– Что-то не так? – Нет, все в порядке. Будет проще всего, если я объясню вам всем сразу. Мы идем бок о бок к реке, переходим мост и через сад возвращаемся к дому. Неужели этот момент наступил? Сейчас Кейт наконец-то расскажет нам о звонке и сообщении про Фрейю? Или они уже отвергли это как ложную информацию? Может, кто-то видел меня. Пока мы пересекаем веранду, я украдкой бросаю взгляд на Кейт, но внешне она спокойна и улыбается. Вхожу в дом и замираю при виде Хелен, сидящей за кухонным столом. Она выбрала то же самое место, на котором любила сидеть в детстве. Справа от главы стола. Я все еще помню, как она выглядела, воспоминание отчетливо запечатлелось в моем сознании: светлые локоны, убранные назад и перехваченные бантом, наполовину беззубая улыбка. Хелен всегда звала меня сесть рядом с ней, крича «Нейми!». Нам исполнилось уже по восемь лет, когда ей наконец удалось произнести мое имя правильно. Эйден сидит рядом с ней, во главе стола. На папином месте. – Привет, – бормочу я. – Доброе утро, Наоми, – произносит Эйден. Он так и не побрился, и его обычно большие глаза покраснели и опухли. – Привет, – отвечает Хелен, и ее взгляд перемещается на Кейт, затем обратно на меня. Я собиралась сесть через стул от Эйдена, но Кейт уже заняла именно это место. Мне нельзя показывать строптивость и отсаживаться еще дальше, поэтому я устраиваюсь по левую руку от Эйдена, протиснувшись в промежуток рядом с его стулом так, чтобы случайно его не коснуться. Но меня тянет к нему, и я смотрю в его печальные, настороженные глаза. Складываю руки вместе – ладони взмокли, кончики пальцев покалывает. О чем он думает? Что ему известно? – Что ж, итак, у меня есть кое-какая информация для всех вас, – начинает Кейт, поворачиваясь на своем месте лицом к нам. – Кто-то позвонил на горячую линию и сообщил, что видел Фрейю. Кейт ждет нашей реакции, но Эйден смотрит на нее в ошеломленном молчании, а Хелен наблюдает за ним, не решаясь смотреть на кого-либо еще и прикусив нижнюю губу. Характерный признак того, что она старается не плакать. Мне следует что-то сказать. – Что вы имеете в виду? Кто ее видел? – Какая-то женщина приехала на заправку с сыном и видела Фрейю на заднем сиденье черной машины. – Заправка? Где? – Та, что расположена на Боундери-роуд. – Боундери-роуд?! – переспрашивает Эйден в необычайной панике. – Она ведет прямо к автомагистрали, ведь так? Он смотрит на меня, ожидая подтверждения. Я киваю, и он на секунду подносит руку к глазам, затем опускает ее ко рту. – Значит, сейчас она может быть где угодно. – Ну, – отвечает Кейт, – полиция ведет расследование. Мы просматриваем записи с камер видеонаблюдения на заправке, опрашиваем возможных свидетелей… – Когда это было? – перебивает он. – Звонок был получен вчера. – Вчера?! Почему нам не сказали? Мы родители, ваша обязанность – рассказывать нам о таких вещах. Разве не в этом смысл вашей работы? – Эйден, пожалуйста, успокойся, – просит Хелен. Ее решимость наконец рушится, голос срывается, и слезы текут из глаз. – Нет, Хелен, я имею полное право злиться! – Эйден сбрасывает ее руку со своего плеча. Хелен вздрагивает, как будто он дал ей пощечину, и опускает голову, уставившись в пол и пытаясь сдержать рыдания. – Моя дочь пропала, – продолжает Эйден, – и вы не сказали нам, что кто-то думает, будто видел ее? Живой? В машине по дороге на гребаную автомагистраль? – Эйден, – отвечает Кейт, – у вас есть все причины расстраиваться и злиться. Но таков наш порядок работы. Мы не рассказываем членам семьи о подобных звонках сразу, потому что, к сожалению, при проверке выясняется, что большинство из них – выдумка и ложь. И мы не хотим рассказывать вам о том, что в конечном итоге окажется розыгрышем. Если кому-то действительно по ошибке показалось, что он видел пропавшего человека, это еще ладно, но розыгрыш? Мы бы не хотели, чтобы кто-то из членов семьи прошел через это. Вот почему мы не говорили вам до сих пор. – Так что же изменилось? – спрашиваю я, поворачиваясь к ней так, что наши колени соприкасаются. – Почему вы рассказываете нам об этом сейчас? Вы выяснили, что это не розыгрыш? – Сейчас проводится дополнительное расследование, но мы проверили записи камер видеонаблюдения на заправочной станции в то время, которое указала свидетельница, и заметили черную машину с ребенком на заднем сиденье. Конечно, на дорогах полно черных машин с детьми в салоне, но мы отслеживаем владельца машины и используем АРНЗ – автоматическое распознавание номерных знаков, – чтобы отследить, куда машина направилась после выезда на автомагистраль. В это будет втянут невиновный. Какой-нибудь ни в чем не повинный человек, мужчина или женщина, вероятно, вез ребенка в школу и по пути заехал заправиться, а его выследят и допросят. Я даже не думала… Не знаю, что я думала. Мне просто нужно было что-то сделать. Эйден трет лоб и хмурится – морщины глубоко прорезали его кожу. – Позвольте уточнить кое-что, – говорит он. – Кто-то