МФ: Но… ГК: Вы натаскали его. МФ: Да, наверное, если вы так ставите вопрос. Но только для того, чтобы заставить их замолчать. Я бы никогда не пошла дальше этого. Послушайте, неужели трудно понять? У меня не было выбора… я могла потерять работу… положение… все, чего я достигла… НК: Позвольте напомнить вам следующее: что бы ни происходило тогда, это не означает, что Тобин сейчас говорит неправду. ВЭ (молчит): Рассказать вам, что считаю правдой я? МФ: (Смотрит в сторону.) ВЭ: Я думаю, у вас и Калеба Моргана в тот вечер был секс. Самый примитивный секс по обоюдному согласию. Причем не в первый раз. Так что когда Морган обвинил вас в нападении, вас это ошарашило – чего он добивается, черт побери? Вы не могли рассказать нам, что произошло на самом деле, так как не могли признаться в том, что спите со студентом, поэтому у вас оставался один вариант: надеяться, что все рассосется само собой. Вы умны и быстро сообразили, что все ограничится «он сказал/она сказала». От вас требовалось только перетерпеть это. Сказать нам, что ничего не помните. А все потому, что мы так или иначе не смогли бы ничего доказать, верно? МФ: Нет… все было по-другому. Я никогда не спала с ним, никогда… ВЭ: Но потом вся история всплыла в «Твиттере», и все изменилось. Теперь на кону оказалась ваша карьера. И дело было не только в отношениях с Морганом – могла вылезти наружу история с Себастьяном Янгом. Вы были вынуждены что-то предпринять. И сделали то, что и в первый раз, с Себастьяном. Решили поменяться ролями. Побить Калеба Моргана его же оружием. МФ: Нет… я не… ВЭ: Вы сделали из себя жертву. Вам пришлось проявить изобретательность. Вы не могли просто взять и выступить с обвинениями против Моргана – надо было действовать тоньше. Вам нужно было, чтобы мы думали, будто сами разобрались во всем… будто мы своими куриными мозгами ухитрились раскрыть такое сложное дело. МФ (качает головой): Это безумие. ВЭ: Все это время вы утверждали, что ничего не можете вспомнить, а сами надеялись, что все сойдет на нет. И только сейчас осознали, каким замечательным билетом на выход из тюрьмы это может стать. МФ: Это не утверждение – это правда. ВЭ: Наркотик для изнасилования – что может быть проще? МФ: Нет… нет… ВЭ: Вы ученый – вы знали, как быстро усваиваются эти препараты, так что с экспертизой проблем не было бы. Но вы не могли сами высказать эту мысль. Чтобы все выглядело правдоподобно, нужно было, чтобы идея пришла извне. А кто для этого подходил лучше, чем невинный восьмилетний мальчик? Вы использовали своего сына. Как-никак вы знали, что он будет очень убедительным. Ведь он лгал для вас и раньше. МФ: (Впадает в отчаяние.) ВЭ: Вы научили его, что говорить… какую историю рассказывать. Это вы рассказали ему о красном драконе… МФ (переводит взгляд с одного офицера на другого): О драконе? О каком драконе? ВЭ: Вы велели ему сказать, что Морган «делал вам больно», что у вас платье было задрано до талии, что вы «шатались из стороны в сторону» и что «как будто спали». Именно вы заронили в голову сына все эти идеи, именно вы вынудили его мысленно увидеть все эти картины… МФ (в полном отчаянии): Нет… я никогда ничего этого не говорила… меня изнасиловали… он изнасиловал меня… НК: Хватит, констебль. * * * Адвокаты Моргана стоя собирают бумаги и тайком проверяют свои телефоны. – Значит, вы все поняли, мистер Морган? – говорит Сомер, вынуждая его сосредоточиться. – Нам надо обсудить все это с прокурорской службой, но я сомневаюсь, что они решат предпринять против вас какие-либо действия. В этом случае вам будет вынесено официальное предупреждение. – Не беспокойтесь, Калеб, – говорит Мелия. – Мы