Ноэль закрыла глаза и попыталась представить ребенка, которого Нельсон описал в письме, но перед глазами была только она сама девочкой: худенькая, с длинными волосами, вечно возмущенная, вечно в ожидании, когда же придет папа и заберет их домой. И ребенка, которого они потеряли, она не могла представить: он был только комочком у нее в животе, чем-то живущим только за счет нее. Она проверила, не проснулся ли Бэйли. Он крепко спал. Ноэль поцеловала его в лоб, и ее переполнила благодарность. Она подсунула под себя подушку, еще одну и выгнулась тазом к потолку. Приготовившись, она включила телефон и дочитала: Наверное, я пытаюсь сказать, что только с тобой я не хотел ничего доказывать. Меня не волновало, что про меня подумают, что скажут. Все было просто. Я только хотел, чтобы ты была моей. 16. Декабрь 2002 года Пидмонт, Северная Каролина Родители встречались в отдельной комнате в ресторане к северу от центра на Бирд-стрит. Кто-то из матерей знал владельца, и он принес им сладкий чай и лимонные пирожные за счет заведения. Все члены комитета сидели за длинным столом под хрустальной люстрой и заказывали ланч без меню. Миссис Йорк в конце концов призовет их к порядку, но Лэйси-Мэй не могла так долго ждать. Она ворвалась в комнату, не глядя никому в глаза и подошла прямо к председательнице. — Лэйси-Мэй, мы не знали, что ты придешь, — сказала миссис Йорк. — Я думала, тебя не ждать. Она выглядела такой собранной в голубом пиджаке, с шариковой ручкой за ухом. Лэйси-Мэй восхищалась ею и знала, что нужно как можно скорее сказать все, что хотела, пока не передумала. — Я пришла сказать лично, что я ухожу. Десяток лиц обратился к Лэйси-Мэй, но она не позволила их вниманию себя остановить. — У меня слишком много проблем в семье из-за кампании. Я так больше не могу. Несколько человек затараторили одновременно, попытались ее отговорить. У них теперь новая политика; дочери будут ей потом благодарны. Лэйси-Мэй им нужна; она может присесть ненадолго и увидит сама. У Лэйси-Мэй всегда было мало друзей. Она редко ладила с другими женщинами, или они не очень ладили с ней. Она не ходила в церковь, не участвовала в районных собраниях. Со старшей школы это была первая группа, в которую ее приняли. Ее просили помочь с выбором слов для листовок, просили подписать колонку в газете. Они шли плечом к плечу, чтобы наклеить те постеры в школьном коридоре. Они стояли вместе, стояли за своих детей. Лэйси-Мэй не хотелось их бросать, но она знала, что Ноэль не вернется, пока она участвует в кампании. Иначе никак. — Хотя бы останься на встречу, — сказала миссис Йорк. — Мы обсуждаем, что делать дальше, чтобы реабилитироваться после фиаско с постерами. Вся эта история не помогла нам продвинуться ни на шаг к желаемому результату. Даже ходят слухи, что мэр хочет сделать нам выговор. Это ничего не значит, но это просто позор. Он говорит, что мы нарушили право собственности и устроили вандализм. Тут заговорила миссис Грэй, молодая мать с каре: — Это просто смехотворно! Поначалу Лэйси-Мэй в ней сомневалась. У нее был бриллиантовый гвоздик в носу и татуировка со скворцами на груди. Но она оказалась предана их делу как никто, и Лэйси-Мэй она нравилась. Она работала в начальной школе в центре. — Мы меняем установку, — продолжала миссис Йорк. — Есть способ победить. — Простите, — сказала Лэйси-Мэй. — Я больше не могу в этом участвовать. — Мы хотим собраться перед следующими выборами школьного совета. Предоставим своих кандидатов, запустим петиции против тех, кто против нас. — А школьников оставите в покое? Миссис Йорк и миссис Грэй закивали. — Так мы в конечном итоге и получим то, чего хотим, — сказала миссис Грэй. Лэйси-Мэй стояла в нерешительности. Наконец она помотала