— Ты, Танька — тупая, — это ей подружка Катька Семенова всегда говорит, — вот делай как я, и проблем не будет. Я всё делаю, как моя мать хочет. Сказала «прыгай» — прыгаю, сказала «бегай» — бегаю, а ты вечно споришь, потому мать тебя и бьёт. Таня всё равно дверь закрыла. Мать, оказывается, дома побывала. Таня только сейчас сообразила, что она была не той одежде, в которой на работу ходит, у неё для этого есть костюм: пиджак и юбка, а надела платье, которое называется: «из джерси». Понятно, что не выспалась, оттого и злая. Вечерело. У Фроловых хлопнула дверь в квартиру — вернулись с работы, и оттого Тане стало уже не так страшно. Дядька Фролов услышит, если она закричит, а это совсем другое дело. — Таня! Слышишь меня! Таню даже подбросило от неожиданности, только потом сообразила: папа с работы вернулся, он ключ никогда не брал. Странно, но отец был выпивший. — Я уже почти дошёл до дома, но встретил маму, зашли с ней в кооператив. Кооператив — это у них в посёлке называется так коммерческий магазин, а рядом с ним — кафе. В кооперативе всё страшно дорого. Вначале, как только он открылся, они ходили с девчонками посмотреть на полки с ярким товаром, но потом стали у тех жвачки пропадать с прилавка, их и прогнали. А тут мать сама повела отца в кооператив пить! — Танюш, ты мне ванную набери, — попросил он. Из-за шума воды Таня вначале и не поняла, с кем это отец разговаривает, голос вроде как не матери. В коридоре стоял тот самый плешивый дяденька, разыскивающий Аню и что-то бубнил себе под нос, а над ним возвышался как огромный медведь папа, уже раздевшийся до трусов, в одном носке, но оттого не менее внушительный и повторял: — Я не понял, ты как сюда попал, мужик?! Дяденька метнул крысиный взгляд на Таню и попятился к двери. Отец шёл на него, топая своими крепкими, широко расставленными ножищами, и Таня, не успела испугаться ни на секунду, потому что каким бы пьяным папа не был, но с ним ей ничего не было страшно. Мама вернулась поздно вечером, когда отец уже спал. Входную дверь Таня не закрыла, как она и велела, не хотела больше скандалов, но сидела у родителей в спальне и смотрела на спящего папу. Из коридора доносились голоса: мать пришла не сама, это был голос соседки с четвёртого этажа: — Слышала, что случилось? — спрашивала та. — Веры Саниной дочку какой-то мужик хотел прямо из квартиры украсть, хорошо, что она вернулась и отбила её. — Людку? Таня вышла из комнаты, когда дверь за соседкой хлопнула. — Отец спит? — равнодушно спросила мать. — Спит. А тот дядька опять приходил. Мама, переменившись на глазах, взвизгнула: — И ты снова дверь заперла? — Нет! — закричала в ответ Таня, и рассказала, как отец наткнулся на дядьку, зашедшего в квартиру, и выгнал его. Мать вдруг быстро успокоилась, махнула рукой, вроде как смирившись и сказала непонятное: — Эх, плакали наши денежки. Храп отца из спальни, мать в вытертом и немодном уже платье, липкая кухонная клеёнка на столе, разом появились у Тани перед глазами и также исчезли в сумерках за окном где-то в далёком теперь посёлке Каменское. — Вы с матерью вчера-сегодня не созванивались? Обсуждали дело? Ничего она вам не рассказывала? Она же тоже по делу проходит, но не свидетелем, конечно, — спросил её майор, продолжая писать что-то в разлинованных листах. — Нет, мы не общаемся давно. — А с отцом? — Он умер. — Ясно, — майор дописал что-то и тогда только поднял на неё глаза, — так, слушаю вас, рассказывайте. Странные звуки Ну вот, опять! Она думала, что это закончилось, вчера же не было ничего, но нет, началось снова. Нельзя сказать, что Кристину бы это сильно раздражало, она и узнала об этом случайно. Во вторник начальство решило провести совещание по зуму в шесть вечера, ну и правильно, теперь же никто никуда не спешит, все дома, зачем соблюдать трудовое законодательство, будем сутками работать. Все это Кристина подумала про себя с раздражением, но вслух, конечно, возмущаться не стала, не те сейчас времена, чтобы ругаться с начальством — останешься без работы, а новую не найдешь. В ожидании, пока все подключатся, она сидела за рабочим столом без наушников, и так за день она их практически не снимает, когда услышала это в первый раз. Кто-то стучал по батарее. Но не так, как стучат рассерженные старики, которым помешали своим топаньем вернувшиеся из детского сада соседские дети, в