Я не знаю, почему обычные люди называют все специальности в ай-ти словом «программист», это же в корне неверно! Но моя жена говорит, что не надо спорить с теми, кто толком не представляет, чем я занимаюсь, и раз им удобнее считать, что мы с Марком делаем одинаковые вещи, то пускай, это, на самом деле совершенно не принципиально. Скажи мне кто-то другой, что это непринципиально, я бы ему доказал, что он не прав, но Аня с одной стороны ошибаться не может, а с другой стороны — ошибается, но я ее люблю, что вносит сумятицу в мою реакцию на ее слова, потому я решил смолчать. Так как Горан вроде бы больше не ждал моего ответа, я сразу перешел к делу, ему, пожалуй, должен понравиться такой мой деловой подход: — Мне нужно найти квартиру до четверга. — До этого четверга или до того? — уточнил он, оперируя, как и Марк совершенно странными понятиями «этот» и «тот» применительно к дням недели. — До восьмого апреля, — уточнил я, чтобы не оставалось никаких двусмысленностей в вопросе сроков. — Мы можем начать прямо сегодня, — ответил Горан, который нравился мне еще больше и больше, — я могу показать вам две квартиры прямо сейчас. Вам удобно сейчас? Вспомнив, что Марк ждет кофе, но в то же время он скорее всего сможет обойтись еще немного без кофе и меня, потому что у него сейчас есть Девушка без трусиков, я согласился. — Тогда встречаемся через полчаса на «Александр Стамболийски», сорок семь. — Там сдается квартира? — уточнил я. — Не совсем, — ответил мне Горан, — там живу я. Я допил айрян и увидел, что «удлиненный» рыжий кот ушел, а белый комок сыра так и остался валяться на тротуаре. Мне стало неловко, что я так бессовестно намусорил, но неподалеку в еще пока голом кусте жасмина оглушительно кричала стайка воробьев и я утешил себя тем, что они склюют сыр раньше, чем кто-то на него наступит. Горан оказался настолько низкого роста, что мне приходилось при разговоре смотреть в его начинающую редеть прическу, но при этом был безумно деловым, особенно учитывая, что сегодня воскресенье. Он протянул мне руку для приветствия, и сразу же после рукопожатия вручил визитку, на которой золотым по-черному было написано «Горан Петрович» и штук пять различных телефонных номеров, два мейла, сложный логотип в левом верхнем углу и не менее сложное называние агентства недвижимости, состоящее сплошь из слов «консулт», «интерншеныл» и «груп», как это любят в Болгарии. Визитка была настолько пестрой, что я не увидел на ней толком ничего, кроме его имени и фамилии, которые тут же зачитал, как это полагается по правилам этикета, вслух: — Горан Петрович. Но маленький брокер меня поправил: — Петрович, — переставил ударение он на первый слог. Я извинился, и мы пошли по совершенно пустой в такой ранний час улице странной парой: я в старой ветровке и вытертых на коленях до белизны джинсах, с лохматыми волосами, потому что Девушка без трусиков оккупировала сегодня ванную, и Горан, в черном как у похоронного агента деловом, не смотря на воскресный день, костюме с обильно смоченными сладко пахнувшим средством для укладки волосами. Он был сама любезность и начал обычный тут разговор местных жителей с приезжими: — А откуда вы приехали? Мне бы хотелось ответить на этот вопрос четко и ясно, так как отвечают другие люди, подразумевая свою родину: из Москвы, из Израиля, из Америки, но мне было сложно понять откуда я все-таки и потому я ответил ему буквально: — Из Вильнюса. Я не обманул его, потому что конкретно сюда, в Софию, я приехал именно оттуда. Но, с другой стороны, разве ему было не все равно на самом деле, раз он спросил такое? — Квартира тут неподалеку, отличная просто квартира, я ее еще не размещал в общей базе, потому вы будете первым, кто ее увидит, — трещал Горан, чем начал ронять себя в моих глазах, потому что я и так хочу снять квартиру и съехать от Марка, и если она мне подойдет, то я ее сниму, а значит незачем говорить мне лишнее. Дом и правда оказался неподалеку: мы прошли не более двух кварталов, повернули налево и оказались перед старым, как тут говорят, еще при царе построенном, здании. Выходи такой дом на большую улицу, тот же проспект Стамболийского, собственники были бы вынуждены привести фасад в порядок, но сейчас налицо была видна явная экономия средств, и грязно-розовая штукатурка на доме заметно полущилась и местами даже отвалилась кусками. Рядом с парадным был вход в кафе. Сейчас оно было закрыто и на летней площадке, похожей на веранду в деревенском доме, были сложены горой столы и стулья. Запах много раз пережаренного масла, казалось, въелся не только в само кафе и дом, но и пропитал весь воздух вокруг. Подозреваю, что хозяева заведения сливали его по ночам где-то поблизости прямо на землю. Я ничего не сказал, но, оказалось, Горан внимательно наблюдал за мной: — Не переживайте, кафе закрыто уже больше года и вряд ли когда-либо откроется. Вот не стоило ему мне это говорить. Во-первых, он не знает, откроется оно или нет, а во-вторых, разве я что-то спросил? Про себя я решил, что я не сниму квартиру в этом доме, будь она даже совершенно необыкновенной, потому что мне бы не хотелось, чтобы Аня ходила каждый раз мимо этого ужасного запаха. Мы поднялись на третий этаж и Горан, достав связку ключей, уверенно, сразу видно, что не в первый раз, нашел нужный. Старая деревянная дверь скрипнула, и мы вошли. В квартире было сухо и очень пыльно. У меня сразу же высохла слизистая в носу и зверски зачесались глаза. Из коридора вело несколько дверей. — Тут кухня! Обратите внимание, такая редкость в Болгарии — отдельная кухня, вашей жене это должно понравиться. Сомневаюсь, что Ане важно, отдельная у нас кухня или нет, но спорить с Гораном я не стал. — Тут спальня. А, нет, я перепутал, это гостиная, спальня — тут. Я заглядывал в двери, не заходя вовнутрь. Ничего интересного в комнатах не было. Стояла какая-то старая, массивная, светлого цвета мебель вперемешку с тонкими и ненадежными этажерками из Икеи. В одной из комнат на полу лежал ковер. — Это — детская, а это — еще одна комната. Ту, которую Горан назвал «еще одна комната» и комнатой было сложно назвать, но мне бы такая подошла под кабинет. — А где балкон? — спросил я и Горан потащил меня через всю квартиру. Выход на балкон оказался из ванной. Раньше я бы удивился, но, пожив немного в Болгарии, воспринимаю как должное такие странности в планировке. — Нет, такой балкон нам не подходит! — с облегчением сообщил я ему. — Окей, — подозрительно легко он не стал со мной спорить, но добавил со слабой надеждой, — квартира, зато очень недорогая. — Насколько недорогая? — спросил я, рассчитывая услышать совершенно неприлично маленькую сумму. Горан поднял на меня темно-сливовые глаза и сказал: — Восемьсот пятьдесят. У меня даже вначале горло перехватило от такого: — Но мы же вроде бы договорились, что мой бюджет — восемьсот? — Я и говорю, что это недорого, — ответил он с самым невинным видом. Я списал такое недопонимание на то, что английский язык неродной для нас обоих, и возможно кто-то из нас, или мы оба не уловили нюансы в нашем первом разговоре. Я вдохнул поглубже и, стараясь четко произносить слова и строить максимально простые конструкции из них, произнес: — Максимальная цена, которую я готов платить — это восемьсот евро в месяц. Горан вздохнул, опустил глаза на свои черные узкие туфли, а потом произнес таким тоном, вроде бы смирился с неизбежностью победы зла над добром во всем мире: — Хорошо, пускай будет восемьсот, — но тут же добавил, что тогда такса за коммунальные услуги — на мне. Я вначале не понял, но потом начал энергично мотать головой, хотя как раз в Болгарии этого не стоит делать, у них же «да» — это «нет» и наоборот, и головой они качают как раз тогда, когда согласны, но, помня, что Горан — серб, я понадеялся, что он поймет меня правильно: — Нет! Нет! Нет! Я не хочу эту квартиру! Горан, на удивление, все понял и, вздохнув еще раз, разочаровано согласился: — Окей. Мы вышли из душной и пыльной квартиры на улицу и мне даже показалось, что больше Горан не станет мне ничего показывать, и эта квартира была единственной, которую я мог бы снять, но, постояв немного в масляном облаке воздуха, он вдруг очнулся от оцепенения, улыбнулся, обнажая свои не сильно белые, а также не очень ровные зубы, и сказал: — Окей, есть еще одна квартира. — Это далеко? Может нам стоит взять такси? Но он энергично отказался: — Нет, это совершенно рядом! Буквально метров двести, не больше. Мы шли очень долго, не менее получаса. По пути Горан больше не мучал меня светскими разговорами. Он шел на пару шагов впереди, общаясь с кем-то по телефону, желая показать этим, насколько я уже не интересен ему как клиент. На