Плетётся Настасья куда глаза глядят, уж ноги поизранила все. Лес всё гуще, чаще, будто к самой Яге в гости собралась. Да сказки то детские, а правда у Насти такая, что любимого больше нет. Так и жизни ей тоже нет. Слышала выстрел, а потом будто волк завыл али собака. Неужто люди где-то? Кажись, далеко уж забралась, кто знает, сколько шла, а болота всё нет. Слышит треск, и бежит кто-то. Притаилась за деревом, поди прознай, добрый человек али злой. Помирать в страшных муках не хочется. А никак насильничать начнут. Подождала, пока мимо не пробежали два человека с ружьями: мужчина да мальчик с ним, и дальше своей дорогой пошла. А тут и почуяла, что на место добралась. Ступнула шаг — мягко. Так мягко, будто в палатах дорогих по коврам хаживает. Слышала сказки те, да сама отродясь в таких не была. Сердце трепещет, одуматься просит. Да только душа разрывается на части по Игнату. С ним погибель обрести должна. Сделала шаг, закачалась под ней земля. — Стой! — окликнул детский голос. Обернулась в испуге. Кого нелёгкая принесла? Стоит перед ней мальчишка светленький, да руку протянул, а глаза голубые-голубые. — Не ходи, болото, — просит, будто и сама она того не ведает, что топь тут. Потому и пришла. — Иди, — машет мальчишке, а сама трепещет. Никак не настоящий. Откуда тут взяться тому? Играет с ней лес своими забавами. Делает навстречу ей мальчишка пару шагов, руку тянет. — Не надо, — головой качает, будто ведает, чего Настасья с собой сделать пожелала. Страшно. Впереди чёрт будто с ней шутки шутит, позади трясина. Сделала шаг, от мальчишки отстраняясь, повалилась на землю, а там и не земля вовсе. Тёмная жижа, что в себя затягивает. Бросился мальчишка к дереву, на ветке повис. Отломить пытается. Силёнок не так много, а Насте вдруг страшно сделалось. Обхватили её холодные объятья болотные, в себя тянут. — Хватай, — лежит мальчишка на животе, палку девке протянул. — Ну давай, — просит. А у него глаза такие добрые, светлые. Как у самой Настасьи, и видит она в них душу чистую. Схватила за конец палки, чует, уж по горло в жижу болотную вошла. Тянет на себя мальчишка, вытянуть девицу пытается. Привязал к палке верёвку, что за поясом у него торчала, за дерево забежал и тянуть принялся. — Крепше держи, крепше, — командует. А и есть ему-то всего тринадцать годков. Только смышлёный. Много отец с матерью обучили. Бросились они с отцом брату на выручку, только вдруг видит он девку, что к болоту спешит. Сразу понял — беда грядёт. Потом отца догонит, пусть тот брата выручает. Раз волчик воет, не к добру. А он тоже мимо души заблудшей пройти не сможет. Мать часто сказки рассказывала, будто есть ведьмы, что люду земному козни строят. А те потом не ведают, куда себя деть. Мать она тоже знаньями ведает, только добрая она. Научила её баба Марфа всем премудростям. Гордей плохо помнит её, а вот мать часто рассказывала, как она её судьбу нагадала, да с отцом жить оставила. Нет у них больше родных на земле, только они друг у друга и остались. Мамка, отец да Ефим с Андрейкой. И вся недолга. Потому и живут далеко ото всех, чтобы люди не прознали да плохие вещи чинить не стали. Напрягся что есть мочи, тянет девку, и будто поддаваться начало. Из сил выбился, а Настасью достал. Лежат они рядом, грудь у обоих вздымается, на небо глядят сквозь дерева. И говорить в ту минуту вовсе не хочется. Подскочил Назар к яме, глядит — сын за горло держится, а рядом мужик корчится. — Вылазь, — командует, верёвку подавая. — Достать надобно, — шипит Ефим, у которого голос почти пропал. — Кто это? — Почём знать? Мужик полоумный, — закашлялся от потуги. — Чуть не придушил. Только как его оставить тут? Душа ведь! Перестал кричать Пётр, повернулся к нему, глядит невидимым взглядом вверх, и будто чудится ему Назар стоит. Сглотнул, проморгался. Рядом паренёк какой-то, и кто ведает, как оказался Петька здесь. Помнит лишь, что из дома вышел, а себя только тут осознал. — Назар? — прохрипел и увидел, что признал его человек сверху. — Кто это, отец? — удивился Ефим, держась за верёвку, а потом с удивленьем поглядел на того, кто чуть на тот свет не отправил. Вот и время пришло свидится им. — Знакомься, Ефим, дядька это твой — Пётр. Глава 10 Отдышался Гордей, сел подле девки, разглядывает её. Красивая. Никогда прежде девок не видал, мать токмо. Та уж краса-красой, эта на неё чем-то похожа, а может, все они друг на друга схожи, кто ведает. Волосы пшеничные в косу уложены, платок стеряла где-то, тряпки на ней грязные, дрожит от холода, что к вечеру подбираться начинает. Ежели б солнышко грело, завсегда тепло телу, а теперича спать уходит, чтоб ночь на лес опустилась. — Чего в болото полезла, дураша? — сказал, а сам смутился. Порой мать так его да братьев называла, а теперь он вот чужой так ласково — “дураша”. — Жить не хочу, — отозвалась Настасья, а сама с неба глаз не сводит. — В сухое переодеть тебя следует, — решает Гордей. — Давай домой провожу. — Нет больше дома того, — вспоминает о пожаре Настасья, а в голосе слёзы стоят. — Сирота что ли? — решает мальчишка. — Мне к отцу надобно, хошь, со мной пошли. — Тут лежать стану, к чему мне отец твой? — Он хороший, знаешь, какой?! — хвалит Назара Гордей. — Вот всё могёт, что хошь. — А ты чей? — повертает голову к нему Настасья. — Не видывала тебя прежде. Из какой деревни? — Сами по себе мы, — признаётся Гордей. — Одни по земле ходим, нигде корней нет. Живём там, — махнул рукой куда-то, — мать с отцом да мы с братьями. А пойдёшь с нами — сестрой станешь. А как подрасту, замуж тебя возьму. Вскинула брови удивлённо Настасья, улыбка на губах играет. Ну как после таких речей не засмеяться? — А не мал для меня? — головой качает, на траву усаживаясь. — Так подрасту, — смеётся в ответ Гордей. — А коли совсем не гож, так Ефим у нас, старший. Знашь, как дрова рубить может? А стреляет лучше любого! — Верю, верю, — кивает Настасья. Свои они завсегда хорошие. — Токмо не смогу ни тебе, ни брату твому женой стать, — отвечает грустно. — Метка на мне чёрная. Да и была я женой уж. — Как же он тебя одну в лес пустил? — не понимает Гордей. — Нету его боле, — смотрит в землю Настасья, чуя, как дрожь по телу проходится, — схоронили Игнатушку. Мне потому и свет белый не мил. — А про метку каку говоришь? — Ведьма в деревне нашей была, Марьянка, прокляла меня, да суженого моего в могилку увела. Не схотел с ней жить, меня выбрал. А теперича быть мне вдовой на земле горемычной. — Эвона печаль, — рассмеялся Гордей, будто были в речах девки шутки какие. — Мать у меня знаешь какая? Добрая и хорошая. Сможет тебе помочь. — Почем знаешь? — недоверчиво глядит Настасья. — Ведает она, — сказал так тихо, будто услышать кто может, — да только не чернотой, — добавил, выпячивая губу нижнюю вперёд. — Рассказывала, будто у смерти дядьку какого-то выпросила! — Так уж и выпросила? — ахнула Настасья. — Я тебе говорю! — кивает мальчишка. — Вот сама увидишь. — Сколько ж с меня возьмёт? — задумалась Настасья. Да только нечего теперича предложить, ежели только потом. — Да ничего не возьмёт, — отмахнулся мальчишка. — А много ли дней до... — Гордееееееееееей, — разнеслось по лесу. Подскочил мальчишка, спохватился. — Давай идём, — пытается поднять Настасью, а та головой качает. — Да пойдём же! — тащит мальчишка. — Гордеееееееееееей, — снова кричит голос. — Брат это мой, слышишь? — говорит Насте. — Ты тут посиди, я его сейчас приведу. Откликнулся на зов и побежал. А Настасья принялась юбки выкручивать от влаги лишней. — Тебя где носит? — спросил Ефим, завидев брата своего. А собака мимо пронеслась и бежать. — Зверь, — кликнул Ефим, только не слушает хозяина пёс. Проскочил меж деревьев и к Насте прямиком. — Ой, — закрылась та руками, думая, что погибель её пришла. Неровен час волк рвать на части станет. — Не бойся, не бойся, — кричит Гордей, вслед прибегая. — Брата вот привёл своего. Лижет руки собака. И видит Настасья парня перед собой почти копию мальчишки, только муж почти. Плечи широкие, взгляд твёрдый, волосья пшеничные, а глаза цвета ясного неба. Хорош собой, усы пробиваются. Рубаха петухами расшита. И тот смотри на девку, не моргая, взгляда отвесть не может. Кто такая? Откудова тут взялась? Не видал раньше в этой части леса никого, да что говорить, и в другой не видывал. Ходил пару раз с отцом в деревеньку, что на севере разместилась, мену делать, видал там девок, а они на него глазьями так зыркали и похохатывали. Токмо рано ещё было ему на девок засматриваться, так отец говорил. Вот как станется восемнадцать, пойдут они свататься к кому. Придут в деревню, глянется девка, к тому с подарками пожалуют.