* * * Все еще душно, но небо затянуло тучами. Воздух загустел от приближающейся грозы, и, несмотря на высокие потолки и широкие окна, атмосфера в гостиной на Сент-Люк-стрит мрачная, давящая. Марина сидит на диване, у нее на коленях плачущий сын, и она прижимает его к себе. Вместе они напоминают какую-то жуткую версию Мадонны с младенцем. – Это нечестно! – рыдает он. – Они сказали, что я врал, но я не врал! – Я знаю, что ты не врал, дорогой, – шепчет Марина, укачивая его. – Я знаю, что ты не врал. – Я видел его, мама! Я видел его! Я видел его! – Я знаю, солнышко, знаю. Его рыдания превращаются в тяжелые всхлипы. Он поднимает голову и смотрит на нее. – Тогда почему?.. Она гладит его по голове, ее глаза полны слез. – Так иногда бывает, дорогой, – это несправедливо, это сильно ранит тебя, но люди действительно не всегда верят тебе. Даже если ты говоришь правду. * * * – Значит, ты хочешь предъявить ему обвинение? – говорит Харрисон. Он без куртки, рукава его рубашки закатаны. Можно сказать, что ему жарко не только из-за погоды. – Да, сэр, – говорит Галлахер. – Нам нужно сначала представить ему на допросе новую улику, но прокурорская служба уверена, что дело против детектива-инспектора Фаули приняло очень серьезный оборот. – Как я понимаю, за это надо благодарить детектива-сержанта Кинга. Она слегка хмурится. Даже если это и так, Кинг не имел права разговаривать с Харрисоном за ее спиной. – Между прочим, сэр, запись нашел детектив-констебль Асанти. Он знает район вокруг моста и предположил, что у кого-нибудь из местных жителей может быть установлена охранная система. И оказался прав. Харрисон поднимает на нее взгляд: – Серьезно? Асанти? Оторвал задницу и проявил инициативу, да?.. Если честно, нам бы не помешало такое его усердие в других делах. – Да, сэр. Хотя я подозреваю, что он не особо радуется. Он явно рассчитывал, что на записи мы найдем машину Хью Клиланда. – А… ловко. – Но я поговорю с ним – передам ваши замечания. – Да, поговори. – Он откидывается на спинку, хмурится. – А пока… – А пока сегодня днем Адаму Фаули будут предъявлены обвинения – пресс-служба попросила не делать этого раньше, так как они предпочли бы, чтобы он предстал перед магистратом только завтра утром. Им нужно побольше времени, чтобы подготовиться к обороне. – Да, представляю, в каком они восторге от такой перспективы… Галлахер морщится: – Они не смогут сказать, что не знали о такой вероятности. Харрисон устремляет на нее понимающий взгляд: – Поверь мне, Рут, к такому взрыву дерьма подготовиться невозможно. Над ними грохочет гром. Подобный символизм откликается болью в душе. – Как будто нам мало того, что один из наших детективов-инспекторов причастен к изнасилованию и убийству, а тут еще эти проблемы… – Очень не ко времени. Но если вас устраивает то, как я предложила с этим справляться… – Да-да, – быстро говорит он. – Делай, что считаешь нужным, главное – чтобы в моих «Входящих» ничего не было. И чтобы ничего не было на первой странице проклятого «Оксфорд мейл». * * * Гислингхэм откашливается: – Значит, вы понимаете, что, принимая предупреждение, вы признаётесь в попытке помешать ведению следствия? Морган кивает. – И что эта информация может быть раскрыта в рамках проверки на наличие судимостей и тем самым повлиять на возможность въезжать в другие юрисдикции? Еще один кивок. Он начинает проявлять нетерпение. – И вы довольны тем, что получили надлежащую юридическую помощь и в полной мере осознаете все последствия… – Да-да, – раздраженно говорит он, – давайте побыстрее покончим с этим. Сержант Вудз мрачно переглядывается с Гислингхэмом и передает Моргану бланк. – Подпишите здесь, пожалуйста. * * * Атмосфера в убойном отделе так же переменчива, как погода. После всплеска адреналина и напряжения последних часов все потихоньку остывают. Кроме, естественно, Куинна, которого нигде не видно. Вероятно, бродит по коридорам, думает Эв, надеется «случайно» натолкнуться на Харрисона и погреться в лучах его одобрения. Хотя она вынуждена признать: на этот раз Куинн заслуживает похлопывания по спине. Благодаря его интуиции в отношении Тобина удалось преодолеть затор. Однако она рассчитывает, что, когда состоится раздача плюшек, Гис тоже получит свою пайку: он и в самом деле хорошо справился с этим делом, напоминающим минное поле, причем абсолютно без помощи детектива-инспектора. Однако несколько минут спустя, когда она поднимает голову и видит в дверях детектива-сержанта, ее охватывает замешательство. Потому что он хмурится. Причем таким насупленным она никогда его не видела. – Я думала, все прошло хорошо, – начинает она и замолкает, видя, как он качает головой. – Это тут ни при чем. Дело в Галлахер. Она хочет видеть тебя. Немедленно. Только смотрит он не на Эв. А на Сомер. * * * – А, детектив-констебль Сомер, проходите. И пожалуйста, закройте за собой дверь. Галлахер сидит, откинувшись на спинку стула. По ее лицу ничего не понять. В ее послужном списке есть поддержка младших офицеров-женщин, о чем Эв и Сомер прекрасно знают, но в настоящий момент между ее бровями залегла складка. Складка, свидетельствующая о тревоге, а также о недовольстве. – Детектив-сержант Кинг утверждает, что вы плеснули ему в лицо кофе. Раскаленным кофе. Что вы себе позволяете, черт побери? У него есть все основания подать на вас за нанесение ЛТП[76] – как я полагаю, вы это знаете? – Да, мэм, – говорит Сомер. Вся напряженная, она смотрит в пол. – Детектив-констебль Сомер… Эрика… я знаю вас. Во всяком случае, считала, что знаю. Вы проницательны, вдумчивы, совсем не подвержены импульсивности. Представить, как детектив-констебль Куинн в порыве раздражения плещет кому-то в лицо латте, я могу, но вот вас… Сомер закусывает губу. На глаза наворачиваются слезы, в горле комок. Но нет, она не заплачет, она не заплачет… Галлахер продолжает пристально смотреть на нее: – Помогите мне разобраться, пожалуйста, потому что я не понимаю. Сомер вздыхает: – Детектив-сержант Кинг сделал уничижительное замечание. Я просто… отреагировала. Галлахер хмурится еще сильнее: