— В Пресвитерианскую. — Доберемся за двадцать минут. Даже за десять, если поезда не будут тупить. — Нет. Я должен поехать… — Необязательно один, потому что один я быть не хочу, но Хадсон там точно не нужен. — Все нормально. Думаю, тебе лучше остаться. — Но он и мой друг, — напоминает Хадсон. — А мне он брат. И это правда. Хадсон кивает. — Напишу, как только что-то узнаю, — обещаю я, прежде чем слиться с толпой. С Диланом все будет в порядке. Это же Дилан. Его ничего не берет. И все-таки представлять его в больничной палате почти физически больно. Он должен знать, что я там, если… Нет. Все будет в порядке. Все будет в порядке. В одной станции от больницы поезд останавливается, потому что гребаное мироздание называется гребаным не просто так. Сохранять спокойствие становится все труднее. Дилан только недавно был у врача, который подтвердил, что сердечный приступ в его случае очень маловероятен. А значит, все будет хорошо. Это же Дилан. Просто… Надо с кем-нибудь поговорить. Мы недалеко от станции, поэтому сеть уже ловит. Я открываю переписку с Артуром. Дилан в больнице. Не знаю, что точно случилось, но что-то с сердцем. Боюсь до одури. Мы поругались пару дней назад, я наговорил ему ужасных вещей, потому что мудак. И теперь В УЖАСЕ. Никогда не воспринимал всерьез его проблемы с сердцем — а может, стоило. А еще боги общественного транспорта меня ненавидят, и мы опять застряли в гребаном подземелье. Не знаю, хочешь ли ты меня слышать, но ты единственный, с кем я сейчас готов говорить. Мне так стыдно, Артур. С днем рождения. Надеюсь, это сообщение не испортит тебе день. Я нажимаю «Отправить». И жду. Жду, ответит ли он, жду, когда тронется поезд. Может, лучше пойти пешком. Выбраться из вагона и пойти прямо по шпалам. Буду отпугивать крыс фонариком. Телефон вибрирует. Это Артур. Вот дерьмо! ОК. С ним кто-то есть? Он ведь не один? Самая пугающая мысль — что Дилан мог бы переживать все это в одиночестве, максимум с врачом или медсестрой. Слава богу, с ним сейчас близкий человек. Нет, Саманта отвезла его в Пресвитерианскую больницу. И его родители уже в пути. Я могу чем-то помочь? — спрашивает Артур. Побудь на связи? Конечно. Пару минут мы оба молчим. Но я знаю, что, где бы Артур сейчас ни был, телефон у него в руке. Он на связи. Как и обещал. А что случилось с Диланом? В смысле из-за чего вы поругались? Я сказал ему, что все отношения рано или поздно заканчиваются. Ты правда в это веришь? Нет, конечно. Это вообще был ужасный разговор. Отношения заканчиваются, если в них замешан идиот. Мне правда очень жаль, Артур. Хотел бы я вернуться в прошлое и все изменить. С самого начала рассказать тебе, что я в летней школе с Хадсоном. Но клянусь, все, что я сказал в понедельник, — правда. Мы собирались просто поговорить. Артур молчит. Я уверен, что он здесь, но хочу знать, что он думает. Буду честен. С понедельника я снова общаюсь с Хадсоном и Харриет. Мы много лет дружили, и они оказались единственными, к кому я смог пойти после того, как разругался с тобой, Диланом и Самантой. Все это время я говорил им про тебя. А сегодня мы с Хадсоном внезапно остались вдвоем, я опять начал себя винить, и он попытался меня поцеловать. Но я сбежал, потому что мне нужен только ты. Поезд трогается с места. Я набираю третье сообщение. Мне не стыдно, что у меня есть бывший. Но стыдно, что я своими руками разрушил твое доверие. Надеюсь, ты мне веришь. Поезд затормаживает на станции — и прямо перед тем, как двери открываются, телефон жужжит снова. Меня на секунду охватывает паника: Артур велит мне катиться к чертям; Саманта сообщает еще более ужасные новости. Но это наконец что-то хорошее. Я тебе верю, Бен. Когда я вбегаю в зал ожидания, Саманта сидит в кресле, прислонившись затылком к стене. — Саманта! — Бен. — Она вскакивает и, хоть я этого и не заслуживаю, заключает меня в объятия. Я оглядываюсь. — Что случилось? Где его родители? — Пошли за кофе. — Какого хрена?! То есть Дилан тут уми… — Он в порядке! В порядке. Ложная тревога. Просто паническая атака — правда, довольно паршивая. Мы узнали вот только что. Я хотела тебе написать, но… — Саманта делает глубокий вдох. — Мне нужна была минутка собраться. В жизни не забуду, как он перепугался, когда сердце начало частить… Саманта принимается плакать, и я снова ее обнимаю. Мне прекрасно известно, о чем она говорит. Когда три года назад Дилана госпитализировали на ночь, я все локти себе сгрыз, что мне не разрешили остаться. Наутро прогулял школу и целый день тусил с ним в палате. — Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Но хорошо, что ты оказалась рядом. — Я неловко отступаю на шаг. — Спасибо, что позвонила. — Не бери в голову. Я знаю, что у Дилана определенная репутация, а ты просто обо мне беспокоился. — Он тебя не заслуживает, — отвечаю я с улыбкой. — Разумеется, нет, — усмехается Саманта. — Хотя на следующие две недели он со мной застрял по-любому. — Прости за ту сцену. Я правда болею за вас обоих, но во вторник… почувствовал себя окончательно ненужным. — Да ты шутишь. Дилан тобой одержим! Серьезно, он говорит о тебе столько же, сколько я о нем родителям. Если что, этого ему знать не нужно. Я все-таки пытаюсь сохранять остатки самообладания. Когда вы общаетесь с Артуром, самообладание выглядит чем-то из области научной фантастики. Но ведь у нас и нет столько времени, сколько у Дилана с Самантой. Интересно, как развивались бы наши отношения, живи Артур в Нью-Йорке. — Я уверен, что у вас получится, — твердо говорю я. — Если это что-нибудь значит. — Значит. И много. Родители Дилана возвращаются с кофе, и мы минуту беседуем, прежде чем они первыми заходят в палату. Пока мы с Самантой ждем своей очереди, я рассказываю ей про почти-поцелуй с Хадсоном. Немного странно, что она узнает такие вещи раньше Дилана, но я решаю на это забить. Почему девушка моего лучшего друга не может быть и моим лучшим другом тоже? Мы же в любом случае общаемся все вместе. Родители Дилана возвращаются, чтобы заполнить какие-то бумаги, и мы с Самантой встаем одновременно.