вам все разъясним. – Это не билет на освобождение от тюремного заключения, – продолжает Сомер, заставляя его посмотреть на нее. – Все очень серьезно. И есть определенные последствия – вы понимаете это? Морган мгновение сомневается, потом кивает: – Да, понимаю. * * * В соседнем кабинете Гислингхэм поворачивается к представителю прокурорской службы. – Как вы думаете, нам следует еще раз опросить Тобина? Проверить, сможем ли мы заставить его признаться в том, что мать научила его, что сказать? Юрист вздыхает. – Сомневаюсь, что стоит тратить силы – теперь присяжные все равно не поверят этому ребенку. – Она принимается убирать в сумку свои блокноты. – Да и вещественные доказательства имеются повсюду в квартире. Все это дело – сплошное болото. Гоу поднимает голову, изгибает брови. Очевидно, что он согласен. – Пусть она немного попотеет, – говорит юрист, – а потом мы ее отпустим. Гис хмурится: – Он получает предупреждение и судимость, а она остается безнаказанной? – Он признался в том, что сделал. Она все отрицала, и мы ничего не можем доказать. Все улики косвенные. – Мы могли бы обратиться к ее студентам под предлогом расследования обвинения в сексуальном нападении и попросить всех, у кого есть какая-то информация, связаться с нами. Юрист кивает: – Я не вижу в этом никаких проблем, делайте. Возможно, это хотя бы прикроет вашу спину от нападок прессы. Но пока кто-нибудь не выступит с заявлением и его дело не дойдет до суда, боюсь, все будет бесполезно. – Значит, она выйдет сухой из воды? Юрист устремляет на него тяжелый взгляд: – Вы считаете, что, когда твое имя вываляли в грязи и разрушили твою карьеру, это «выйти сухой из воды»? Гис задумывается: – Ну, если вы так ставите вопрос… * * * Дэйв Кинг нажимает на планшете «паузу» и поворачивается к Рут Галлахер. – Достаточно, да? – говорит он. – Достаточно, чтобы прищучить его? Она хмурится: – Прокрути еще раз. Рут уже трижды просматривала запись с камер видеонаблюдения, и ей редко доводилось видеть столь неопровержимые доказательства. Но останавливает ее не это. А выражение лица того, кто показывает ей запись. В последние несколько дней Кинг демонстрирует целеустремленность, граничащую с фанатизмом, и именно это вызывает у нее замешательство. Полицейский не должен испытывать такого ликования по поводу краха одного из своих – что бы тот ни совершил. Кинг снова включает запись. Она видит, как ему трудно скрывать свое нетерпение. На шее у него учащенно пульсирует жилка. Камера, расположенная в одной из квартир на углу Уильям-Люси-уэй, смотрит прямо на Уолтон-Уэлл-роуд. Мост вне пределов видимости слева, но можно увидеть все и всех, направляющихся к мосту. В том числе и машину, которая проезжает на большой скорости в час ноль девять ночи во вторник, десятого июля, за пятнадцать минут до того, как бригада железнодорожников замечает тело, падающее на пути. – Дальше на этом участке дороги тупик, – говорит Кинг, словно Галлахер еще не знает об этом. – Из-за припаркованных машин там слишком узко для разворота. Ему надо было проехать до автостоянки у Порт-Мидоу, чтобы развернуться. – Он прищуривается. – Жаль, что козел, который установил камеру, не развернул ее так, чтобы мы могли увидеть регистрационный номер… Теперь на экране улица пустынна. Ни прохожих, ни машин. Никаких признаков жизни нет до часа тридцати одного, когда появляется та же машина и быстро едет в обратном направлении, к городу. Галлахер сглатывает. Она знает, что только что сделал этот человек. И что у него было в машине. Кинг ставит на паузу. Невозможно увидеть, кто за рулем, но модель видна четко. Это темно-синий «Форд Мондео».