думает, что видел Фрейю, и описал машину, в которой она была. Вы проверяли записи с камер видеонаблюдения и обнаружили машину, соответствующую описанию. Но полицейские и волонтеры по-прежнему остаются здесь? Обыскивают ферму? Зачем? Я не понимаю, почему все люди не брошены на поиски Фрейи там, где ее видели. Моя голова поворачивается от Эйдена к Кейт. Да, Кейт – почему? Почему они все еще здесь? Лицо Кейт по-прежнему спокойно, но когда она начинает говорить, в ее обычно успокаивающем голосе слышится нажим. – Часть сил была направлена на изучение информации, полученной из звонка. И, конечно, у нас есть люди, которые расследуют другие версии, но это не значит, что поиски на ферме приостановлены. Пока дело не завершено, мы не можем быть уверены, что не упустили никаких улик, а снег начинает таять, что может нам помочь. Каждая секунда на счету… – Да! – кричит Эйден. – Каждая секунда на счету! А вы тратите драгоценное время на поиски на ферме, когда могли бы искать ее там, где следует. Мы все знаем, что вы ищете в лесу – вы ищете тело. Вы считаете, что она мертва. Но она может быть жива, и вам сообщили, что видели ее живой, так что вам нужно убираться туда и делать свою чертову работу. Он пронзает взглядом Кейт, кипя от ярости, как разъяренный, загнанный в угол зверь. – Эйден, – говорит она. – Простите. – Он прячет лицо в ладонях, и его плечи сотрясаются от тихих, сдавленных рыданий. Я вытираю глаза и бросаю взгляд на Хелен, которая смотрит на него. Ее губы приоткрыты, лицо мокрое от слез. Поворачиваюсь спиной к Кейт, лицом к Эйдену и кладу руку ему на плечо. Оглядываюсь на Хелен и вижу, как ее взгляд прикован к моей руке – глаза превращаются в сталь. Но мне все равно. Мы – родители Фрейи. Мы были ее семьей, а не Хелен. Никто больше не был частью нашей семьи. Только мы трое. Эйден поднимает лицо от ладоней, его челюсти сжаты, на лице застыла гримаса боли, подавленного крика. Я встаю со стула и наклоняюсь так, чтобы мы оказались лицом к лицу. Эйден ищет в моих глазах утешения, как мы оба делали столько лет: искали поддержки друг у друга, когда все разваливалось на части. – Нет ничего страшного в том, что ты плачешь, Эйден, – шепчу я. – Я знаю, ты злишься. У тебя есть на то все причины. Но полиция выполняет свою работу. А мы просто должны надеяться, понимаешь? – Я хочу, чтобы она вернулась, – говорит он срывающимся голосом и безотрывно смотрит в мои глаза. – Знаю. Я тоже. Больше всего на свете. Я протягиваю руки и обнимаю его. Глаза Хелен расширяются от шока, но она тут же опускает взгляд, избегая этого зрелища. Эйден крепко обнимает меня в ответ, и когда его пальцы впиваются в мою спину, я прижимаю его ближе к себе. Мы цепляемся друг за друга: два человека в попытке не утонуть. Мне бы хотелось облегчить его боль, но я – та, кто ее причинил. И все, что я делала, было напрасно. Поиск на ферме не остановили. Это лишь заставило его распространиться по округе, как яд. И это заставило Эйдена – моего Эйдена, того, кого я любила, – страдать еще больше. Он сломлен. Я бы сделала все, чтобы облегчить для Эйдена боль потери дочери, хотя бы на короткое время. Но эта боль никогда не утихнет. Фрейя навсегда останется его потерянной маленькой девочкой. Если только ее не найдут. А если ее найдут… Я тоже буду мертва для него. 23 С порывом зимнего ветра на дом обрушиваются суматоха и шум. У меня не получается разглядеть через маленькое круглое окошко, что происходит на улице, но на подъездную дорожку въехала какая-то машина, и полиция приподнимает флуоресцентную ленту, чтобы открыть ей путь. Толпа журналистов устремляется к автомобилю, который медленно продвигается вперед, но их оттесняет опускающаяся лента – черта, которую они не могут пересечь. Эйден? Я прищуриваюсь и вижу вспышку серебра. Не Эйден… Руперт. Его машина подползает к дому и занимает парковочное место Эйдена. Внутри меня все переворачивается. Всего несколько дней назад я наблюдала из этого окна, как приехал Эйден. Я подбежала к двери, переполненная беспредельной радостью, и выкрикнула ее имя. Фрейя. И она поскакала ко мне, ее волосы сияли на солнце, глаза были яркими и живыми. Меня охватывает внезапный приступ головокружения, и я шатаюсь. Пытаюсь опереться на стекло, чтобы не упасть. Очертания моей руки все еще видны, когда я отталкиваюсь от окна и выпрямляюсь. Отпечаток сохраняется всего несколько мгновений, затем начинает исчезать. Зимой Фрейе нравилось рисовать на запотевших окнах машины. Человечки-палочки, смайлики. Сердца. В окне появляется лицо Руперта, который ловит мой взгляд, затем с тревогой оглядывается через плечо, отвлеченный криками журналистов. Спрятавшись за дверью, я открываю ее так, чтобы репортеры меня не увидели. Их голоса звучат тише, чем я ожидала, но можно различить, как они кричат мое имя – и имя Фрейи. Наоми. Наоми. Фрейя. Наоми. Наоми. Наоми. Фрейя. – Привет, – говорит Руперт взволнованно. Его волосы торчат во все стороны, уши горят красным.