головой. Пусть она и нужна им, дочерям она нужна больше. — Удачи, — сказала она и поспешила уйти, не оглядываясь. Выйдя на Бирд-стрит, она с облегчением выдохнула. Стоял тихий полдень, зимнее солнце белело, воздух холодил. Здесь неподалеку должна была быть мастерская, где раньше работал Робби. Она оглядела улицу и увидела на другой стороне гаражи с поднятыми дверями. При одном взгляде на мастерскую нахлынули воспоминания: как Робби смотрелся в рабочей рубахе и комбинезоне, как его кожа пахла разбавителем. За годы улица переменилась, постепенно на ней открылось с полдюжины новых заведений. И не только рестораны — одна пивоварня, окошко с ланчами, ночной клуб, кафе с сэндвичами. В витрине стояли цветы, над ними горел неоновый знак «КОФЕ». И там, под мигающим знаком, она увидела Робби. Он тряс бумажным стаканчиком на прохожего, но мужчина в костюме не обратил внимания. Робби отошел от кафе и пошел за мужчиной, что-то бормоча, потом остановился у ночного клуба с зашторенными окнами. Он прислонился к стене и закурил, а потом их взгляды встретились. Лэйси-Мэй направилась к нему, и он сунул стаканчик в карман. Приблизившись, она разглядела, что у него побитый вид, волосы топорщатся, а рубашка висит мешком. Золотой цепи не было. Он обнял ее, и на нее пахнуло запахом пота и чего-то противно-сладковатого, вроде виски, хотя обычно он виски не пил. Руки у него провоняли куревом. — Ох, Робби, — сказала она. — Что ты тут делаешь? Робби пожал плечами. — Я тут бываю, — сказал он и добавил: — Представляешь, у меня угнали машину. — Неужели? — Лэйси-Мэй осеклась. — Ужасно. Робби закивал, глядя вдаль. — Я заявил в полицию, все как надо. Вызвал копов. Они ничего не могут. Вот и жду попутку. Лэйси-Мэй не стала спрашивать, кто за ним приедет. Все равно это либо никто, либо кто-то, про кого она не хочет слышать. Робби показал на дорогу. — Я оставил машину там, потом прихожу — а ее нет. — И сколько она там стояла? — Не так долго. — Может, ее эвакуировали? — Ее кто-то угнал, — сказал Робби упрямо. — Ужасно, — повторила Лэйси-Мэй. Они постояли, помолчали, пока вранье Робби немного уляжется. Он спросил про девочек. — У них все хорошо, — Лэйси-Мэй решила не рассказывать ему подробностей. Какой смысл? Что он сделает? У него своих проблем хватает. — Ноэль ставит спектакль, — сказала она. — Приходи. — Ага, пожалуй. Приду, — сказал он. Она смотрела, как он курит, как дрожат его пальцы при каждой затяжке. Лэйси-Мэй вдруг поняла, что, не знай она его, она бы решила, что он бездомный. Ладони у него порыжели, шея была грязная, небритая. Он как-то обычно приводил себя в порядок, прежде чем встречаться с ней, с девочками. Они были недалеко от Первой. Здесь неподалеку был «Кедр», через несколько улиц, дети туда любили ходить. — Давай отвезу тебя домой, — сказала она. — Давай, если ты не занята. Они переходили дорогу, и Робби шаркал за ней, когда Лэйси-Мэй сказала ему про Дженкинса. Робби остановился как вкопанный. — Ты проверяла питомник? — Звоню каждый день, но зря. Ты же знаешь, там не держат собак подолгу. — Может, кто-то его подобрал и взял домой? — Он такой старый, — сказала Лэйси-Мэй. Она увидела, какое у Робби сделалось лицо, и добавила: — Но все может быть. Робби стоял, замерев, посреди улицы, нахмурившись, приоткрыв рот. — Такой был хороший пес, — сказала он. Лэйси-Мэй взяла его за рукав и оттащила от проезжей части. В машине от него разило еще сильнее. Лэйси-Мэй опустила окно. — Бедные мои девочки, — сказал он. — Что они будут делать без любимой собаки? Лэйси-Мэй завела машину. — Переживут. — Нет, Лэйси. Он говорил с жаром, и она увидела, что он уставился на нее горящими выпученными глазами. — Как ты можешь так говорить? Как ты могла сказать…?