этом стуке не было никакой агрессии, но была определенная ритмичность. Хотя Кристине на ухо наступил медведь, она сразу услышала, что есть ритм, и, хотя паузы между ударами были то короче, то длиннее, ритм определенно был. Когда совещание закончилось, и Кристина опять сняла ненавистные наушники, в комнате было тихо. Что задержало её на рабочем месте в среду, она уже не помнит, но опять, ровно в 18.00 кто-то начал стучать по батарее. Откуда шел звук, было совершенно непонятно. Она попробовала прислушаться и внезапно различила едва слышное «Помогите!». Решив сначала, что крик — плод ее воображения, Кристина попробовала успокоиться: «Может быть, дети у кого-то балуются», но потом, как бы в ответ на такие ее мысли, голос прозвучал громче, и она осознала, что голос этот мужской. Если бы она услышала детский голосок, то однозначно можно было бы списать происходящее на детские шалости, даже дребезжащий старческий голос ее бы так не напугал, но потому, что такое делает взрослый, да еще и мужчина, ей сразу стало страшно. Дом у них был новый. Когда они с Иваном два года назад купили эту квартиру, сразу решили, что потом эта комната станет детской, а пока Иван устроит тут свою студию. Он тут же радостно испортил стены, налепив на «жидкие гвозди» деревянные брусочки, куски поролона и лотки из-под яиц. Кристину раздражало это, и ей на самом деле не нравилась музыка, которую он сочинял, поэтому она вообще редко сюда заходила. Вначале, когда Иван только съехал от нее, она тоже тут не бывала. Но потом пересилила себя, зашла и ободрала разом все, что осталось от него, вырывая с «мясом» из стен любое упоминание о том, что тут могла бы быть когда-то детская, а была его, Ивана, берлога. Но в тот день, когда Иван с каким-то очередным приятелем- музыкантом носил вещи в машину, в которой его уже ждала новая «муза», Кристина стояла в этой комнате и смотрела вниз с двенадцатого этажа на белый бус с открытыми дверцами, на девушку с длинными черными волосами, которая раз сто вылезала то покурить, то припасть к Ивану для жаркого поцелуя, то поднять свою воронью голову посмотреть вверх на окна ненавистной ей Кристины. В том, что девица ее ненавидит, Кристина не сомневалась. Иван объяснил всем их друзьям и знакомым причины их расставания так, что у Кристины сразу не стало ни друзей, ни знакомых. А может, их и не было у нее, может, с ней они общались только потому, что рядом был такой Иван, веселый, приятный, «легкий человек», как его все называли. Кристина же была «тяжелым человеком», правильным, строгим к себе и, как следствие, к другим, а такое никто не любит. В квартире над ними жили неплохие вроде бы ребята, которым она вроде бы была симпатична, но Ивану они не понравились сразу и категорически. — Фу, какие-то жлобы! — объявил он после того, как Кристина в порыве всеобщего человеколюбия решила подружиться с ближайшими соседями. Дверь им открыл полноватый парень с добродушным лицом и представился так мило: — Стёпа! Жена его, худенькая как тростиночка, со светлыми длинными волосами, с тонкими и нежными чертами лица, смешливая, сказала, что ее зовут Лиза и протянула для рукопожатия маленькую узкую ладошку, не больше, чем у ребенка. Кристине казалось тогда, что следует дружить со всеми. Психолог, которому она теперь звонит по скайпу два раза в неделю, говорит, что ей просто хотелось всем нравиться так, как нравится людям Иван. Ну хорошо, пускай, пускай она хотела нравиться, но быть в приятных отношениях с соседями — это же тоже неплохо. У соседей сверху была собака, старый, с седой мордой пес с большими ушами. Кристина не разбиралась в породах, и однажды, встретив Стёпу выгуливающим Джека, спросила у него, что это за порода. Степан охотно ответил, но название оказалось совершенно незнакомым, и Кристина забыла его тут же, а переспрашивать было неудобно. Она и с соседями по площадке пыталась подружиться, но Иван и тут скривился: — Что у тебя с ними общего? — А разве с соседями нужно иметь что-то общее, кроме лифта и лестничной площадки? — попробовала отшутиться она. — Делай, как знаешь! — ответил Иван. На площадке кроме их квартиры было еще две: однокомнатная, в которой раз в несколько месяцев появлялся, как ясное солнышко, высокий, крепкий мужчина с загорелым лицом и рыжей бородой. Очень симпатичный! Кристина называла соседа за глаза «Геолог», за