Мне хочется оглянуться через плечо, но нельзя, поэтому я иду быстрее, пока не перехожу на бег. Нажимаю на брелок, чтобы отпереть машину, и бросаюсь внутрь, закрывая за собой дверцу. Она захлопывается с громким стуком. Дыхание вырывается облачками пара. Я смотрю в заднее ветровое стекло. Пара медленно идет в моем направлении. Завожу двигатель, но сопротивляюсь желанию вдавить педаль газа в пол и умчаться из деревни. Как преступник, который боится быть пойманным. Вместо этого медленно трогаюсь с места, следя за тем, чтобы машина не рычала и шины не визжали. Смотрю в зеркало заднего вида, но в нем отражаются лишь мои глаза: налитые кровью и обезумевшие. Цветы намокли от снега к тому времени, когда я кладу их на могилы. Снег пошел всего несколько минут назад, но этого хватило, чтобы и я, и букеты стали мокрыми и холодными. Я раскладываю их у надгробий, один возле другого. Покинув Монтем, я сделала большой крюк до церкви. Мои родители похоронены на кладбище в противоположном направлении от фермы, но я не могла проехать мимо нее, чтобы добраться туда: на территории бродит полиция, а журналисты выстроились стеной вдоль ее края. Поэтому я отправилась в объезд по узким дорогам, которые тянутся через поля. Мне кажется неправильным приходить сюда после того, что я сделала. Поступили бы родители так же на моем месте? Смогли бы меня понять? Нет. Ни мама, ни папа не поняли бы, зачем я это делаю. Все произошло уже после их смерти. Они не видели, через что мы прошли, какие ошибки я совершила. Если б это происходило на их глазах, возможно, они бы поняли меня сейчас. Но, наверное, это к лучшему, что их уже не было в живых, когда все произошло. Мне бы не хотелось, чтобы они видели меня такой. Такой, какая я есть. Такой, какой я была. Протягиваю руку и провожу пальцем по их именам. Камни холодные. Твердые. – Фрейя с вами? – шепотом спрашиваю я. В воздухе звенит детский смех. Я поворачиваю голову, прищурившись, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь снег, который разносит ветер. Вдоль ряда надгробий ко мне бежит девочка. У нее темные волосы и бледная кожа. Фрейя?! Теперь она так близко, что я могу разглядеть их… Ее зеленые глаза. – Фрейя? – шепчу я. Протягиваю к ней руки. Но она не бежит в мои объятия. Она замирает, и улыбка сползает с ее лица. И вдруг из ниоткуда, сзади, кто-то тянет ее за руку. – Ребекка, иди сюда сейчас же! – кричит женщина. – Я же сказала, что нам пора уходить. Снова пошел снег. Мою девочку зовут не так. Я снова смотрю на нее. Ее глаза не зеленые. Они карие. Это не моя девочка. Не мой ребенок. Не Фрейя. – Мне очень жаль, – говорит женщина, которая, судя по выражению лица, узнала меня. – Правда. Я киваю, и она отворачивается, но больше не тащит свою дочь за собой. Теперь она держит ее за руку, гладит по волосам и ведет к машине. Вот кто я теперь. Суровое напоминание о том, что нам так повезло иметь, но мы никогда не ценим этого – пока не потеряем. Предупреждение, чтобы вы обнимали своего ребенка чуть покрепче. Играли с ним чуть подольше. Присматривали за ним внимательнее. Если б я больше присутствовала в ее жизни, была более хорошей матерью, Фрейя осталась бы в живых. Она нуждалась во мне, чтобы я оберегала ее, защищала, а я этого не сделала. Я подвела ее. Фрейи больше нет. И это полностью моя вина. 21 Четырьмя годами ранее… Август В ту ночь, когда мы вернулись домой из больницы, я лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Фрейи. В родильном отделении постоянно было шумно и многолюдно, даже глубокой ночью. Но на ферме царила зловещая тишина. Дом издавал тихие звуки, скрипы и