Я медлю. Впервые с момента нашего знакомства в голосе Руперта слышится гнев, в глазах сквозит обида. Освежающая перемена по сравнению с обычным приторным удушьем от его доброты. Но я все равно не могу этого сделать. – Я хочу быть с тобой, – отвечаю я. – Хочу, правда. Я просто не готова к этому. – К чему?! К тому, что я буду спать в твоей комнате? Просто скажи правду. Ты не хочешь отношений со мной. Послушай, ты даже не называешь меня своим парнем или второй половиной, хотя я понимаю, что меня не должно это волновать, мы ведь не подростки. Но мне не все равно, потому что я люблю тебя, а ты ко мне тех же чувств не испытываешь. – Мы просто по-разному выражаем свою любовь. – По-разному? Это как? Что это значит? – Я была замужем, Руперт. Родила ребенка от другого мужчины, жила с ним… – А теперь он женат на другой! У меня отвисла челюсть. Руперт никогда прежде намеренно не говорил ничего, что могло бы причинить мне боль. Это у меня обычно острый язык, это я могу сказать резкие слова и потом извиняться за них. Не он… Он – никогда. Мы стоим, словно на краю пропасти, затаив дыхание, пока Руперт не опускает голову. – Прости, – шепчет он и тянется ко мне, но я скрещиваю руки на груди. Руперт отступает от двери на лестничную площадку. – Мне очень жаль. Я не хотел тебя обидеть. Просто разозлился. – Знаю. – Мне хочется плакать, кричать, но крик не идет из горла. Все эмоции задавлены где-то внутри. – Я знала, что это плохая идея. – Пожалуйста, прости. Не могу поверить, что сказал тебе такое, учитывая все, что происходит. – Все в порядке. – Я выпрямляю руки и упираюсь одной ладонью в дверной косяк. Руперт смотрит на мою руку, загораживающую ему вход в спальню. – Тогда я пойду, – говорит он, смирившись. Я киваю. Во мне не осталось ничего, чтобы предложить ему утешение. Я просто хочу спать. – Созвонимся завтра. – Утверждение слетает с его губ как вопрос – в конце интонация голоса повышается. Снова киваю, уставившись на свои пальцы ног, подогнутые так, что мышцы ступней болят. Руперт поворачивается и уходит, громко топая, перепрыгивает по лестнице через две ступеньки за раз и закрывает за собой дверь. Я пересекаю комнату и подхожу к окну. Не видно ничего, сплошная темнота. Лучи фонарей погасли. Прекращены ли поиски на сегодня? Волонтеры что-нибудь нашли? Хотелось бы мне найти возможность узнать, что происходит, но – увы. Я не узнаю, пока не станет слишком поздно. И как только правда выйдет наружу, я не смогу загнать ее обратно в подполье, как бы сильно ни старалась. Иди спать. Но я не смогу перенести еще одну ночь, если буду спать урывками. Мне нужно хоть раз провалиться в крепкий и беспробудный сон до самого утра. Я бы с удовольствием не просыпалась до тех пор, пока все это не закончится, пока расследование не прекратится: тогда полиция уйдет, репортеры уедут и постоянное разрастание лжи закончится. Мне необходимо снотворное. Я знаю, что облегчение будет временным. Действие таблетки закончится, и меня вышвырнет в реальность, где придется протереть глаза и вернуться к бренному существованию. Осознать, что произошло. Но даже так… Отворачиваюсь от окна и иду в ванную. Включаю холодную воду и высыпаю таблетку на ладонь. Может, не стоит этого делать. Но мне необходимо снотворное. Все началось с этих таблеток. Закинув таблетку в рот, я жадно пью из струи воды. Уже поздно. Тебе не следовало этого делать. Меня охватывают сожаление и гнев, и я прикрываю глаза рукой. Ненавижу себя за то, что так сильно нуждаюсь в этих таблетках. Почему я не могу просто остановиться? Перед глазами встает лицо Эйдена. Оно так близко от моего, и я вижу его так же ясно, как и той ночью – ночью, когда мы выпили по паре бокалов вина, на цыпочках прокрались мимо комнаты Фрейи, стараясь не разбудить ее, и забрались в постель. Мы смотрели друг на друга, соприкасаясь лбами, и через несколько минут Эйден уснул. Он всегда так быстро засыпал: только что был совершенно бодр, а в следующее мгновение уже провалился в сон. Я знала, что эта ночь ничем не будет отличаться от предыдущих. Я снова буду лежать неподвижно, как статуя, слушать звук дыхания Эйдена, а моя голова будет пульсировать болью от усталости, но сон ко мне так и не придет. Возможно, парацетамол помог бы, подумала я. Я сняла руку Эйдена со своей талии, на цыпочках вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Зашла на кухню и, проходя мимо окна, выглянула в сад. Окружающий мир, казалось, покачнулся и подернулся рябью, когда облака медленно проплыли сквозь лунный свет. Я потянула за ручку шкафчика под раковиной. Дверца приоткрылась на пару сантиметров, но дальше не сдвинулась. Я вздохнула и стала возиться со специальным замком для детей. Он открылся, и я потянулась к задней стенке. Вытащила упаковку. Она была пуста. Я снова сунула руку внутрь шкафчика и нащупала другую коробку, но по весу поняла, что внутри ничего нет. Наконец, мои пальцы сжали пакет, и раздался хруст серебристой фольги. Но это был не парацетамол. Это были мои снотворные таблетки. Я думала, Эйден выбросил их все. Он усадил меня перед собой и заявил, что я принимаю их не потому, что они мне нужны, а потому что у меня развилась к ним зависимость. И мне пора остановиться. Он был прав. Все чаще и чаще таблетки не оставляли у меня никаких воспоминаний о прошлой ночи, о наших разговорах, спорах или моментах счастья. Они оставляли меня ни с чем. Я уставилась на пакет и ощутила прилив искушения. Я могла бы принять одну таблетку и заснуть в течение получаса. Но я пообещала Эйдену, что больше не буду их принимать. Разве что испытаю крайнюю необходимость. Я потрясла фольгу, и таблетка выпала мне на ладонь. Бирюзово-голубой цвет пищевой оболочки бросался в глаза на фоне моей бледной кожи. Я осмотрела таблетку, повертев в пальцах, но покачала головой и отложила на кухонный стол. «Не глупи, – подумала я. – Они тебе не нужны. Сейчас еще не крайняя необходимость». Я взяла из раковины пустой стакан и наполнила его водой. Жадно все выпила, не отрывая взгляда от маленькой таблетки, невинно лежащей в лунном свете, проникающем через окно. Только в этот раз. Я положила таблетку на язык и проглотила. И она исчезла. Эйден открыл глаза, когда я забралась обратно в кровать. – Ты в порядке? – В полном. – Не можешь уснуть? – Просто захотелось пить. – Я продемонстрировала ему полупустой стакан. – Ясно, – сонно прошептал он, переворачиваясь на другой бок. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи. Я натянула одеяло до груди и поднесла стакан ко рту. Шумно глотнула воду, смывая ложь – и ее горький привкус. Чувство вины покалывает у меня в животе, когда воспоминание рассеивается, и я закрываю глаза. Но тут мне на ум приходит мысль о дневнике. Я качаю головой. Нельзя думать о дневнике. Нельзя думать о секретах, которые таятся на его страницах. Тру щеткой зубы и десны. Я почти привыкла к виду крови, смешанной с остатками зубной пасты, которые я выплевываю в раковину. Внутренняя поверхность рта покраснела и болит, щетина зубной щетки разлохматилась от чрезмерного использования. Забираюсь в постель и выключаю свет, приветствуя темноту раннего зимнего вечера. Рука сама собой перемещается влево, к пустому месту рядом со мной. Но опять же, Эйден как будто рядом, матрас прогибается под весом его тела, когда он поворачивается во сне, и я слышу не то чтобы его храп, но сопение. Его рука время от времени скользит по моему телу, губы оставляют сонный поцелуй в моих волосах. У Руперта не было никаких шансов. Он даже не успел переступить порог. Крепко прижимаю ладони к животу и закрываю глаза. Пытаюсь представить себе маленькую жизнь, растущую внутри меня: как однажды, довольно скоро, эта маленькая жизнь превратится в ребенка. В моего ребенка. И я буду заботиться об этом ребенке. Я, а не кто-либо другой. Я не допущу, чтобы у меня отняли еще одного малыша. Но что, если все повторится? Нет. Этого не произойдет. Все возможно. Твое беспокойство. Паранойя, страх… Нет. Теперь я другая. Этого больше не повторится. Это просто невозможно.