другого человека такое, может быть, и подействовало бы, например, на Марка, но не на меня. Мне вообще все равно, что обо мне думают другие, у меня такое с детства, но на самом деле это не так плохо, как об этом говорят Аня, Марк и моя мама. Горан говорил по-болгарски и я ловил себя на том, что совершенно все понимаю, и даже догадываюсь о чем разговор. Он звонил женщине, но не своей жене, хотя эта женщина тоже была несвободна. Ее муж то ли уехал, то ли собирался уехать и надолго, и Горан, совершенно меня не стесняясь, обдумывал вслух, советуясь со своей собеседницей, как они вместе обустроят общение, пока ее муж будет в отъезде. Мне стало неловко слушать это, но Горан говорил настолько громко, что не оставлял мне никаких шансов не слышать его. И тут я подумал о муже той женщины, который сейчас собирает чемодан, а может она ему его собрала. Сложила его вещи, как только женщины это умеют, невероятно аккуратно, но в то же время так, что потом невозможно ничего найти: стопками белье, и свитера, и в отдельный пакет положила его домашние тапочки. Мне почему-то показалось, что у мужа этой женщины должны быть домашние тапочки в полиэтиленовом пакете. Наконец они попрощались и Горан сказал ей как тут принято «Айде!» и только потом положил трубку. Мне нравится это болгарское «Айде!» в конце разговора. Оно не просто обозначает, что собеседники уже закончили говорить, и никто не станет кричать: «погоди, вот что я еще хотел тебе сказать!», а ставит прямо такую выразительную, жирную, черную точку. Отличное правило! Мне страшно оно нравится. Горан помолчал немного и набрал кого-то еще. По закону жанра это должна была бы быть его законная супруга, но он сказал в трубку: — Добрый день, Леонид! У меня есть готовый клиент на Вашу квартиру. Я хотел было возразить, по какому праву он называет меня клиентом какому-то Леониду, квартиру которого мы явно и идем смотреть. Я же ее еще не видел, и возможно, даже, скорее всего, откажусь, но потом решил, что пускай Горан считает, что я не знаю болгарского, а я, как шпион в фильме, буду слушать его и так раскрою все тайные замыслы. Что ответил Леонид, я, естественно, не услышал, но понял, что меньше всего ему хочется идти куда-то сегодня, в воскресенье, и показывать свою квартиру. Вот об этом я и говорил, когда рассказал, что для болгар значит воскресенье. Но Горан оказался настойчив: — Вы что думаете, что у меня есть толпы желающих снять ее? Нет, такие дураки встречаются не часто. Я не уверен, что правильно понял слово, которым он меня назвал. Может оно переводится как «лох» или «идиот», и скорее всего это какое-то слово, из тех, что не пишут в словарях, но я, как говорится, догадался по контексту, и похвалил себя мысленно за то, что решил не признаваться в знании болгарского языка. Я только подумал, что пора бы уже прекратить эту затею с просмотром квартир, как мне пришло сообщение от Марка: «Надеюсь, ты не принес кофе, потому что позвонил брокеру» и сразу следом еще одно: «Набери меня, как будут новости». Наконец мы пришли. Леонид оказался сухоньким маленьким старичком с большим носом и воспаленными глазами навыкате. Он стоял одиноко возле парадного подъезда дома, не менее пафосного и старинного, чем тот, в котором мы уже сегодня побывали. Надо ли удивляться, что первое, о чем меня спросил Леонид было: — Откуда вы? Он сказал это по-болгарски, и я чуть было не выдал себя, но Горан сразу же предупредил любопытствующего: — Он не говорит по-нашему. Тогда Леонид заговорил по-немецки, но я извинился и сказал, что могу только по-английски. Он слегка фыркнул и обратился опять к Горану, как участнику этого странного общения: — И как я буду с ним работать дальше? Как брать деньги и решать все вопросы? Горан принял нарочито скучающий вид и ответил: — Через меня. Десять процентов. Леонид тут уже фыркнул по-настоящему, но тем не менее сказал: — Идемте! Дом этот был когда-то очень богатым и остатки той, довоенной роскоши сохранились в нем в виде мраморной лестницы и местами не везде еще замазанной лепнины, сделанной с большим вкусом, что было так нетипично для Софии. Лестница была широкая и уходила куда-то в небо, потому создавалось впечатление, что мы поднимались по ней не в подъезде жилого дома, а как минимум в кафедральном соборе. — Красиво, — сказал я Горану. Он перевел мои слова Леониду.