Стиснув кулаки, она смотрит на него, и он хлопает глазами: что с ней такое, черт побери? Она на себя не похожа. – Просто… – Ты считаешь, если у тебя отношения с кем-то, ты не можешь сказать «нет»? Так? Теперь Бакстер краснеет; краем глаза он видит Асанти, который до этого момента что-то печатал, а теперь замер. И смотрит на них. В комнате воцаряется тишина. – Естественно, нет. Но это может многое изменить – в суде, и ты знаешь это… вспомни, что случилось с тем делом в полиции Большого Лондона… – Я в это не верю, – говорит Сомер, резко поворачиваясь и направляясь к двери. – Я не верю в это, черт побери. Бакстер удивленно смотрит ей вслед, затем переводит взгляд на Асанти: – Я что-то упустил? Тот пожимает плечами: – Понятия не имею. * * * Адам Фаули 9 июля 2018 года 12:18 Женщина в платье на заказ, мужчина в белой рубашке с расстегнутым воротом и облегающем костюме темно-синего цвета, который в последнее время, кажется, стал писком моды. Они встают, когда я вхожу, и мы обмениваемся рукопожатием. – Мередит Мелия, – говорит женщина, когда я занимаю свое место, – а это мой коллега Патрик Данн. Мы представляем Калеба Моргана. – Спасибо за информацию, но я не понимаю, зачем вы здесь. Мистер Морган является жертвой предполагаемого преступления, он не нуждается в представительстве. Она улыбается: – Уверена, вы высоко оцените тот факт, что семья мистера Моргана решила позаботиться о том, чтобы он получал всяческую поддержку и самые квалифицированные советы. – Ему была предложена помощь независимого консультанта по вопросам сексуального насилия, и для контактов с ним назначен специальный офицер. Вся команда усиленно работает в его интересах. Сомневаюсь, что мистер Морган нуждается в какой-либо еще поддержке, предоставленной его семьей. Еще одна улыбка. – Все не так просто, не правда ли, инспектор? Это очень необычная ситуация. Проблема сложная и чрезвычайно деликатная. Семья крайне озабочена тем, чтобы защитить личную жизнь мистера Моргана. – Можете быть уверены, мы оказываем мистеру Моргану то же уважение и уделяем ему такое же внимание, что и любому, кто оказался в его положении, будь то мужчина или женщина, невзирая на то, к какой «семье» он принадлежит. Адвокаты переглядываются: – Вы могли бы ознакомить нас с доказательствами, которые вы собрали к настоящему моменту? – Нет. – Вы отказываетесь? Я распрямляю плечи: – Я не обязан делать это. И если в ходе расследования возникнет ситуация, когда я захочу провести такой разговор, я буду говорить с мистером Морганом. Захочет ли он, чтобы в тот момент кто-то из вас находился в помещении, зависит исключительно от него. Женщина хмурится: – Нас заверили в вашем сотрудничестве… – Серьезно? И кто же? Она открывает рот, собираясь ответить, и тут я слышу, как откашливается Данн. – Все мы на одной стороне, инспектор. Я понимаю, что вам не нравится, когда на вашей лужайке появляется группа чужих танков, но мы здесь не для того, чтобы ставить подножки, путаться у вас под ногами или просто усложнять вам жизнь. Мы же считаем – и надеемся, что вы согласитесь, – что политика полного и открытого взаимодействия могла бы свести к минимуму возможность появления в СМИ какой-либо неблагоприятной информации и сделала бы более вероятным благополучный исход. Меня так и подмывает спросить, придерживается ли их клиент той самой «политики полного и открытого взаимодействия». Сейчас я не стал бы делать на это ставку. Данн смотрит на женщину. – Думаю, в настоящий момент нашим лучшим решением будет позволить детективу-инспектору Фаули вернуться к его работе. У нас появится достаточно времени для более содержательного разговора, когда поступят результаты анализа ДНК. Я провожаю их до стола дежурного и стою там, наблюдая, как они выходят на улицу. Упоминание о ДНК не было случайным замечанием или удачной догадкой. Это было послание, причем совсем не скрытое: у них есть связи в определенных кругах и они собираются ими воспользоваться. Они дают мне выбор: я могу пойти по трудному или по легкому пути, но если я знаю, что для меня хорошо, то заткнусь и буду играть по правилам. Сейчас они садятся в машину, черный «мерс» с тонированными стеклами, который стоит у желтой линии. Когда он втискивается в поток автобусов и мотоциклов, я вдруг вижу на противоположной стороне улицы одного человека. И узнаю его. Я колеблюсь, гадая, совпадение ли это. Но вы же знаете, что я думаю насчет совпадений. Когда наши взгляды встречаются, я понимаю, что не ошибся. Нам приходится ждать, когда проедет автобус. Несколько мгновений спустя мы стоим друг перед другом на забитом пешеходами тротуаре. – Привет, Адам, – говорит она. * * * Алекс Фаули достигла того этапа беременности, когда ребенок становится гораздо активнее матери. Теперь она постоянно чувствует себя уставшей, причем не только от жары. Когда Адам на работе, она бо́льшую часть дня проводит в кровати, с опущенными жалюзи. У нее не хватает сил даже для того, чтобы читать, чтобы воткнуть наушники в уши или включить телевизор, который бормотал бы на заднем фоне, как радио. Алекс наливает себе стакан ледяной воды и бредет в гостиную. Сегодня никто не припарковался у тротуара. Во всяком случае, из незнакомых. Там только внедорожник Хэмилтонов и серый «Фиат Уно», принадлежащий женщине, имени которой Алекс не знает и которая живет чуть дальше по улице. Белого минивэна нет. Или она так считает. Хотя вряд ли он настолько глуп, чтобы пользоваться машиной, которую она наверняка будет высматривать. На его месте она арендовала бы машину. Нашла бы что-нибудь невзрачное и неприметное. И каждый раз брала бы новую, чтобы уж наверняка. Этот человек не дурак; раз он пользуется белым минивэном, значит, делает это намеренно. Потому что хочет, чтобы она знала: он здесь. Чтобы напугать ее… специально напугать ее… Сердце учащает ритм, ребенок беспокойно крутится. Алекс медленно садится, желая, чтобы пульс замедлился. Адам постоянно спрашивает, все ли в порядке – видела ли она снова тот минивэн, – и она продолжает с улыбкой отвечать «нет». Она не хочет, чтобы он волновался… или начал думать, что она сходит с ума. Потому что все это бессмыслица, и Алекс это знает; Гэвин Пэрри за много миль отсюда, на нем электронная метка, его контролируют, отслеживают соблюдение комендантского часа. Однако ее страх никуда не девается. Алекс гладит себя по животу, и ребенок успокаивается. – Не волнуйся, солнышко, – шепчет она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Ты в безопасности. Папа не допустит, чтобы кто-то причинил нам вред. Мы с тобой – его мир. * * * Адам Фаули 9 июля 2018 года 14:25 Рейнольдс сможет увидеться со мной только после двух. Личный помощник сообщает, что он «на обеде» и чтобы я «шел к нему на квартиру». Нет сомнения: они не хотят, чтобы такие, как я, оскверняли их освященный газон. Время есть, и я решаю идти пешком. Вверх по Сент-Олдейтс и через Корнмаркет. Солнце подсвечивает их всех – свидетелей Иеговы, хор адвентистов седьмого дня, местный исламский центр и информационный киоск, сообщающий мне о том, что «слово о кресте – это глупость для тех, кто ходит в церковь». Хотя если вспомнить о температуре воздуха, здесь лучше подошли бы слова «жариться в церкви». И все это как попало перемешано с офисами МФО, ларьком, продающим солнцезащитные очки и диванные подушки со смайликами, и рыжеволосым уличным музыкантом, который постоянно играет здесь на волынке. (Напротив него стоит грозного вида маленькая пожилая дама с завязанным по углам носовым платком на голове и плакатом, призывающим «ВОССТАНОВИТЬ ВАЛ АДРИАНА»[36]. В этом весь Оксфорд – с этакой сумасшедшинкой.) Улицы забиты туристическими группами, так что идти приходится медленно, хотя большинство туристов ухитряются оставаться в одежде. В отличие от местных, которые из кожи вон лезут, лишь бы попасть в очередной раунд Великого британского раздевания. Если б существовал закон против отвисших мужских сисек, мне потребовалось бы подкрепление. Когда я дохожу до жилого комплекса, швейцар у калитки приглашает меня в сад. Который, естественно, прекрасен – пол-акра тщательно ухоженных зеленых лужаек, клумб с жимолостью и розами. Двое мужчин поливают их и удаляют отмершие ветки. Нет надобности говорить, что эти ребята рубашек не снимают. Как и Рейнольдс, который сидит под зонтиком весь в белом льне. Перед ним мозаичный стол, а на столе стоит раскрытый ноутбук. Он жестом указывает мне на соседний стул. – Присаживайтесь, инспектор. Я сейчас закончу. Угощайтесь лимонадом. Его готовит моя жена – старый семейный рецепт. Вынуждать меня наблюдать, как он разбирает электронную почту, – довольно низкопробный прием, которым часто пользуются власть имущие, однако лимонад неплох, поэтому я любуюсь пейзажем. Где-то рядом играют на пианино. Моцарт. Тоже неплохо. – Итак, – говорит Рейнольдс какое-то время спустя, снимая очки и слегка отодвигая ноутбук. Правда, он его не закрывает – я обращаю на это внимание. – Чем могу помочь? – Мы добились определенных успехов в нашем расследовании, сэр, но мне не помешала бы дополнительная информация. Чтобы составить полное представление о Моргане и Фишер. Он тянется за очками: – Не под протокол, вы хотите сказать. – Я не журналист – мы не работаем по их правилам. Не могу гарантировать, что что-то из рассказанного вами не станет достоянием гласности, но, если такое случится, виновные будут наказаны. Офицеры полиции временами бывают упрямы, как быки, но мы стараемся не пускать их в посудную лавку. Он улыбается, немного неловко – очевидно, не знает, как реагировать. Потом его улыбка гаснет.