стоны, как и все старые здания. Я к этому привыкла. Но мое тело реагировало на каждое сопение, вздох и плач Фрейи. Даже если она просто шевелилась, мои глаза распахивались, а в крови бурлил адреналин. Лежа в кровати, я услышала, как ее дыхание участилось, а затем она начала буквально задыхаться. Я затаила дыхание, боясь выдохнуть на случай, если придется быстро перейти к активным действиям. Я лежала совершенно неподвижно, напрягшись всем телом. Как раз в тот момент, когда я подумала, что Фрейе уже невозможно дышать быстрее, ее дыхание замедлилось до такой степени, что я вообще не смогла его услышать. Я быстро села и пододвинула переносную кроватку-корзинку к своей кровати. Робко протянула дрожащую руку и положила ее на грудь Фрейи, полностью накрыв ладонью детское тельце. Ее грудь не двигалась. – Эйден! – пронзительно закричала я, вынимая дочь из корзины. – Что случилось? – сквозь сон пробормотал он. – Она не дышит! Помоги мне! – Что значит, она не дышит? – Он перегнулся поперек кровати. – Она перестала дышать! Просто перестала… Тоненький вопль прервал мою истерику – возмущение из-за нарушенного крепкого сна. Фрейя замахала ручками, обиженная тем, что ее разбудили, ее личико сморщилось и стало ярко-красным. Мои плечи поднимались и опускались, и я сжала двумя пальцами переносицу, когда слезы облегчения навернулись на глаза. – Наоми, ты напугала меня до смерти! – Лицо Эйдена было белым, полностью лишенным красок. – Я не специально, мне показалось, она не дышит! Мы уставились друг на друга широко раскрытыми глазами, постепенно успокаиваясь. Я ожидала, что Эйден разозлится, перевернется на другой бок и снова уснет. Но вместо этого он обнял меня за шею. – С ней все в порядке, милая. – Я так перепугалась. – Я понимаю, но все новоиспеченные родители впадают в панику из-за подобных вещей. Скоро ты перестанешь так сильно беспокоиться. Ей всего один день от роду. – Я просто… Эйден, если со мной что-то случится, ты ведь позаботишься о ней, да? – Что ты имеешь в виду? – Если что-то случится… – Наоми, ты меня пугаешь. – Эйден протянул руку и взял меня за подбородок, наклонив голову, чтобы заглянуть мне в глаза. – Что происходит? – Я просто хочу убедиться, что ты позаботишься о ней вместо меня, если со мной что-то случится. Не хочу, чтобы она осталась одна. – Она не останется одна. Конечно, я позабочусь о ней, я люблю ее, но тебе не следует забивать голову такими мыслями. С тобой ничего не случится. Как и с ней. С вами обеими все будет хорошо. – Ты никому не позволишь забрать ее у меня? – Конечно, нет. Предыдущие вопросы лились из меня рекой, на одном дыхании, но я на миг умолкла, прежде чем решиться задать последний вопрос. – И ты не заберешь ее у меня? – Ох, дорогая. – Эйден притянул меня к себе так, что моя голова оказалась у него на груди. – Я никогда не заберу ее. Она твоя дочь. И я люблю вас обеих. Очень сильно. – Я… – Я оборвала себя на полуслове. – Что? – Эйден погладил большим пальцем мое плечо, побуждая говорить дальше. «Я боюсь, что всегда буду бояться, – подумала я. – Боюсь, что не предназначена для роли матери». – Ничего. – Я посмотрела на Фрейю, которая уже снова погружалась в сон. – Я положу ее обратно в кроватку. Уложив дочь, я подоткнула мягкое хлопчатобумажное одеяло по краям матрасика, как меня учили на дородовых занятиях. Заправляйте его получше, дамы, чтобы края не высвободились и не закрыли младенцу лицо. Риск смерти в детской кроватке. Риск смерти в детской кроватке. Риск. Смерти. Я забралась обратно в постель и поцеловала Эйдена перед сном. – Теперь я уже успокоилась, – улыбнулась я. – Так глупо вышло.