его мужественный вид и редкие появления на своей жилплощади. А с другой стороны от него была четырехкомнатная квартира, в которой жила семья с двумя мальчиками лет семи-девяти, которые вполне могли бы стучать по батарее, возможно и стучали, но это был уже другой стояк, и Кристина никак не могла их слышать. В четверг никто не стучал. Она осталась специально в бывшей студии Ивана и несостоявшейся детской, а теперь в ее кабинете хоум-офиса, ждала, прислушивалась до пол седьмого, но не услышала ни стука, ни криков о помощи. И вот сегодня опять началось. «Интересно, как двигается звук в доме?», — подумала Кристина, но спросить было больше не у кого. Иван сейчас жил где-то на другом краю города, и даже позвони она ему, скорее всего бы не ответил, хотя он про звуки все знает. Она уже звонила однажды. Выпила бокал белого вина для храбрости и решила узнать, что же произошло такого, что она вдруг перестала быть его «музой», хотя знала ответ, но решила, что пускай он скажет. Шли длинные гудки пока вызов не кончился сам собой и телефон сообщил ей на двух языках, что абонент не отвечает. Кристина приложила ухо к стене и звук мужского голоса стал слышен четче. «Помогите! Помогите! Помогите!» — не переставая, как автомат, кричал где-то человек и стучал, стучал, стучал. «А может это не он стучит?», — засомневалась Кристина. В доме было 16 этажей, где-то человек кричит, а другой, которому это мешает, стучит ему, что, мол, такое, хватит, люди пришли домой с работы и хотят отдохнуть! Но сама же поняла, что эта теория никак не подходит — слишком четкий и правильный был стук. «А если это морзянка?!» — осенило Кристину, которая, конечно, никакой морзянки не знала и понять, что ей стучат, не могла. Было бы интересно проверить, она начала искать в интернете, но еще больше запуталась, потому что понять, как эти «точки-тире» звучат на практике, она не представляла. Ровно в 18.15 по батарее стучать перестали. Кристина прислушалась, даже стакан приложила к стене, прильнув ухом к его донышку, но и «помогите!» тоже никто не кричал. Она села, достала листок бумаги из принтера и нарисовала дом. Теперь хорошо бы вспомнить, кто живет на их стояке. Но оказалось, что это не так просто. В старые времена, когда Кристина была еще ребенком, люди знали, кто живет рядом с ними, но сейчас все было не так. Визуально она знала многих, особенно до того, как их всех перевели на удаленную работу. Кристина ехала минимум два раза в день в лифте, с ней здоровались, и она здоровалась. На этажах выходили женщины, мужчины, дети, собаки. У нее хорошая память, и если не по именам, то в лицо она назовет их всех, и даже, возможно, скажет, кто с какого этажа, но живут ли они под ней, этого она точно не знала. Итак, на первом и втором этаже у них только офисы. Это она точно знает, слышала, как консьержка внизу докладывала старшей по дому. Стоп! Вот кто точно знает! Кристина накинула куртку, вышла из квартиры и вызвала лифт. К ее несчастью, сегодня дежурила не улыбчивая и словоохотливая бабулька, Зинаида Ивановна, от которой Кристина всегда с трудом убегала, а мрачного вида еще не старая женщина с усталым болезненным лицом. Кристина даже не знала, как ее зовут, потому поздоровалась безлично: — Привет! Женщина подняла на нее поверх очков запавшие, в черных кругах глаза, оторвав их от чтения книги с пожелтевшими страницами: — Добрый вечер! — Вы меня извините, я с не совсем обычной просьбой… — начала Кристина, совершенно неподготовленно. Она не хотела спугнуть женщину, но и прослыть сумасшедшей в доме тоже не входило в ее планы. Консьержка закрыла книгу, предварительно заложив пальцем нужную страницу, чтобы не потерять, и Кристина увидела, что та читает Льва Толстого, «Детство. Отрочество. Юность», книгу, которую в ее понимании никто добровольно читать не станет, и оттого Кристина сразу догадалась, что ничего у нее не получится выяснить. — Слушаю вас! — Вы не подскажете, кто у нас в доме живет по стояку трёхкомнатных квартир? Консьержка если и удивилась, то виду не подала и только ответила: — Такие сведения сообщать не положено. «Могла бы и догадаться», подумала Кристина, и спросила: — Тогда скажите, в какой квартире живет старшая по дому? Консьержка посмотрела на нее внимательно и спросила: — У вас что-то случилось? Соседи шумят? Кристина непроизвольно вздрогнула и быстро ответила: