хорошо ведь жили, дружно. Вон сколько сынков вышло ладных да складных, и добрых каких. Навострил уши Андрейка. — Идёт кто-то! Подскочил, на крыльцо вылетел. — Ефим! — закричал. Положила сухую ладонь себе на лоб Лукерья, улыбнулась. — Дождалась-таки. Влетел в избу сынок старший, к матери сразу. — Что стряслось? — Отец где? — вопрошает та. — Сказать ему кой-чего надобно. — Позже придёт, дело у него какое-то случилось. Растерялись в лесу, но одна баба сказала, будто видала его. — Что за баба? — В первый раз видал. — А откуда ж знает Назара? Глядит Лушка, а позади сына девица какая-то стоит. Сдвинула брови, приглядываясь. Не мерещится ль. Может, ведьма к ней пришла призраком? — Видишь её? — кивает на девку. — Настасья это, — отвечает сразу, и ничего не ясно Лукерье. Кто такая? Откуда тут? — К тебе пришла помощи просить. — Так чего я могу? — качает головой Лушка, и видит, как поникла вся девка. Глазами хлопает. Никак издалека топала. И жалко её, и что с такой делать? — Зачем пришла? — Метка на ней чёрная, — ответил Гордей. — Обдало жаром Лукерью, про такое слыхивала, да говорят, ежели сунуться, можно на себя всё перевесть. Бабы от такого многие открещиваются, никому не надобно судьбу чужую. — Откуда ж пришла? — грустно спросила. — Из Гореловки. Бросила взгляд на сынков. — Это чего вы делали там? — Мужика в лесу встретили, домой повели. Говорил отец, будто дядька нам. Поняла всё Лукерья, сердце от страха затрепетало. Видать, вели-то вели Петра, а потом сбёг и сюды прибился. — А отец куда ж пошёл? — Чего не знаю, того не знаю. И хотелось завыть Лукерье, когда поняла она, что Назар её с сестрицей свиделся. Как представила его в объятьях Ульяны, загорелось в груди всё. Уж знала, как любит сестрицу, да столько прожито, столько воды утекло. А она так ждала, так хотела сказать ему слова заветные, что при жизни и говорить боялась. — Обещался вернуться через пару дней, — добавил Ефим. — Устала я что-то, — скрестила руки на груди Лукерья да в потолок смотрит. — С дороги голодные, возьмите, что осталось. Совсем сил нет. Взгрустила Настасья, что сразу про неё не ответила ведунья, да видно ж, сама плохая. Захлопотала по хозяйству, раз нет больше бабы в доме. Накрыла на стол, накормила мужиков и самой Лукерье поднесла. — С вами буду, пока не поправитесь, — кормит с ложки да ласковые речи говорит. — Да не потому, чтоб помогли, вижу, что нездоровится. — Замужняя что ли? — только теперича разглядела Лукерья одну косу.