И он прав — хотя я в жизни об этом не задумывался. Джесси и Джесси. Миниатюрная и пухленькая, с губами, от рождения сложенными бантиком. Мама Джесси — иорданка, и довольно светлая, а вот папа — чернокожий, так что получилось у них нечто среднее. На фотографии Джесси улыбается, а у меня солнечные очки на носу и ядерный взрыв на голове. В десятом классе я совсем забил на шевелюру. Стыд и позор. Разумеется, на первой же фотографии Итана, которую я нахожу, он без рубашки: опирается о бортик бассейна, ниже пояса скрытый водой. Мокрые волосы кажутся угольно-черными, глаза широко распахнуты, а рот округлен буквой О. Вообще, у него часто такое лицо на снимках. — Не особо похож на мелкого ботаника, — с сомнением говорит Бен. Я фыркаю. — Видел бы ты его в детстве! Теперь-то в нашей банде под это определение подхожу только я. — Оно видно. — Бен улыбается и нашаривает мою руку под столом. — Но это не плохо. Мне нравятся мелкие ботаники. — Правда? Он переплетает свои пальцы с моими и пожимает плечами. И я умираю. Не знаю, как еще объяснить. Я сижу на Геральд-гребаной-сквер, держу за руку самого клевого парня, какого только встречал в жизни, и натурально умираю на месте. Если бы вампир покусал зомби, он и то не был бы так мертв. Язык отсох. Мозг отказал. Я просто… Так, Артур, возьми себя в руки. — Ну вот, это Итан. Все еще ботаник, но уже не очень мелкий. Подростком он был реально ничего. — Это видно. — Бен смеется. — А вы с ним когда-нибудь… — Нет, — отвечаю я быстро. — Нет-нет-нет-нет-нет. Он натурал. И ни с кем не встречается. В смысле никто из нас никогда ни с кем не встречался. Знаешь, мы как трое кузенов, поклявшихся хранить целибат. — В противоположность кузенам, которые устраивают групповые оргии? От улыбки Бена все у меня внутри переворачивается. Серьезно, в желудке будто поселилась крошечная олимпийская сборная по гимнастике и прямо сейчас разминается перед выходом на ковер. — Не могу понять, нравлюсь я тебе или нет, — выпаливаю я внезапно для себя самого. Бен смеется. — Что? — Не знаю. — Я тоже смеюсь, но сердце бухает, как кузнечный молот. — Просто… в караоке… ты казался таким замкнутым. Будто не хотел там быть. — Ну, караоке — не совсем мое. — Да, но я не могу перестать думать, что если бы действительно тебе нравился, оно стало бы твоим. Я не именно про караоке, черт с ним. Просто мне, например, что угодно понравилось бы — если с тобой. Даже чокнутая видеоигра с кровью и кишками, где головы нельзя повернуть, чтобы зомби не оттяпал от тебя кусок. — Ну, это в природе зомби, — замечает Бен. — Я знаю. — Но я понял, о чем ты. — Он хмурится. — Просто из меня хреновый партнер для свиданий. — Неправда! Он тянет меня за руку. — Давай пройдемся. Не могу больше сидеть. — Почему? — Потому что твоя откровенность провоцирует меня на откровенность, а я не могу говорить честно, пока сижу тут и смотрю тебе в глаза. — Ох. — Желудок снова завязывается узлом. — Мне начинать нервничать? — Нервничать? — Ну, прямо сейчас у меня ощущение, будто ты собираешься дать мне отставку. Не то чтобы мы встречались, конечно… Ой. Прости. Я… — Я делаю глубокий вдох. — Господи, и почему я в этих делах такой баклан? — В каких делах? — В этих. — Я поднимаю наши переплетенные руки. — Почему я не могу с тобой гулять, не теряя минимальных навыков общения? Не понимаю, что со мной не так. — Все с тобой так. — Просто я в этом полный новичок, а ты уже целовался, вероятно, занимался сексом и вообще успел до меня попробовать отношения. Не уверен, что смогу поддержать планку. Мы сворачиваем на улицу поменьше, потом в переулок. Когда мы остаемся одни, Бен заметно расслабляется — я чувствую, как из его пальцев уходит напряжение. — С моей стороны все видится иначе, — говорит он наконец. — А как? — Ну, например, это мне нужно поддерживать планку. — Да ладно! Бен улыбается уголком рта. — Правда. То, что ты ни с кем не встречался, не целовался… Не знаю. Что, если я облажаюсь? Не хочу быть тем парнем, который испортит тебе первый поцелуй. — Не испортишь. — Это ответственность, понимаешь. Хочется, чтобы все было идеально. — Когда я с тобой, все и так идеально. Он фыркает. — Ну, за исключением тех случаев, когда ты трагически недооцениваешь мои навыки игры в «хватайку», флиртуешь с доппельгангером Энсела Эльгорта или хранишь в телефоне пятьдесят шесть фоток с… Бен целует меня. Просто берет лицо в ладони и целует. Срань господня. В смысле я и не подозревал, что при поцелуях лицо партнера оказывается так близко. Он чуть наклоняется, чтобы мы были на одном уровне. Глаза Бена закрыты, губы, прижатые к моим, двигаются — и ух ты, не знаю, существуют ли какие-то правила насчет стояка в такой момент, но… гм. Надо как-нибудь ответить. Я пытаюсь повторить движение губами, но выглядит это скорее так, будто я хочу зажевать его рот. Видимо, я делаю что-то неправильно, потому что Бен слегка отстраняется и ухмыляется. Я ухмыляюсь в ответ. — Что? — Ничего. — Это был поцелуй, — говорю я медленно. — Определенно. — В смысле теперь-то ты можешь больше не волноваться? Что мой первый поцелуй получится не идеальным. — А он был идеальным? — Сто процентов. — Уверен, что не нужен перезапуск? — спрашивает Бен, улыбаясь губами, глазами, всем собой. — Второй первый поцелуй? — Ну, контрольный не помешает. Он смеется и привлекает меня к себе. А потом целует опять. Снова эта пугающая близость. На этот раз я закрываю глаза. И мир вокруг схлопывается. Не знаю, как описать. Будто я не на Тридцать пятой улице, и не в Нью-Йорке, и сейчас не июль, и ничто больше не имеет значения. Ничего вообще нет, кроме ладоней Бена у меня на спине, его губ, его скул, моих кончиков пальцев и оглушительного сердцебиения. Кто бы мог подумать, что у поцелуев есть свой ритм. Раньше я об этом не задумывался — ну, трутся люди губами, и все. Однако теперь поцелуй ощущается чем-то вроде басовой партии, гулкой и настойчивой. Бен притягивает меня еще ближе, так что между нами не остается ни сантиметра пространства, — и я больше не беспокоюсь о стояке, потому что, если на этот счет и существуют какие-то правила, он их тоже явно нарушает. Я целую его с еще бо́льшим усердием. — Ох, — выдыхает Бен едва слышно, и меня вдруг охватывает странное чувство всемогущества. Будто сейчас я и правда способен на все: остановить время, поднять машину голыми руками, даже засунуть язык ему в рот. — Совсем неплохо, Доктор Сьюз, — шепчет Бен. — Правда?