Издали Ульяна приметила Зосима. Шёл он какой-то усталой походкой, и теперь поняла, что уж полжизни прожито. Поднял голову, взглядом встретился и головой покачал. Упало сердце, ухнуло вниз. Что ж за горе по пятам следует за ними. Неровен час ещё чего приключится. — Нет его нигде, — подошёл ближе Рябой. Идут мужики, кивают, здороваются. И благодарна им Ульяна, что брата искать вызывались. Да и Зосим в долгу не остался, выдал каждому пай. — Утоп, — тяжело опустилась на лавку подле забора Анна, платок с головы срывая. — Утоп, — повторила громче, принимаясь раскачиваться. — Негоже раньше времени мужа хоронить, — остановила Ульяна. — Тут ждать надобно. Вернётся ещё. Правда, Зосим? Бросил Рябой на жену быстрый взгляд, а сам про Марьяну вспоминает. Не к добру она тогда Петра целовать бросилась. Извести хотела — ведьма! — Вернётся, так же? — спросила с нажимом Ульяна мужа. — Да я почём знаю, — ответил со злобой, а потом боле тише. — Мож и воротится. — Тебе ничего не сказывал? — подала голос Анна. — Девка у него какая появилась что ли? — Свечек никому не держал, — буркнул в ответ. — В дом пойду. Ну а чего было бабам говорить? Что ведьма прокляла? Так не желал верить в бесовское Рябой. На всё воля Божья. Может дело какое в лес увело, Рябой не ведает. А нарасказывает сейчас сплетен, воротится Пётр, на смех поднимут. — Уж три дня прошло, — качает головой Анна, слезу вытирая. — Неужто сгинул? Я ж его тогда у смерти выпросила, верней, сестрица ваша. — Луша, — закивала медленно Ульяна. И снова сердце, как прежде сжалось, когда вспомнила о ней. Уж восемнадцать лет прошло, как ничего не ведают. Поди нет на свете, иначе бы объявилась. — Ждать надобно и верить, — ответила на то Ульяна. — Да Богу молиться. — Как Настасья твоя? — повернула голову Анна. — Подруги в лес позвали, грибы сбирать. Авось, понемногу отойдёт. — Не боишься? — Чего? — Вдруг руки на себя наложит? Бросила на Анну испуганный взгляд Ульяна. И сама про то не раз думала, только жить дальше надо. Довериться судьбе. А тут девки пристали пошли да пошли, не с ними же Ульяне ей Богу идти. Вот и подумала, пущай сходят. А теперича её страхи Анна говорит. Места себе не найдёт, пока дочка не вернётся. Не хотела Настя на уговоры поддаваться, да убедили, упросили. Позволила себя увесть. Веселятся девки, болтают о том, о сём. — Варвара скоро замуж выходит, — шептались меж собой. — Это хромая? — спрашивала другая. — Она, — кивала девица. — И на её век счастье нашлось, а кто ж позарился? — Никодим из Вихревки. — Не знаю такого. — И я. — И я. — Настя, а ты чего думаешь? — спросили девки у неё. Идёт вдова, что женой и дня не пробыла, лукошко в руках несёт, толки подруг не слушает. И не девка уж, и с бабами говорить не о чем. — Настя, — зовут, и будто очнулась та от сна. — Счастья ей, — грустно ответила, пытаясь улыбку на лицо вызвать. А раньше все помнят, такая хохотушка была. — Жалко Игната, — руку на плечо ей подруга положила. — Только век у него один, а у тебя другой. Найдёшь ещё счастье своё. Вот как… Дёрнула плечом Настасья, от подруги отстраняясь. Дала понять, что слушать не хочет, и быстрее остальных пошла. Разбрелись девки по лесу, кто куда. Идёт Настя знакомыми тропами. Помнит точно, что в том году здесь белые росли, а вот тут лисички. Присела. Трава высокая. Целую семью лисью нашла. Как слышит шёпот. Переговариваются девки. — Слышала, вдовицей ей теперь на роду быть написано. — Откуда знаешь? — Марьяну видала, она и сказала. — Прям так и говорит? — Вот перед тем, как всё случилось, и видала. А после сгинула, как и не было. Говорю, чего ж ты злая такая? Счастья молодым дай, а она в ответ. Какое такое счастье? Сам Игнат себе судьбу выбрал, а Настька ваша вдовкой на всю жизнь станется. — Ой, — сказала вторая. — Страсти-то какие Зина говоришь. — Прям так и сказала? — А вот тебе крест. Ты только Настасье не говори ничего. На неё и так смотреть страшно, будто смерть ходит. — Любила! — То-то и оно. — Ауууууууу, — раздалось откуда-то слева. Отозвались девки, бросились к подругам. А Настя на землю легла, лукошко опрокинулось. Высыпались оттуда грибочки. Только уж не до них девке. Жизни не хочет. Так и останется тут лежать, пока волки не найдут али смерть голодная не придёт к ней. — Аууууууууууууу, — раздаётся по лесу. — Настяяяяяяяяяяяяяяяяя. Не отзывается вдовка. И так на сердце камень, а теперь узнала, что прокляли её. Злой язык у Марьяны. Верь — нет, а Игната Господь прибрал. И чего ж ей тогда по земле ходить? Всё равно в груди дыра такая, что не залечить, не сшить ничем. Пусть простит и мать, и сёстры, а домой не вернётся. Вдруг ещё на них беду накличет. — Настяяяя, — не унимаются девки, только и сами уж поняли, что не выйдет она. Побежали скорей за подмогой. С одной стороны леса Петра ищут, с другой теперича девка потерялась. Неровен час на медведя напороться. Лежала Настя, в землю слёзы роняя, судьбу свою оплакивая. А потом поднялась и побрела вглубь, к болоту. Кто знает, сколько придётся тут лежать, смерти ожидая. А так — сгинет, не найдут. И от этой думы отчего-то легче стало. Убыстрила шаг. Знать не знала, куда идти надобно, только от других слышала, что болота недалече, вот и пошла. А Петька бежал без оглядки, будто и впрямь чёрта увидал. И одному Богу ведомо, куда толкала его сила. Летел по лесу, не разбирая дороги, пока земля из-под ног не ушла. Упал, и кто знает, что сталось бы, коли не нашёл его мальчишка. Поначалу услыхал, а потом притаился, смотря, как бежит человек. Отец говорил на глаза местным не попадаться, добром кончиться не может. Глядел со страхом, как несётся мужик прямиком в ловушку его, что для оленя сделана была. Неровен час попадёт. — Эй, — окликнул ненормального, тот всё ж обернулся, лицо странное, страшное, Что Ефима ужас прошиб. Глаза на выкате. Хода не сбавил, под землю ушёл. Бросился к нему Ефим, подскочил к краю, а за ним пёс, что неотступно следовал повсюду. Смотрит сверху на незнакомца. — Эй, ты как? — зовёт мужика. Собака рядом скулит, помочь пытается. — Мужик, — зовёт Ефим, только лежит Пётр лицом книзу не шелохнётся. Вдали послышался выстрел. Видимо, отец с братом добычу нашли. А он нет чтобы принести матери перепёлку или кого покрупнее, будет тут с человеком возиться. Совесть иначе поступить не позволит. Только и вызволить в одиночку тяжело. Как такого поднять снизу? К тому же, может, не жилец. Раздумывал Ефим над ямой, потом к дереву подошёл, на котором верёвка была. Скинул вниз, ещё раз позвал и принялся сам спускаться. А как подле мужика оказался, тронул того за плечо. — Эй, — снова позвал. Да схватили его руки с силой недюжей так сильно, что захрипел Ефимка. Носом воздух хватает, а тот нейдёт. Обхватил ручищами Пётр мальчишку, у которого усы недавно только расти стали, да душит. Ногами к земле придавил, чует, как сопротивляется тот, а собака сверху лаем исходится. И есть-то Ефиму всего 16 годков отроду... Глава 9 Андрейка сидел на лавке, стругая ложку. Отец научил. Уж которую сам делает, девять лет всего, а поди ж десять штук выстрогал, не надоело. Так можно потом и сменяться с кем, коли выйдет. Мать в корыте бельё полощет, ожидая, когда отец с братьями вернётся. Три дня уж по лесу за добычей ходят, поди домой пора. Вдруг будто грудь сдавило. Захрипела, глаза таращит. Опрокинулось корыто, полилась вода по дереву, намочила юбки. — Мамка, — бросился к женщине Андрейка, — мамочка! — Сизого клич, — шепчет еле слышно, а у самой сердце заходится, воздуха не хватает. Бросился мальчишка из избы, пальцы в рот вложил, свистнул так, что птицы с деревьев послетали от испуга. Прислушался. Хрипит мать в избе, кажись, стул обронила. Только ясно сказала, Сизого надобно. Снова вложил пальцы и свистнул, как вдруг — летит волчик прямиком в избу. Подскочил к хозяйке. Обхватила его морду ладонями баба и в глаза смотрит. И видит она то, что сейчас деется с сынком её — Ефимкой. Смотрит на него сверху глазами собачьими. — Нет, нет, — качает головой, пужаясь. Кончается воздух, да только не у ней. Чует она дитя своё, да к тому ж чернотой оттуда веет. Гнилью поганой. Непростой мужик, зачернёный. Сам погибнет и сына погубит. — Земли-земли, — шепчут губы, да принимается собака лапами землю грести, вниз кидать. Сыплет прямо в глаза мужику, а тот закричал, как ошпаренный. Будто не земля-то, а воды святая для чёрта. Закашлялся Ефим, подняться пытается. А мужик орёт на земле корчась. Смотрит Лушка, и будто знакомое что-то в нём. — Ищи Назара, — приказывают губы. Запрокидывает голову пёс, принимаясь выть на всю округу.